bc

Черный контракт Мале... Джоконда

book_age18+
10
FOLLOW
1K
READ
dark
BE
mystery
scary
supernatural
horror
slice of life
like
intro-logo
Blurb

С чего начался этот роман? С моего знакомства с этой дрянью. Пытаясь постичь загадку ухмылки этой особы, вглядываясь в ее лицо, для чего, собственно, и прилетел в Париж, я вдруг неожиданно почувствовал страх. Точнее, страх смерти... Меня как накрыло и стало так жутко, что я все равно умру, что даже стало как-то не по себе. Жена потом рассказывала, что на мне лица не было, кровь отхлынула и я превратился на какое-то мгновение в истукана. Наверное, так и было... Значительно позже, переосмыслив случившееся я ясно понял, что в то время, пока я изучал ЕЕ, это исчадие ада из прошлого внимательно изучала меня. Прикидывая, наверное, доверить мне свою тайну или нет. Думаю, что все же доверила, иначе этой книги бы точно не получилось. Не имея никакой фантазии, что-нибудь придумать я просто был бы не в состоянии.

Если долго вглядываться в лицо красотки, вполне реально провалиться в бездну. Некоторые просто падали в обморок, пытаясь постигнуть всю загадочность знаменитой улыбки, простаивая долгое время перед портретом, на других вообще - никакого впечатления. Кто ЕЙ не интересен, для того она и НЕ ОПАСНА... Каждому свое, как говорится.

Каждый из пишущих мечтает стать известным писателем, чтобы его произведения расходились миллионными тиражами и становились мировыми бестселлерами, но лишь немногие добиваются подобного успеха. Кто-то ради этого готов и на кардинальные меры, к сотрудничеству с темными силами, правящими этим миром, чтобы успеть насладиться в полной мере славой и всеми удовольствиями этой жизни еще при жизни. Которой за все потом и рассчитывается.

"Черный контракт" был написан за 6 месяцев и три года, потом 4 раза переписывался. Ни в одно издательство, чтобы издали, не предлагался...

Ю. Терновский. автор

chap-preview
Free preview
XVI
«Здесь… отыскивая ее, я вдруг остановился с немым изумлением перед поясным изображением женщины, которая глядела на меня своими узкими, черными глазами. Я отступил на несколько шагов, испытывая странное, раздражающее волнение. Она сложила руки, повернувшись в кресле почти лицом к зрителю. Разделенные пробором, гладко и плоско лежащие волосы, видные сквозь накинутую на них прозрачную вуаль, падают на плечи двумя негустыми, слегка волнистыми прядями.  Нежные красные губы приподняты в углах загадочною улыбкою. Зеленое платье в тонких сборках, с желтыми рукавами в складках, вырезано на белой невысокой груди. Голова слегка повернута на красивой точеной шее. На втором плане - каменная балюстрада, в глубине - гористый пейзаж, с извилистыми потоками, и озеро, окруженное снежными горами. Вот что бросается в глаза, когда смотришь на эту картину. Я подошел ближе, вглядываясь в лицо, в руки, в отдельные подробности - меня все больше и больше беспокоили разные мысли. Незаметно для себя я уже перестал воспринимать, ощущать, отдаваясь мучительной тревоге ума. Непонятная улыбка возбуждала во мне что-то неприятное, разбивала мысли, создавала чисто головные настроения, сложные и неясные. В течение нескольких минут я успел передумать целый ряд вопросов, и каждый раз, взглянув на картину, я чувствовал, что нервы бесплодно раздражены, а ум не устанавливает никакой определенной точки зрения на этот загадочный портрет. В душу ниоткуда не проникал свет художественной красоты. Что-то хитрое, скрытно-ядовитое отравляло и убивало все мои восприятия…»                                                                                                                                          Волынский А.Л.                                                                                           1. Костер не разгорался. Сырые ветки никак не хотели воспламеняться. Сложенные в аккуратный шалашик, они так и продолжали оставаться сучьями и поленьями, совершенно не собираясь превращаться в то самое, для чего их сюда и сложили ¾ в тепло, а значит и в жизнь. Кремень выбивал искру, которая тут же и гасла, коснувшись мокрого дерева. Вил издавал злой рык недовольства, и все повторялось сначала. Скошенный лоб, выдвинутая вперед челюсть, длинные,  спутанные на голове волосы, волосы на лице,  покрытое шерстью тело, мощное и огромное, черные, почти звериные глаза, посаженные возле самой переносицы, плоский, словно лопатой приплющенный нос. Неандерталец… Руки уже закоченели, а результата все не было. Дикарь, продолжая высекать искру, бросил быстрый, оценивающий взгляд на небо. Тяжелые черные тучи почти упали уже на землю, окружив ее своей ненужной любовью и надолго спрятав ее от солнца. Холод все сильнее и сильнее забирал его душу. И даже теплая мамонтовая шкуры, в которую он был закутан с ног до головы, от этого холода его уже не спасала. Замерзшие пальцы с толстыми ногтями почти уже перестали слушаться, мелкая дрожь давно уже била все его тело, а этот проклятый спасительный огонь все не появлялся. Рык отчаяния пронесся над окрестностями, два кремня, врезавшиеся с огромной скоростью в деревянное «строение», разнесли его к черту. Вил вскочил на ноги, схватил копье с примотанным к нему острым, высеченным из камня наконечником, поднял его к небу и взвыл всей мощностью своих легких. Земля содрогнулась, и небо упало, несчастные животные попрятались по оврагам и норам, но…огонь все равно так и не появился. Свирепый взгляд на не разгорающееся кострище, молящий взгляд к небу… Чур!!! Ч-у-ррр… Он просил своего Бога о помощи, на свои силы он уже не надеялся. Осенние тучи совсем повисли на голых макушках деревьев, грозя скоро прорваться и выплеснуть на его голову тонны ледяной воды и снега. И тогда все, тогда ветру останется только доделать начатую водой работу. И потом придут волки…             Вил оглянулся. Они уже пришли. Три серых твари, рассевшись на пригорке, терпеливо дожидались начала пиршества. Осмелели, раньше они так близко никогда не подходили. Их даже уже не отпугивалустрашающий рев этого дикаря, звери хорошо знали, что долго он не протянет, как бы он там не ревел и не старался стучать своими булыжниками друг об дружку. Знали это звери, знал это и Вил ¾ изгнанный вождь из своего племени. Знала это и Йо ¾ черноволосая красотка, его жена и теперь уже мать его ребенка, потому как настоящая давно уже умерла ― погибла на охоте. И ребенок тоже уже умер, сегодня утром от голода, пока он охотился. Семь дней без пищи маленькое тельце не выдержало. Следующей умрет его вторая  жена, так он решил,  потом умрет он сам. И лишь потом, если огонь он так и не добудет, придут волки.             Ребенка похоронили тут же, на берегу огромного, мрачного озера, раскинувшегося на десятки миль между холмами и лесами. Рябящая в глазах гладь, убегающая почти к горизонту, территория зарождения ветра, самого страшного из всех врагов, окружающих в этом мрачном мире бывшего вождя и его спутницу. Территория зарождения смерти. Вил подошел к берегу и остановился, с ненавистью уставившись в пространство. Ничего не получалось. Боги его бросили, все теперь были против него. Хмурое небо, черная жизнь… Если огня он так и не добудет, то придется давиться сырым мясом. Это придаст силы, но ненадолго. И он это знал,  и иллюзий не строил. Смерть уже окружила его своим присутствием, дышала уже ему в затылок. Серая, пахнущая землей.             Вождь вернулся к Йо и принялся снова сгребать разбросанные ветки в кучу. Йо, обхватив колени руками, сидя прямо на холодной земле молча и равнодушно наблюдала за его бесполезными действиями. Так же, как и вождь, завернутая в теплую шкуру, она тем не менее совсем не была на него похожа. Красивая дикарка, даже с современной точки зрения, совсем не походила на ту древнюю обезьяну, на которую должна была походить. Как она очутилась в компании этого древнего индивида. Он ли ее сам выбрал из тысячи соплеменниц, она ли его? Умные, тоже почти черные, как и у мужа глаза, внимательно следящие за своим хозяином.  Десять тысяч лет до нашей эры, может быть и еще больше… Двое из племени людей на берегу огромного и очень мрачного озера. Он разводит костер, она за ним наблюдает, не проявляя при этом ни малейшего желания хоть как-то ему помочь. Зачем? Это его проблемы. Вождь должен сам уметь разводить костер. Легкая ухмылка на ее губах, раздражающий рык из его горла. Их глаза встречаются…                                                                            ***             Седой, раскинувшийся в кресле, старик открыл глаза и снова уставился неподвижным взглядом на свою самую ненавистную  картину маслом по дереву, покоившуюся на коленях.   Высокий и плечистый с большим выпуклым лбом и густыми бровями, сейчас он совсем не походил на того сильного и великого творца, каким запомнился всем в веках, сейчас он больше  был похож на старую и дряхлую развалину с уставшим взглядом, раздуваемой ветром белой бородой и редкими волосами до плеч. Глыба… Сказал бы ему кто это, в лицо плюнул бы не задумываясь лицемеру,  да еще и палкой бы заехал по горбине, чтобы не издевался. Скалой бы еще обозвали, старик мрачно усмехнулся, или горой. Теперь можно, беспомощный все стерпит. Сам же он себя теперь сравнивал разве, что  только с айсбергом, заплывшим по дурости в эти южные широты, может и  великолепным, но совершенно уже безнадежным.  Уходили в никуда дни, таяли силы, стекая невидимыми ручейками в безбрежное ничто, исчезала жизнь. И ни чья-то там абстрактная, а теперь уже его собственная.   Вот уже и рука отнялась, которой он четыре года писал портрет этой…  Правда, если выкинуть тот год, что он пробыл у Цезаря Борджиа, работая над его заказом, то… Но, что это, собственно,  меняло, сколько времени  он корпел над этим своим «шедевром», три или четыре года, восемь лет или всю жизнь, вот если бы  можно было открутить кисточкой  время назад и вообще не браться за это творение, тогда ― да,  а так… Старик тяжело вздохнул и перевел свой взгляд сначала на свои почти уже бесполезные руки, потом на больные ноги со вздутыми отвратительными венами, уткнувшиеся голыми пятками в траву, а затем уже и вдаль на разбивающиеся об скалы морские волны. И почему все к старости превращаются в безобразных развалин, задумался он, уж не есть ли это та самая расплата за непутевую жизнь?  Красотка ли ты или дурнушка, Рафаэль или горбун ― старость уравнивает всех в своих правах, заставляя через болячки еще раз прочувствовать то, что уже потеряли и, наконец, задуматься о вечном.  А может и не так все там впереди страшно, как казалось когда-то? Может и не так…  Холмистый пейзаж, заканчивающийся морем, огромный дом за спиной  и ни одного больше строения рядом. Не его дом  ― чужой, одного из его многочисленных учеников, пригласивших погостить своего учителя на берег моря, подышать свежим морским воздухом и поправить здоровье.  Все напрасно…Никакой свежий воздух и повисшее в небесах солнце его уже не спасет. Годы…   Если бы только можно было отмотать все назад, точно так же, как онзаписывал уродливыми каракулями на семитический манер свои гениальные мысли справа налево, так и время пустить вспять, вернуть тот свой покой, в коем он пребывал, пока вдруг не встретил на своем пути эту, точнее, это неземной красоты создание.  Если бы только можно было это сделать, если бы…  Затуманенный взгляд его снова вернулся к портрету женщины.Она должна была поразить своей юной красотою всех, как поразила и влюбила в себя его, тогда уже шестидесятилетнего старика,  а вышло что?  Он прищурился, всматриваясь в отвратительные черты той, в которой еще не так давно души не чаял, мазок за мазком,  перенося на плоскость это неземное совершенство. День за днем и в течение нескольких лет.  А вышло что? Вышло дивное уродство, недостойное кисти мастера и не имеющее ничего общего с оригиналом.   Какая-то совсем не та особа вышла, что позировала ему, и в портрет которой он вложил всю свою душу и все свои силы, вышло нечто совершенно чужое и ужасное, нечто такое непонятное, будто только что выбравшееся  из темного подземелья. Мастер поморщился. Хотя, если не вглядываться…  Красотка! Но ведь только самого себя обманывать-то не стоит. Дрянь. Старик сжал плотно губы и снова прикрыл глаза.  Портрет, в котором не видно красоты. И хотя на лице неаполитанки  нет ни одной морщинки, а в глазах  виден свет и даже влажный блеск, как в живых и при этом на веках заметны еще тончайшие прожилки, она все равно не производит  впечатления молодой особы. Красивой ― да, но далеко не молодой. Скорее старухи… И это странное впечатление не спасают  ни ее изумительные ресницы, растущие  по краям век с неравномерной густотой, ни ее изумительный носик с нежно-розоватыми ноздрями, как у живого человека, ни чувственный рот с красными губами. Несомненно присутствует ощущение настоящей плоти и даже чувствуется биение сердца, если таковое, конечно есть в этом теле и если, конечно, очень внимательно вглядеться в ее шею, но только ни в коем случае не молодости. Молодость ― это жизнь, которая здесь отсутствовала напрочь. И уж кому это не знать, как мастеру, своим гением сотворившему все это. Прячется за тучу солнце и тут же тень накрывает лицо красавицы.  Пеплом…  И от этого ощущения тоже никуда не денешься, а если еще очень долго смотреть в одну какую-нибудь выбранную точку на ее лице, то и вообще незаметно можно оказаться за гранью реальности. И старик это знает, поэтому и не смотрит. А ведь только  тогда  и начинается самое интересное ― портрет вдруг оживает и предстает перед настырным зрителем в своем истинном мрачном свете. Змея сбрасывает маску!  И хоть это всего лишь игра теней, но кто поручится, что эта игра не настоящая? Мастер это знал, поэтому сейчас и собирался проделать с этой чудной штуковиной то, что давно уже задумал. Четыре года трудов, а работа все равно еще была не закончена,  и вот сейчас он собирался сделать самый последний штрих, нанести самый последний мазокна этот портретик маслом и наконец успокоиться. Эта тварь забрала у него все, все силы, но так и не смогла забрать разум. Художник загадочно улыбнулся. И в этом была ее ошибка, потому как именно разум сейчас ему и подсказывал, что надо было сделать с этим бесценным шедевром ― его надо было просто уничтожить! Пока еще тот не уничтожил его самого. И надо было спешить, уж слишком быстро заканчивались у него силы. Слишком быстро... Старик глубоко вздохнул и, опираясь на палку, стал медленно подниматься. Время шло к вечеру, и скоро здесь могли появиться люди, прибыть его ученик из города  с последними новостями и застать его за этим неблаговидным занятием, а старик этого не хотел, боялся, наверное, что тот просто не позволит осуществить ему задуманное. Шутка ли ― уничтожить целое состояние, за которым не просто смертные, короли уже в очередь выстроились. у***ь гадину! Да за нее теперь его же первого и… Картина продана, но к черту деньги, он вернет все и еще приплатит, но картина жить не будет.   Не бывать этому, решение уже давно принято, приговор вынесен и теперь палачу осталось только привести его в исполнение. Еще несколько шагов до обрыва и все, эта рисованная тварь ни над кем больше не сможет усмехаться. Он ее породил, и он же сам ее и убьет, расцарапает лицо ножом, который заранее для этой цели прихватил из дома, а саму доску выкинет с утеса в море на камни, пускай плывет. Шаг первый и шаг последний. И снова в ушах звучит музыка, он всегда во время своих сеансов приглашал музыкантов, певцов, шутов, которые должны были забавлять ее, чтобы устранить неизбежную меланхолию на ее лице. На таком изумительном и чудном, в которое просто не возможно было не влюбиться, и которое сейчас он сам же должен был безжалостно собственной же рукой и уничтожить. Хотя нет, вспоминает он, делая еще один шаг к пропасти, та живая, которая сидела на самом деле в кресле и даже внешне совсем была на эту, которую он написал, не похожа. Вот в чем вся неясность ситуации и заключалась, куда только смотрел слепец, спрашивается,  все эти четыре года? Дрожащая рука скользит в карман и нащупывает там костяную рукоять лезвия. Наверное, в никуда…                                                                                   ***            Время пришло, а костер все не разгорался. Десять тысяч лет до нашей эры, больше… Старик даже не заметил, как снова очутился в своем том кошмаре, который вот уже сколько лет преследовал его, как только он закрывал глаза, превратив его жизнь в каторгу и обрываясь всегда на одном и том же месте. Всегда на одном и том же месте, когда встречались их глаза. Но сначала их изгоняли из племени и они уставшие, голодные и холодные брели бессчетное количество дней и ночей по бесчувственной унылой местности, усеянной не только камнями и обугленными деревьями, но и какими-то непонятными изуродованными предметами из непонятного материала. Некоторые из них он поднимал и с любопытством рассматривал, пытаясь своим первобытным умишком проникнуть в их суть, но естественно не проникал и бросал. Пока ему было ясно только одно, что это не камни… Потом он находил другую странную вещицу и протягивал ее Йо, но та лишь зло кривилась и отпихивала его руку с находкой в сторону. ―У,― урчал он, требуя пояснения ―у, у?..  ―Пошел вон,― сверкала она глазами, ― не знаю я, что это. Кусок железа…             ―У? ― тыкал он в нее еще требовательнее.             ―Часть закрылка вон с того разбитого, присыпанного песком Б-52, тебе это о чем-нибудь говорит, чудовище?             Понятно, что ни о чем это ему не говорило, но все равно было интересно рассматривать эту огромную, больше мамонта, штуковину, похожую на того древнего летающего ящера  из их пещеры, нарисованного охрой на скалистом выступе. Там было много таких ящеров, а здесь один, но зато больше всех и со сломанными крыльями. Дикарь с опаской подобрался к остову «чудовища», но все равно не так близко, чтобы не быть застигнутым врасплох, если вдруг этот «ящер» оживет и вздумает… Но «ящер» не ожил и природное любопытство взяло верх над страхом и двинуло его дальше. Холодный, приложил он руку к фюзеляжу и тут же ее отдернул, у… А внутри человеческие черепа и кости. Эта тварь питалась человечиной! И как только ума и смелостихватило забраться внутрь. Летчик, твою…                Пятнадцать минут сна и четыре часа бодрствования, во время которых этот великий человек и пытался домыслить и перенести на бумагу то, что видел там…              Год, два, десять… Четыре часа бодрствования и всего пятнадцать минут сна. Пятнадцать минут погружения в бездну, где охота на крыс перемешивалась с познанием нового.  И еще…Там никогда не было солнца, только красное небо и черные на нем звезды. Страшное зрелище. И эта пустыня, усеянная камнями и еще этими, не пойми, чем, разной величины огрызками и обломками чего-то, ящеров и…              ―У?.. ―протягивал он ей свою очередную любопытную находку для пояснения.             ―Война, кретин… ― усмехалась она и сплевывала. ― Гироскоп с СС-20. Ракетная база, у? Их здесь много было,  усек тупица, пока все, ― закрутила она палец штопором вверх, ― не улетели, прекрасное, скажу тебе,  было зрелище, но второй раз лучше не видеть. А вместо них сюда прилетели тамогавки. Топоры по-вашему, тупорылый.  И зрелище получилось еще замечательнее. У-усек?    ―У-угу…  ― Умнеешь прямо на глазах, ракетчик.               Ночью они спали, находили какие-то ямы и дыры в грунте, а днем шли дальше, сбивая ноги. И так до тех пор, пока они и не добрались до этого самого водоема, где сейчас и находились. О! Он в жизни никогда столько воды не видел. Ради этого стоило, верно. Он нашел в яме когда-то ее и притащил в свое племя, и его из него выгнали, не приняли его эту новую… Но зато она теперь дала ему это…             ―Ты Вил,― ткнула она его пальцем в грудь, стоя на берегу этого ледяного великолепия.             ―Йо, ― ткнул и он ее пальцем в грудь.             ―Вил-Йо…― развела она руки в стороны, словно пытаясь объять необъятное.              ―У, ― кивнул он довольный, ―угу…              Затем он приступал к разжиганию костра и на этом все и заканчивалось, и прошлое его погружение, и позапрошлое тоже.  И вот сейчас он снова находился там, на том самом месте на берегу озера и высекал из камня искру, то есть собирался продолжать жить дальше, другими словами. Со своей любимой.  И дикари ведь тоже способны на чувства, хоть и искра не высекалась. Сидят на пригорке волки, разлагается присыпанный землей малыш в ямке.  И никогда уже больше эта искра не высечется, понял он, поднимаясь с колен на дрожащие ноги. Все… Решение ее у***ь пришло внезапно, когда он вдруг окончательно понял, что…все. Что если он хоть раз еще на колени опустится, то больше уже никогда с них не поднимется, и дело здесь было даже не в еде, они сегодня поймали и съели большую крысу, а сил все равно не прибавилось. И даже еще вчера силы были, а уже сегодня ― нет. Впрочем, и вчера уже их у него было не так уж много. И сколько прошло времени с тех пор, когда он привел ее первый раз в свое племя и объявил своей женой ―год, два, десять? А может всего месяц, за который он сам успел превратиться из сильного воина  в почти дряхлого старика, а его ненаглядная Йо, как была цветущей и юной, так такой же цветущей и юной и осталась!   Двое из племени людей на берегу огромного и очень мрачного озера разводят костер, точнее он разводит, а она за ним наблюдает, не проявляя при этом ни малейшего желания хоть как-то ему помочь. Зачем? Это его проблемы. Вождь должен сам уметь добывать огонь. Легкая ухмылка на ее губах, раздражающий рык из его горла. Их глаза встречаются, а его рука все сильнее и сильнее сжимает камень.  Они умрут вместе. Он без нее не сможет там, она без него― здесь. У?.. Угу.  Но что это? Сначала он слышит только гул, нарастающий с каждым мгновением, а вскоре и вовсе закладывающий уши, а потом уже и видит, что этот самый гул в его голове вызвало. У парня глаза от ужаса расширяются, а челюсть перекашивается. Вождь роняет кремневый резец, но тут же хватается за копье, падает на колени и вытягивает руки вперед, утыкается лицом в землю и больше уже ничего не видит. Упало на землю Солнце! Боги всех прокляли, СС-20 вернулись!  Огненный смерч пронесся над землей, воспламеняя все кругом, и горящим шаром завис над поверхностью воды, прямо над серединой озера. Минуту так парил над поверхностью и вдруг стал опускаться, погружаясь все глубже и глубже в воду, пока и не исчез совсем, оставив после себя только выжженную землю кругом, да поваленные, вывороченные с корнями деревья. Перепуганный же насмерть вождь, как уперся лбом в землю, так в этой позе и продолжал оставаться, не смея даже глаз оторвать от земли. Йо только усмехнулась. Подошла к нему, нагнулась, вырвала из его рук копье, немного помедлила, а потом со всей силы, всадила его прямо «любимому» между его удивленных, так ничего и не успевших понять глаз. Все, его костер ей больше был не нужен. Дикарка скинула с себя все шкуры и нагая, совершенная в своей красоте, двинулась прямо в ледяную гладь озера, в самую бездну ― туда, куда только что и погрузилось это свалившееся с красного неба нечто. Наконец-то!                                                                                            *** Скорее лишиться движения, чем устать, шепчут стариковские  губы. Скорее смерть, чем усталость. Я не устаю, я приношу пользу. Все труды неспособны утомить меня…   Выпадает  из рук дощечка с портретом красавицы  на траву. Выскальзывает из руки нож. Парят и кричат где-то высоко над головой в чистом небе чайки. Ворошит мертвые волосы великого покойника ветер.  Разбиваются об скалы волны. Ухмыляется с портрета ведьма.

editor-pick
Dreame-Editor's pick

bc

Луна полукровка

read
11.0K
bc

Невеста колдуна

read
11.6K
bc

Повелитель леса. Бурые

read
29.7K
bc

Я подарю тебе жизнь.

read
3.8K
bc

От себя не убежишь.

read
6.5K
bc

Метка дракона

read
13.9K
bc

Ведьма в наказание

read
82.8K

Scan code to download app

download_iosApp Store
google icon
Google Play
Facebook