Грань

Глава пятая (продолжение)

« Однако», - протянул Витюха уже вслух, увидев в комнате прямо перед собой не ожидаемое, сморщенное и упитое лицо Натахи, а морду лошади, и не только одну морду, но и все остальное, что присуще этому благородному животному.

Вытянутую голову, с большими карими глазами, нос с широкими ноздрями, заостренные, подвижные уши. Округлое туловище лошади, покрытое короткой шерстью светло-буроватого цвета, находилось на четырех мощных крепких ногах, а ее мускулистая, крепкая шея, соединяющая туловище и голову, была укутана желтоватой свешивающейся гривой, такого же оттенка, что и длинный хвост. Только на гриве лошади прямо на ее кончиках висели миниатюрные, не больше указательного пальца, бутылочки с кричащей, красной этикеткой объясняющей, маненькими букавками, что внутри, под железной, закручивающейся пробкой находится та самая, недоступная нынче Виктору- водочка.

Бутылочек было много… весьма много и они, соприкасаясь своими стеклянными боками, еле слышно булькали прозрачными горьковато-холодными внутренностями. Витька посмотрел на эту лошадь, сначала вперив взгляд в издающие бульк бутылочки и тяжело вздохнув, открыл рот. Его сухой, от желания выпить, язык как-то неестественно на миг увеличился внутри рта и затрясся… мелкой… мелкой, такой лихорадочной дрожью от желания схватить все эти бутылочки и запихнув во внутрь рта, ощутить живое начало исходящее от водочки… Его левая рука все еще придерживаясь за дверной проем, мгновенно отцепилась от деревянной основы и закачалась из стороны в сторону, по-видимому, намереваясь ухватиться за гриву лошади и осуществить свое дикое желания. Однако лошадь внезапно негромко фыркнула и обдала Витюху теплым дыханием, в котором был перемешан запах только, что выкаченного сладчайшего, цветочного меда и парного молока. Это легкое дыхание коснулось расплывшегося багрово-синего носа давно пьющего человека, и, словно сдуло желание пить и даже глядеть на бутылки. Виктор оторвал взгляд от бутылочек и глянул в темно-карие глаза чудной лошади едва-едва прикрытые желтой, длинной челкой, внезапно остро захотев выпить теплого молочка, да еще и с ложечкой желтоватого текущего медочка.

Он глядел в большие умные глаза животного и в них, как в зеркале видел свое отражение. Распухшее от пьянства лицо, кожа коего была покрыта здоровенными щедринками и оспинками, одутловато-широкий с просинью нос, обвисшие щеки, словно мешки набитые орехами, синеватые полоски вместо губ и блекло-карие, сонные глаза, с жидкой, грязной растительностью на подбородке… Словом видок того кто отражался в глазах лошади был - тот еще! А мудрое животное, неожиданно раскрыв рот и выгибая свои пухлые, чем-то схожие с человечьими губы сказало:

- Это ж надо так упиться… Кошмар… Ты ж не человек, глянь на себя, ты же существо…выродок… червь… Хотя сравнивать тебя с червем грешно… Ведь он червь живет в недрах почвы и приносит пользу, обогащая землю перегноем, разрыхляя ее и открывая доступ воздуха к корням растений… Ты же кроме зла и не приятностей никому, ничего не доставляешь… а значит менее достоин жить чем даже самый маханький, двухсантиметровый, дождевой червь, - лошадь замолчала. И какое-то мгновение разглядывала хозяина дома, наклоняя голову то направо, то налево, при чем бутылочки на ее гриве опять начали заманчиво так булькать, а чуток погодя он фыркнула и продолжила, - Виктор, так назвала тебя мать, в честь своего деда, который был прекрасный человек и очень любил свою семью, землю, Родину… Виктор - это имя с латинского переводится, как победитель… Ф…р…р… что-то ты не похож на победителя, скорее на побежденного… проигравшего не только свою жизнь, но и свою душу… тем самым некошным.

Витька стоял и ошарашено глядел на лошадь… он не понимал и никак не мог прояснить для себя следующие вещи:

Первое: «Каким образом сюда попала лошадь?»

Второе: «С каких это пор лошади научились говорить, ведь вроде бы они по-человечьи гутарить не могут?»

И третье: «Неужели наука дошла до того, что научилась выращивать бутылочки на гриве животного».

Бутылочки… Они так соблазнительно покачивали своими боками, стоило лишь лошади повести головой… покачивали и булькали… и в безжизненном рту Витюхи вновь затрясся язык, а потом закачалось сердце и порывисто вздрогнули внутренности, и свернувшийся в трубочку желудок тихонько заверещал, верно, почуял разбойник такую столь вожделенную жидкость… И несчастному алкоголику вдруг захотелось запрыгнуть на спину лошади, вгрызться остатками зубов в длинную, шелковистую гриву животного да поглотить махом и бутылочки, и как закуску сами струящиеся, напоминающие чем-то потоки меда, волоски.

Увлеченный своими мыслями, словно растворившийся в этом желании, Витек долго смотрел на бутылочки, облизывая сухие, обветренные губы не менее сухим языком и даже не заметил, что все это время лошадь ему, что-то говорила, а когда он тряхнул головой, будто возвращаясь в Явь, то смог разобрать о чем молвит животное.

- Ты же понимаешь, надеюсь, - говорила она. - Ты болен, у тебя алкогольный делирий, проще говоря, белая горячка - это есть не, что иное как алкогольный психоз. Проявляется эта болезнь слуховыми и зрительными галлюцинациями. Ты слышишь голоса, хор голосов, шепот… потом начинаешь видеть тараканов, мышей, крыс, изредка больные видят крупных животных, давно умерших родственников, чудовищ и чертей. А там Виктор не далеко и до смерти, тюрьмы, психушки… и поверь мне, дорогушечка, психиатрическая клиника - это как самый лучший вариант, нечто в виде лотерейного билета выпавшего выигрышным числом.

- А, ты, кто таков, чтоб меня учить, - внезапно злобно прорвался криком Витюха и так как его руки висели вдоль ущербно-худого тела, порывисто сжал кулаки, отчего его закачало из стороны в сторону. - Пришел тут… конь… конь… и учит меня… Да, чего ты меня учишь… чего… У меня может жизнь тяжелая… Понимаешь ты не разумная лошадь…жизнь тяжелая, - и Виктор поднял правую руку и ударил кулаком себя в грудь, так что его закачало теперь вперед назад, а он захлебываясь словами, сбивчиво продолжал, - денег нет… удачи нет… есть нечего… пить тоже… тоже нечего… А может я ранимый такой, меня может надо пожалеть… любить меня надо… любить.

- И на руках носить? - перебила его резким вопросом лошадь. - Наверно ты думаешь, тебе только одному тяжело… трудно… а всем другим легко и просто, у них нет проблем, бед, неприятностей?... Да? - спросила лошадь и глянула своими карими глазами в лицо Витька, отчего тот мгновенно перестал покачиваться и стал ровно. - Да, всем… всем тяжко живется, у всех то белая полоса, то черная, а в основном серая… Она серая, то насыщенная, близкая к черноте, и блестит, как гладкий лед… тогда по ней не возможно идти, уж так скользко, и ты все время норовишь свалиться, удариться задом… То она бледно-серебристая и стремится к белому цвету… стремится… стремится однако все же не становится белой, все равно остается серой… серой!... Жизнь… Да, жизнь это вечное движение вперед… путь на котором достаточно много кочек, ухабов, ям, глубоких расщелин, горок, холмов, а иногда и высоченных горных круч, и усыпан этот путь острыми камнями, сдобрен мелкими щебнем, и поглощающими тебя зыбучими песками… И идет человек по этой жизни и преодолевая препятствия становится победителем… Не трусит, не дает себе права раскиснуть, предав близких и тот единожды выбранный жизненный путь! Он идет и ходом своим помогает детям, любимым, родителям, друзьям… Туда, вперед, к конечному пункту… к встрече с тем, кто сотворил этот мир… тебя и все, что ты своей душой любишь, - лошадь громко заржала, и топнула копытом по полу дома да резко повела головой так, что мигом с кончиков ее гривы посыпались вниз, точно градинки с неба, бутылочки, а достигнув пола, вмиг соприкоснувшись с поверхностью линолеума разбились на мельчайшие крупинки, издав при этом дон…дон и еще более тихое бульк… бульк.

- Ох! - выдохнул из себя Витька, и, разжав кулаки, устремил руки вперед… туда к своим друзьям, братьям, родным и близким, разбившимся вдребезги бутылочкам, расстроено покачивая головой, и изобразив на лице непередаваемое чувство горечи. - Как же так… стока добра, - громко добавил он и всхрапнул, словно взнузданный конь.

- Мать… бабка… дед… прабабка… прадед…, - тихо сказала лошадь. - Ты все забыл… все… потерял связь со своими предками, которых надо любить и помнить, память и кровь коих живет… живет… живет всегда в тебе. Ты же, Виктор, превратился в нравственного выродка- человека… Человека ли?... Существо с дурными наклонностями. Ты потерял себя и свой жизненный путь… Остановись… остановись пока не поздно… и беги… беги из этого дома… туда к брату…. Пока… пока не поздно!

Лошадь замолчала и протяжно фыркнув, заржала, а затем дохнула на Витька своим теплым, живым дыханием в котором был перемешан сладчайший аромат степных весенних цветов и сухих осенних трав. От этого легчайшего ветерка глаза Витька на миг сомкнулись, когда же они открылись, кругом царил уже не день, пробивающейся через пыльные стекла окон, а черный мрак. Не было ни лошади, ни комнаты, была лишь тьма такая плотная, что у Виктора закружилась голова, и сердце стало отбивать какой-то сумасшедший барабанный ритм, точно стучатся в грудную клетку. В этой густой темноте какой-то миг царила тишина, а потом послышались негромкие, злобные хихиканья, и через доли секунд, что-то тихо зашуршало, вроде как с дерева враз осыпалась вся пожухлая листва и закружилась в воздухе. И Витюха, все еще протягивающий вперед руки, так и не успевший их опустить, вдруг ощутил как кто-то крепко схватил его за пальцы, прямо за верхние фаланги… Схватил… сжал… и через мгновение крепко грызанул… острыми, мелкими зубами, отчего несчастный страдалец и по совместительству хозяин дома громко вскрикнул и дернув руки к себе, ощутил на них тяжесть. Но так как в темноте было невозможно ничего разглядеть, а те которые впились в пальцы, все яростнее и крепче сжимали хватку, наверно намереваясь откусить их, Витька принялся трясти руками, стараясь скинуть с пальцев этих существ, во время тряски гулко подвыв своим болезненным ощущениям.

Еще раз, хорошенько тряхнув руками, он почувствовал как с большого пальца левой руки, что-то свалилось и верно намеренно преодолев в этой темноте расстояние, наотмашь хлестко и болезненно ударило Виктора по лбу. Теперь уже звук, вылетевший изо рта хозяина дома, больше походил на вопль рассерженного и раненного зверя, и из глаз его немедля полетели в разные стороны, ярчайшие, желтые звезды с красной, кричащей этикеткой на выпученном пузе, убеждающей нас, что на самом деле - это не звезды, а «Русская водка».

От удара, и главное от этих сыпучих, желтых звезд, замерцавших в кружащей повсюду темноте, Виктор Сергеевич опять закрыл глаза… так на пару секунд, а вновь открыв их, оказался в своей комнате. Вся тьма из нее испарилась, и вместе с ней исчезла лошадь со своими умными речами, зато появились те самые некошные, которыми стращало алкоголика животное. Шайтан и Луканька, почему-то уменьшившись и размножившись, теперь едва достигали десяти сантиметров и примостились на вытянутых вперед руках Витька, поглотив верхние фаланги пальцев своими ротиками, да громко хлопая веками, злорадно поглядывали красными глазищами на него, и, приподнимая верхние губы, оголяли свои белые, слегка удлиненно-заостренные зубы…. Луканек было пять штук, а Шайтанов, висевших на левой руке, лишь четыре. Большой палец левой руки был свободен от рта очередного Шайтана, впрочем на этом пальце не просто отсутствовал некошный, там также отсутствовала и верхняя фаланга вместе с ногтем, а на его месте пузырилась ярко-алая кровь.

« Ах!» - болезненно пронеслось в мозгу Витюхи и в тот же миг Шайтаны клацнули зубами и также, как раньше опали с гривы лошади бутылочки, посыпались на пол, а следом за ним клацнув зубами с правой руки осыпались Луканьки.

Они достигли пола, и, приземлившись кто как, одни на ноги, вернее на козлиные копыта, а другие на зады, энергично по вскакивали с линолеума, поспешно подошли друг к дружке, и, встав в круг, положили на плечи соседа свои руки, образовав нечто в виде единого хоровода. Затем Луканьки весело: «Ухнув!», притопнув копытами пошли в пляс, двигаясь, след вслед друг за другом, по кругу. Какие-то мгновения они кружились, танцуя не торопливо, но постепенно начали наращивать темп и быстроту танца…. И вот уже, они не просто двигаются по кругу, а мелькают с огромной скоростью, с каждым кругом ускоряясь все больше и больше. Еще несколько секунд и неясно виднеющиеся ноги, руки, рога, копыта и какое-то черное в виде балахона одеяние стали сливаться в единое целое, пухнуть, вздрагивая и вихрясь… Миг… громкое бах… и вот опять перед глазами Витюхи - Луканька. Тот самый, ростом не десять сантиметров, а все полметра. Теперь на некошном не обтягивающие штанишки и косоворотка, а распашное, длинное, черного цвета одеяние без воротника и сильно расширенное книзу да имеющее широкие, почти до кисти рукава. По подолу и краям рукавов шла орнаментная полоса, на которой проступали вышитые красным цветом черепа животных.

Еще один бах… и больше нет четырех клонов Шайтанов, а стоит один… большой Шайтан, одетый в такое же странное одеяние, только почему-то лишенный рогов. Некошный внезапно протяжно мекнул и судорожно затряс своей головой, и Витька увидел, как из небольших орехового цвета бугров с обеих сторон головы пробиваясь сквозь полотно основания стали появляться дугообразные рога, растущие, вытягивающиеся и утолщающееся прямо на глазах.

Виктор, увидев этих двух, возрожденных, из повторенных и уменьшенных копий, некошных струхнул не на шутку и судорожно содрогнулся всем телом. Но когда он глянул на вытянутые вперед руки, которые так и не опустил, и узрел там отсутствие верхних фаланг на всех пальцах, очень тихо пискнул, боясь обратить на себя внимание некошных и впервые мгновения от страха, даже не почувствовав как таковой боли в руках. И покуда Шайтан отращивал там свои рога, а Луканька, что-то громко и со скрипучим скрежетом пережевывал во рту, словно перемалывал, в мозгу Виктора Сергеевича пролетели две мысли:

Первая: «Лошадь сказала - это алкогольный делирий».

И вторая: « Витек мотай отсюда пока цел».

А так как вторая мысль, пронесшаяся в мозгу была приправлена каким-то истеричным воплем, Витек решил внять ее мудрости и резко развернувшись, хотя его все еще мотыляло из стороны в сторону и дюже сильно тряслись ноги, побежал из комнаты со всей прытью на какую был способен. Он одним махом, словно прыжком, перескочил через порог отделяющей комнату от кухни. И, повернув направо все с той же быстротой миновал саму кухню, да, подскочив к двери в сенцы, поспешно протянул руку и толкнул ручку от себя. Дверь громко взвизгнула, как всегда при открывании, и распахнулась, а Витюха уже было решивший сигануть в сенцы, тотчас замер на месте, увидев перед собой холодильник « А…А»… И не просто холодильник, а оживший холодильник, который обзавелся двумя круглыми, чуть ли не с ладонь, красными глазами и широкой, глубокой щелью вместо рта. Сам холодильник, будучи однокамерным, был не высоким и едва доставал до бровей Витька… Но оживший, шмыгающий носом или ртом, хлопающий смыкающимися белого цвета веками, на концах коих красовались тонюсенькие серые проволочки или пружинки, был очень страшен. Его металлический корпус многократно вдавленный, имел потертую и давно не мытую, пугающую внешность. Нежданно он два раза мигнул, ярко-желтым светом, остатков логотипа, который находилась над правым глазом, а, после, широко раскрыв щель-рот, образовав нечто вроде крыши дома грубым, тарахтящим басом сказал: «Стой! А то сожру!» и маленько приоткрыв дверцу, продемонстрировав пустое нутро, с гулким стуком захлопнул ее.

- А…у…ы! - взвыл Витька, свое любимое смешение звуков, и, шагнув назад, стал почему-то оседать на пол, вернее будет сказать опадать, вроде подрубленного дерева.

Его падение сопровождалось диким хохотом, которые испускали из себя некошные, поспешно выскочившие вслед за хозяином дома в кухню. Тяжело повалившись задом на пол и не сводя глаз с ожившего «А…А», покачивающего вправо и влево своим корпусом, Витюха протяжно пискнул и содрогнулся всем телом, ощутив под собой прямо на полотне линолеума мокрую лужицу, а миг спустя ощутив, колючий холод на спине. Казалось вроде кто-то бросил в него мелкие острые льдинки, которые коснувшись тела не мешкая посекли, поцарапали на ней кожу, и секундой позже обратились в леденящую воду, окатили и спину, и свитер мельчайшей моросейкой… холодной… холодной.

«Все, - пролетело в голове Витька, - теперь мне смерть…»

- Смерть… смерть… смерть, - прошипели стоящие позади него некошные. И Луканька негромко добавил, - жирно будет тебе умереть… Будешь ты плешивый гад жить… жить и мучиться… А умереть…. сдохнешь тогда, когда мы вдоволь с тобой наиграемся. Ну, что Шайтан, - немного помолчав, точно обдумывая что-то, предложил Луканька, - давай ему отрежем нос или уши… Раз язык прирос, стоит отрезать ему уши.

- А может лучше руки, или ноги… Чего мелочиться? - вопросил Шайтан.

- Нет…нет…нет, - простонал Виктор и оборотившись, глянул на некошных.

Те стояли в шаге от него и тихо гоготали, оскалив свои ужасные морды, да выставив вперед удлиненные, верхние клыки. В руках у Шайтана находился перевернутый человеческий череп с пустыми глазницами, выемкой вместо носа, край какового был украшен остатками зубов верхней челюсти. Сам череп был не белым, а черным и в нем… внутри него, что-то тихонечко булькало или шелестело… вернее и булькало, и шелестело разом. Но самое интересное это то, что двух верхних резцов на челюсти не было, точно также как отсутствовали они и у Виктора, выбитые когда-то и кем-то в пьяной драке. Увидев этот череп, хозяин дома легонечко затрясся и в тот же миг почувствовал острейшую боль в обглоданных пальцах, в коленных, локтевых суставах и в позвоночнике, тяжело качнулся и повалился на фанерную перегородку, что находилась сзади, припав на нее спиной и головой. Он всмотрелся в пустые, полные тьмы глазницы черепа и внезапно увидел, как они ярко вспыхнули, на доли секунд в них появился и блекло-карий зрачок и мутновато-желтый белок… лишь миг они были наполнены жизнью и цветом, а потом также стремительно потухли. А Витюха от ужаса, в который окунулась его душа, словно разглядевшая в этом пустом, черном черепе себя, глухо застонал, поняв, что теперь то ему не спастись… Умная лошадь наверно ошибалась, называя его состояние алкогольным делирием, на самом деле это была не болезнь, а настоящее бандитское нападение, целью оного являлось у******о хозяина и завладение его жилой площадью.

И пока Виктор испуганно вглядывался в череп и стонал, Шайтан сделал несколько шагов к нему навстречу, подойдя как можно ближе, почти коснувшись своим одеянием его мокрых штанов… Он неторопливо засунул вовнутрь черепа свою левую руку, покрытую белыми волосками, похожими на паутинчатую сеть. Запихнув ее туда вплоть до запястья, таким образом, что длинный рукав его одеяния, обшитый по кругу черепами моментально намок, и эта сырость поднялась выше достигнув локтя. Некоторое время… может пару, тройку минут он держал руку внутри черепа, а после неспешно извлек ее оттуда. И перепуганный до смерти Витюха принявшийся громко икать, увидел, что рука некошного багряно-алого цвета, словно залитая густой человечьей кровью… плюх… плюх… слышится из черепа неприятный, жуткий звук… звук чуждого мира, мира где вечно правит Зло и Тьма!

Мира из которого пришли они - Некошные!

А Шайтан уже раскрывает сомкнутый кулак… медленно… медленно он распрямляет каждый, малюсенький свой пальчик и прямо на алой ладони, неожиданно явственно проступает поверхность глубокого озера. И видит Витька какие-то крошечные фигурки на его алой глади… не различить ни сами фигурки, ни тех кого они изображают. Шайтан же тем временем неторопливо придвигает руку к хозяину дома, подносит ее прямо к его округлому кончику носа…. И вот уже можно рассмотреть и само алое озеро, и небольшой почти с зернышко размером желтый островок, точно умытый кровавыми потоками… Еще ближе, к самим глазам приближена рука, и теперь легко узреть на ней булькающую, плюхающую крупными, мгновенно выскакивающими на поверхность и тот же миг лопающимися пузырями, воду озера, так сильно напоминающую людскую кровь. И также легко узреть и сам островок, с покатой, гладкой и скользкой вершиной горы в центре, а еще можно разобрать и тех, кто живет на этом острове… Махоньких людишек в рваных одежонках, с облезлыми наполовину выпавшими волосенками, со впалыми щеками, исцарапанными, покрытыми кровавыми язвами лицами, и ущербными телами. Тоненькие струйки крови текут не только по лицу людей, но и по их вещам… Люди….люди ли это?

У них багряно-синего, серого и орехового цвета кожа лиц, опухше-растекшиеся носы, обезображенные, покрытые щедринками, ранами и язвами губы, руки у них трясутся… впрочем у них трясутся и тела, и головы, на пальцах у многих из них не хватает фаланг, ногтей. У некоторых отсутствуют уши, носы… У людей нет обуви, да и ту рвань, что они на себя примерили нельзя назвать одеждой… Люди… люди ли это?

Люди борются за тот самый островок, они лезут на него, вытаскивая свое тело из вод озера, они карабкаются вверх, туда к вершине стремясь взобраться на нее… Они дерутся друг с другом, сталкивая соседа вниз в булькающие воды, рвут одежду, кусаются, царапаются остатками ногтей, стараясь нанести сопернику как можно больше увечий… Люди…люди ли это?

Крик, вопли, злобные ругательства и снова жуткий звук плюханья человеческой крови в глубине этого страшного озера…

Крик, вопли, злобные ругательства и звериный рык…

И сквозь этот душераздирающий шум и хаос, внезапно прорывается грубый, тарахтящий бас: «Отдайте его мне… я его съем… съем… съем…. съем!»

Витек протяжно стонет… стонет… плачет… не в силах зрить это озеро, слышать эти звуки и чувствовать резковатый запах свежей крови, и вдруг он видит плывущего по поверхности озера, чахлого, худого и несуразно длинного мужика. Что-то… что-то… в его облике знакомо ему, что-то… Мужик широко загребает кровавую жидкость руками, торопится и вот он уже у края островка. Он хватается руками за это гладкое полотно, вгрызается зубами, рычит, тарахтит… Да! да! в мужике есть нечто знакомое, ранее видимое Виктору Сергеевичу… он пристальнее вглядывается в его почти лысую башку, едва, едва прикрытую жидкими седыми волосками… еще миг он напрягает больную, умирающую от пьянства память…

Еще миг… он ощущает, что разгадка близка… вот… вот она… и наконец-то в мозгу Витюхи возникает ответ… перед ним его друган (как же его звали)… Петруха… Сто пудово, Петруха, умерший полгода назад, в больнице от цирроза печени… Петруха торопливо разворачивает голову и являет бывшему другу свое истерзанное, исполосованное лицо, и Витек видит в нем знакомые черты: низкий лоб, густые, углообразные брови, толстоватый нос, облепленные язвами синие губы, и почти лишенные цвета белесоватые зрачки глаз… Несомненно – это Петруха, умерший полгода назад от пьянки и давно уже закопанный в какой-то общей яме городскими властями.

- А…а…а…! - закричал Витька и замотал головой, осознав своим еще пульсирующим жизнью мозгом, что увидел какой-то другой мир… страшный… ужасный и смертельно пугающий.

И немедля где-то совсем рядом раздался глухой тарахтящий звук, будто холодильник все же решил выполнить свое намерение и двинувшись из сенцов в кухню уже наклонялся над своим хозяином, чтобы сожрать этого человека… человека ли?

От крика, или может оттого, что Витюха как одержимый замотал своей башкой, видение алого озера и мертвого другана превратились в незримое вещество, а точнее мгновенно растаяли.