Ольгино море

Глава 18: Корни и Крылья

Ветер Бретани впился в щёки, как иглы. Ольга вздрогнула – балтийский холод, вой чаек и гул вакуума в ушах рассыпались. Перед ней снова был её берег. Серый. Суровый. Живой.

Рука сама потянулась к животу – рефлекс, въевшийся глубже шрама на запястье. Пустота. Знакомая. Притерпевшаяся. Но сегодня... сегодня в ней не было ледяной пропасти. Была тяжесть. Тяжесть камня, который несли долго, и он стал частью тебя.

И тут – смех.

Высокий, звонкий, как разбитое стекло. Двое детей – мальчик в синей куртке, девочка в красном плаще – гонялись за волной у кромки воды. Босоногие, несмотря на холод. Пена лизала их ступни, они визжали от восторга, падали на мокрый песок, вскакивали и снова бежали. Их мать, закутанная в потертый пуховик, кричала что-то с дюны, но ветер уносил слова.

Острая боль – не в животе. В солнечном сплетении. Точнее, глубже. Там, где когда-то жила надежда. Ольга резко отвернулась. Не к морю – к скалам. К черным, мокрым глыбам, вросшим в песок. В горле встал ком. Не слёз. Горячей полыни.

Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладонь, пока не проступила влага. Дышала. Рвано. Глубоко. Ветер хлестал шифон юбки, смешивая солёную пыль с горечью на губах.

Глядя на играющих детей, она вдруг осознала тихую силу, пульсирующую под шрамом на запястье и пустотой в животе.

Мысль пришла не словами. Ощущением. Тяжёлым. Неоспоримым. Как подъём гранитной глыбы со дна моря.

Её не сломали.

Ни Андрей с его бутылочным раем. Ни Сергей, выбросивший их ребёнка словно мусор. Ни судьба, отнявшая плоть её плоти. Не сломили тогда. Не сломают теперь.

Образы мелькнули, как чайки над волной: Сергей в больничном проёме – жалкий, бледный, с глазами полными стыда и страха. Его молчание громче крика.

Боль? Да. Но теперь она была иной. Не ножом, а шрамом. Напоминанием не о слабости, а о выживании.

Эта мысль была горькой, как полынь, и твердой, как бретонский гранит.

Она расправила плечи. Не для борьбы. Для равновесия. Будто сбрасывала невидимые оковы. Горе осталось – каменистое, тяжёлое, но её. Не враг. Часть ландшафта.

Рука снова легла на живот – не как щит, не как мольба. Как прикосновение к месту, где навсегда поселилась любовь. К той безусловной силе, что подняла её в московские месяцы ожидания – крыльям, которые не сломались, даже когда их обожгли.

Дети засмеялись снова. Ольга не отвернулась. Посмотрела. Прямо. Через колючую сетку боли. Она видела не украденное будущее, а жизнь. Настырную. Неукротимую. Продолжающуюся вопреки всему. Как море, бьющееся о скалы. Как гранит, столетиями принимающий удары шторма.

Ветер рвал волосы, хлестал по щекам. Она вдохнула полной грудью. Воздух был колючим, солёным, обжигающе живым.

Отношения с Сергеем и потеря ребенка... дали фундаментальное понимание собственной независимости и силы.

Это не было победой. Это было прозрением. «Не сломали» – не вызов судьбе. Констатация. Факт. Как шум прибоя. Как холод камня под рукой.

Она повернулась спиной к смеху. Не потому, что не могла вынести. Потому что путь лежал вперёд. К дому? К пустому креслу Жерара? Неважно. Важно было идти. Шаг за шагом. Как по балтийскому песку когда-то. Только теперь – не сквозь боль, а поверх неё. С камнем в груди и гранитом в костях.

Ольга пошла. Не оглядываясь. Навстречу ветру. Готовая.

Её корабль, израненный, но непотопленный, снова выходил в открытое море.