Ольгино море

Глава 9: Рай из Бутылочного Стекла

Запах краски и безумия мастерской сменился удушающим зноем черноморского июля. Андрей сдержал слово: продал огромный холст – абстракцию в багровых тонах, назвав её «Сердце Ольги» – и рванул с ней на юг.

– Увидишь, солнце! – кричал он в окно поезда, потрясая пачкой купюр. – Море, как в раю! Теплое! Лазурное! Будем купаться голышом!

Ольга верила. Верила в его экстатический блеск глаз, в его руку, сжимающую её колено так, что кости трещали от восторга. Она представляла пустынный пляж, бирюзовую воду, их двоих под солнцем. Рай.

Реальность встретила их ударом по лицу.

Пляж у Сухуми был похож на гигантский помойный котёл. Люди – как селёдки в переполненной бочке. Тела, липкие от солнцезащитного масла и пота, лежали пластами на грязном песке. Вопли детей, визгливые ритмы магнитофонов «Маяк», запах пережаренного шашлыка и испарений толпы висел тяжёлым одеялом. Море – не лазурное, а мутно-зелёное, с плавающими пакетами и окурками у берега.

– Где... рай? – прошептала Ольга, стоя на краю этого людского муравейника.

Андрей расстелил грязную простыню рядом с горой арбузных корок.

– Вот он, Леля! – Он махнул рукой на толпу, на мусор. – Самый настоящий! Живой! Дыши!

Она пыталась дышать. Искала красоту, как он учил. В искорках солнца на волнах? Но волна выплюнула на песок дохлую медузу – прозрачный, жалкий комок. В смехе детей? Но рядом мальчишка мочился в море под одобрительные крики взрослых. В синеве неба? Но оно казалось выцветшим, задымлённым.

Андрей исчез. Вернулся с двумя бутылками шипучки «Буратино» и куском резиновой арбузной жвачки.

– На! Райская амброзия! – Он сунул ей бутылку. Сладкая вода была тёплой и противной.

Она пыталась увести его дальше, найти тихий уголок за скалами.

– Не, тут веселее! – Он улёгся на спину, закрыл глаза. – Слушай музыку жизни!

Музыка жизни – это пьяный спор соседей из-за места, визг тормозов грузовика, везущего ещё людей, истеричный смех женщины с перекошенным от водки лицом.

К вечеру Ольга чувствовала себя выжатой. Песок набился в купальник, раздражая кожу. Солнце пекло немилосердно. Андрей, выпивший полбутылки дешёвого коньяка, стал мрачен.

– Деньги кончаются, – бросил он, швыряя пустую бутылку в море. Она бултыхнулась рядом с плавающей детской панамкой. – Картина стоила в десять раз больше. Нас кинули, Леля. Кинули, как лохов.

Она прикоснулась к его руке:

– Андрюш, не важно. Главное – мы вместе. Море...

– Какое море? – Он резко отдернул руку. – Лужа грязная! Рай? Смешно! – Его голос стал злым, колючим. – Ты думаешь, красота падает с неба? Её вырывают! Как я вырвал тебя из твоей скучной норы! А ты... ты даже в раю ноешь!

Он встал, отряхивая песок.

– Куда ты?

– За настоящим! – бросил он через плечо и растворился в толпе, идущей вдоль берега к шумным кабакам.

Она ждала. Час. Два. Солнце село, оставив кровавый след на горизонте. На пляже стало чуть тише, но не чище. Зажглись костры, зазвучали гитары, заплакал чей-то ребенок. Воздух наполнился запахом гари и дешёвого вина.

Ольга бродила по опустевшему берегу, звала его хриплым от волнения голосом. В глазах стояли слёзы бессилия и обиды. "Найду его, – думала она, ступая по осколкам бутылок, блестевшим в свете луны. – Уведу отсюда. Уедем завтра же. Главное – мы вместе". Она верила в это. Верила в их огонь, способный спалить любую грязь.

Под утро, замерзшая в лёгкой парео, она пошла искать его в последний раз. Обогнула скалу, за которой догорали угли чьего-то костра. И увидела.

Он лежал на песке, на брошенной кем-то куртке. Рука обнимал за талию полураздетую девчонку в ярко-розовом бикини. Её голова лежала у него на груди. Вокруг валялись пустые бутылки из-под дешёвого вина – целая пирамида хрустящего стекла. Рай из бутылочного стекла.

Ольга замерла. Мир сузился до этой картинки: его расслабленное, пьяное лицо, чужая накрашенная рука на его животе, бутылки. Это был финальный мазок. Уродливый. Окончательный.

– Андрей... – её голос был тихим, как шорох волны о гальку.

Он открыл один глаз. Взгляд был мутным, чужим. Девчонка что-то пробормотала во сне.

– Чего ты? – прохрипел он, не шевелясь. – Утро ещё... Иди спи.

– Как... – Ольга не могла вымолвить больше. Комок горячей горечи встал в горле.

– Лель, – он зевнул, потягиваясь, и чужая голова соскользнула с его груди. – Ты же взрослая. – Это прозвучало не как упрёк, а как констатация факта. Скучная, неинтересная констатация. – Взрослая.

Он повернулся на бок, спиной к ней, к мёртвому костру, к пустым бутылкам, к девчонке. Закрыл глаза.

Ольга стояла. Смотрела на его спину. На знакомые мышцы, на синие линии татуировок, которые она целовала вчера. Теперь они казались чужими. Ядовитыми.

Взрослая.

Это слово прозвучало как приговор. Приговор их безумию, их раю, их любви-вулкану. Оно означало: терпи. Понимай. Не будь наивной.

Но она не хотела понимать. Хотела врезать ему бутылкой по этому наглому затылку. Заорать. Проснувшаяся девчонка лениво потянулась, уставилась на Ольгу наглыми, сонными глазами.

Ольга развернулась и пошла прочь. По грязному песку, мимо спящих тел, мимо догорающих углей. Солёный ветер дул ей в лицо. В глазах не было слёз. Был только холод. Холод и осколки. Острые, как битое стекло её разбитого рая.