Фамильные ценности

Часть шестая

-Так ты присмотришь за девчушкой? –продолжала давить грудью  Тамара. -Фамилия её Окунькова. Наташей зовут. И мамашка у ней  красотка. Какое нижнее бельё! Да я б тоже так выглядела, если б во Внешторге работала. Уж я б приоделась.  Чего лыбишься? Ты меня ещё в нейлоновых кружевах не видел. Я ж не каждый день в лучшем хожу. Приберегаю. Жду случая. А то случай выпадет, а надеть нечего. Всё  сносила. 

-Ты, Тамара, не откладывай до коммунистического завтра. Годы идут. Знаешь, было нечего надеть, станет некому надеть. 

-Не намекай. У меня со здоровьем всё в порядке. Живу по инструкциям Минздрава СССР, а Минздрав не ошибается и дурного не посоветует. –Тамара похлопала себя по   животу и сильнее затянула сатиновый халат широким солдатским ремнем с ржавой пряжкой. - Я ещё вас  всех переживу!  

Она по-военному развернулась и направилась к своей квартире. 

-Переживешь-переживешь, только кофеварку не забудь вернуть. –бросил в её широкую  спину Сургучев и подумал, что пора бы заканчивать с этой благотворительностью. –Деньги с них надо брать, как в пунктах проката. Взяла  на день кофемолку – плати за пользование. Да что за день! За каждый час надо платить.  А если просрочка – штраф. Чего с ними церемониться? Уверен, они меня после этого ещё больше уважать станут. Наши люди любят, когда их прижимают и  делают больно.  

Сургучев брал деньги только за книги и пластинки, которые хранились на квартире у его мамы. Многие в Москве пользовались этой уникальной платной  библиотекой и фонотекой.  

-То ж духовная пища! –рассуждал Сургучев. – Никогда не стал бы фарцевать шмотьём. Но редкая ценная книга или пластинка  – они ж сознание человеку  изменяют, переносят его в другой мир.  За расширение сознания и перенос в другой мир   надо платить, как за туризм в капстраны.  

За один советский рубль можно было расширять сознание  пластинкой западной рок-музыки целые сутки. Если музыкальная новинка, то за два рубля. Дольше, чем на сутки одному лицу пластинки не выдавались. Почитать книгу стоило  30 копеек в день. Можно было продлевать, доплачивая, но не дольше, чем на месяц. За соблюдением правил строго следила мама Сургучева, Таисия Александровна, в прошлом школьная учительница математики. Денежные поступления мать и сын делили поровну.  

Сургучев затворил входную дверь, тонкую деревянную, словно из фанеры.   

Замок не слушался, барахлил. Да от кого, собственно говоря,  тут  закрываться? Все свои. Великий советский  народ, строитель коммунизма.   Всё в этой стране и так общее. И действительно, многие из его вещей находились в квартирах у соседей.  

Он пошел на кухню, включил ножеточку в сеть и  нажал   изящную красную кнопочку на её корпусе. Мотор заработал 

-Не сломали. И то хорошо. А чтобы я делало, если б сломали? – подумал Сургучев. –Вот отдаст Федор мне дрель, если отдаст, а она не работает. Что делать? Во-первых, надо проверить дрель  в его присутствии, чтоб он потом не отпирался, что, мол, так и было. А во-вторых, …  

Сургучев всунул тупой нож в отверстие точильного устройства и устройство  тут же заглохло.   

-Федор! Мать твою! –закричал Сургучев, задрав голову к вентиляционному окну. 

В ответ зазвонил телефон. Сургучев схватил трубку, в уверенности, что это Федор. 

-Здравствуйте. Пригласите, пожалуйста, к телефону Валерия Николаевича. –услышал он незнакомый мужской голос. 

-У аппарата. –ответил Сургучев. 

-Вас  беспокоит Сергей Юрьевич Окуньков,  отец одной Вашей ученицы…, вернее,   будущей Вашей ученицы,   Наташи Окуньковой. Вы  у неё  классный руководитель. Я хотел бы узнать,  когда намечено общее   родительское собрание?   

-Дату родительского собрания я запишу ей в дневник. –ответил Сургучев. 

-А мы могли бы провести, так сказать, неофициальное родительское собрание. Предварительное.    

-Зачем? -не понял Сургучев.  

-Чего звал?  -донесся из вентиляции голос Федора.   

-Ты мне точилку сломал! –крикнул Сургучев, прикрыв ладонью телефонную трубку. 

-По-моему вполне понятное человеческое желание родителей лучше узнать человека, который будет учить уму-разуму их единственное чадо.  - продолжал Окуньков.  

-Точила работала! –ответил Федор. 

-А вот  зайди и посмотри! –крикнул Сургучев и  открыл трубку. –Предлагаете неформально встретиться? 

-Именно так. Как Вы на это смотрите, Валерий Николаевич? –спросил  Окуньков. -Завтра суббота. Сможете? Приглашаю к нам. Вечерком. Часиков в семь. Мы в соседнем доме живем. В 63-тьем. Пятый подъезд. Квартира сотая. Легко запомнить.  

-Да. Легко. –согласился Сургучев.  

Он хорошо знал жильцов  этого дома. И особенно бывшего жильца той самой сотой квартиры, в которую въехала семья Окуньковых.  

-Так мы Вас ждем? В семь вечера, завтра. – Окуньков говорил так вежливо, таким любезным тоном, явно волнуясь, что отказать  ему было невозможно.  

-Сейчас приду! –загремел из вентиляции  раздраженный голос Федора.  

-Сейчас? –переспросил удивленный Окуньков. 

-Это мне ответили… рабочие тут  ремонтируют… - пояснил  Сургучев. – Я зайду к вам, Сергей Юрьевич. Непременно зайду.  Спасибо за приглашение. Только мне было бы удобнее  ближе к восьми.  

У Сургучева на завтра на шесть вечера  была назначена встреча с переводчиком   с венгерского языка на русский,  и он не знал, сколько времени эта встреча продлится.   

-Прекрасно. Как Вам удобнее. Значит, до завтра. –обрадовался  Окуньков. –Как говорят у нас в Швеции, где мы прожила два года, хаста маньяна.  

-Хаста маньяна. –ответил Сургучев, вешая трубку. 

-В Швеции жили. –подумал он, прикидывая, что   ценного производится  в Швеции.   

-А чего сразу маньяком обзывать?  Иду я. Иду! –гудел Федор из вентиляции.  

-Если поломал, то  точно он. Я ему работающую давала. –уточнила на всякий случай Тамара из вентиляции, что б не подумали на неё. 

-Я теперь всё равно ничего вам бесплатно давать не стану. Теперь будет как в пункте проката. За деньги. –припечатал Сургучев. –И если сегодня  у меня на столе, Тамара,   не будет стоять моя кофеварка, заплатишь штраф. Я её ещё проверю, работает ли. Небось сожгла, поэтому и тянешь. Берут, ломают… 

Тамара ничего не ответила, и Сургучев расценил её непривычное молчание как дурной  знак. 

-Точно, сломала.  –подумал он. 

Вскоре пришел Федор со стремянкой на плече. 

-Куда поставить? 

-Прислони к стене в коридоре  и идем на кухню. –сказал Сургучев,  нарушая правило не впускать соседей в квартиру. 

Федор, впервые оказавшись в заветной квартире, о которой судачил весь двор,   жадно глазел по сторонам, как хищник, высматривающий  добычу.  

Они прошли на кухню. 

-Смотри.  Включаю точилку в сеть - не работает. –Сургучев продемонстрировал. 

-Хочешь сказать, что это я её сломал? –взорвался негодованием Федор. - Я  - токарь шестого разряда Я -Ударник коммунистического труда. Моя фотография, вот это лицо,  годами  висит на заводской доске почета! Так долго висит, что уже краски  выгорели и меня почти не узнать.  Я- трижды лауреат почетного звания «Золотой напильник» нашего шарикоподшипникового цеха! А ты  говоришь, что я, вот этими золотыми руками советского умельца  мог сломать какую-то там японскую кухонную дрочилку для ножей!    

- Федя,  опыт - критерий истины. – спокойно возразил Сургучев. -Ты не веришь своим глазам? Точилка не работает. 

-Может тебе не повезло и её срок службы истек ровно сегодня в этой кухне. Сдох аппарат, но у тебя, а  у меня она   работала зверски. Могу предъявить, как доказательство, все 16 ножей, заточенных как бритвы. И потом, в нашей жизни ничего вечного не бывает. Всё когда-нибудь ломается. –Федор взял точилку в руки. - Не знаю, что делать. Может мотор перегорел. Чего ты от меня хочешь? Могу попробовать  отремонтировать. 

Несколько секунд Сургучев молча смотрел Федору в глаза, пытаясь понять,  врет он или нет.  

-Ладно. Сам разберусь. –сказал Сургучев. – Но  имей в виду,  если и дрель так же внезапно … 

-Не продолжай.  Спасибо. –Федор понял, что Сургучев его простил. - Самогону хочешь? 

-Я же не пью.  

-Да знаю я, но хочется человеку приятное предложить. Что я ещё кроме самогона могу? Простой рабочий. Грамот и званий куча, а денег – на водку не хватает.  Могу поздравить тебя. С началом учебного года! –выкрикнул он уже из дверей и исчез.  

Сургучев    не держал на соседа обиды за сломанный японский прибор. 

-Сейчас развинтим, поглядим. –думал он. 

Сургучев любим копаться в технике.  

-Добрый ты, Валерка. Всех прощаешь. А вот Федька бы тебя не простил. Три шкуры бы содрал, да ещё б в суд подал. Забыл, как он из-за свой ржавой колымаги жизнь парню из соседнего дома испортил. –донесся из вентиляции  голос Тамары. -Из-за какого-то паршивого радиоприемника парня в колонию отправили. А ты такого человека прощаешь.  

-Помолчи, Тамара. Он же слышит. 

-Не. Ещё не спустился, не вошел. Ещё полминуты есть.  

-Вот ты любишь лозунгами говорить, что человек человеку друг, товарищ и брат, а сама  относишься к людям вовсе не по-дружески, не по-товарищески, не по-братски. Науськиваешь нас друг на друга.  

-Я ж о тебе пекусь. Что б ты не обманывался на счет Федьки. Думаешь, он хороший? Он гад из гадов! За любой юбкой волочится. Замолкаю. Время вышло.  

-Весь дом знает, что Тамара Гонимедова  и Федор Мамаев – давние любовники. Чего ж она его поливает грязью? Защищать должна. Наверное, наш «Золотой напильник»  в постели далеко  не ударник.  –гадал  Сургучев, развинчивая корпус точилки.  –Или изменил он ей  с кем-то, а Тамарка прознала и теперь… Что такое? 

Под крышкой корпуса японской точилки кроме двух дисков и моторчика  Сургучев увидел небольшой сафьяновый мешочек.  Он лежал прямо под одним из дисков и, вероятно, именно он  не давал точильному кругу вращаться.  

-Странная небрежность  для японцев!  

Сургучев  выдернул мешочек из-под диска. Внутри что-то перекатывалось, постукивая.  

-Наверное, запасные детали. Винтики, гаечки. -подумал Сургучев. 

Он  развязал веревочку, и высыпал себе на ладонь  кучку сверкающих камушков.  

-А! –выдохнул он и зажмурился.  

И даже не от яркого свечения, исходящего от камней, он зажмурился.  Просто не поверил, потому что сразу понял,  это – бриллианты.  

-Сейчас открою глаза и – ничего нет. Сплю я.  

Он медленно приоткрыл веки. Посверкивающие камешки  лежали на  ладони. Их было 12. 

-С чего я взял, что это  брильянты?  Надо показать  ювелиру.  

Сургучев отложил один камешек, выбрав наугад, а остальные ссыпал обратно в мешочек. Мешочек он спрятал в холодильник в овощном поддоне между помидорами, огурцами и луком. Выходя из квартиры, он впервые пожалел о  ненадежности  двери. 

Через полчаса Сургучев  уже входил в ювелирный магазин, а  ещё через двадцать минут вышел оттуда.  

Брильянт оказался настоящим. Диаметром 3.5 мм и весом в четверть карата. Это означало, что в японской точилке для ножей он нашел целое состояние!  

Не успел   Сургучев  дойти до угла дома, как  ливанул дождь.  Ещё теплый, напоследок от лета, августовский и, наверное,  грибной. Сургучев не хотел мокнуть. Поискав куда бы спрятаться и ничего не найдя, он развернулся и побежал обратно в ювелирный магазин.  

Застекленная будка, в которой несколько минут назад сидел  плешивый ювелир-оценщик, пустовала.  

Сургучев побродил  по магазину,  сопоставляя свои брильянты с ценами тех, что сверкали в витринах.  Сделав круг, он снова оказался перед  будкой ювелира. На этот раз ювелир, плешивый еврей средних лет,  сидел на месте. Грудь и плечи его рубахи были мокрыми.  

-Тоже вышел и попал под дождь. –подумал Сургучев,.   

Тем временем дождь кончился. Сургучев вышел из  магазина и направился домой. Он решил сегодня же навестить маму и поделиться с ней  фантастическим событием. Не по телефону же о таком рассказывать! 

- Вот мама удивится и  обрадуется! 

 Сургучев   любил маму, заботился о ней  и был благодарен за то, что она одна, без отца вырастила его, дав образование и научив жить. 

-Учись, Валерик,  жить не тужить. Живи  легко, но постоянно в  работе. Уныние – худший грех. Добивайся своих целей, не смотря ни на что. Никого не бойся, но не хами – люди этого не любят. Будь хитрее и умнее. Сказано, что «По делам их судите о них». Поэтому прежде всего дело делай. 

-А какое дело, мама? –спрашивал маленький Сургучев. 

-Каждому возрасту своё дело. В школу пойдёшь – уроки на совесть учи, не халтурь, не обманывай, честно зарабатывай свои  оценки. Настоящие знания – капитал на всю жизнь. И с товарищами поосторожнее. Пока всё хорошо - они друзья-раздрузья. А как жизнь припрет – в раз разбегутся. Не все, но многие. Тому, что в обществе принято,  открыто не противься. Будут в октябрята принимать – соглашайся. В пионеры – иди в первых рядах. В комсомол – тоже иди.  

-А  в партию коммунистов идти? –спросил шестилетний Сургучев. 

-До этого тебе ещё далеко. Сначала  закончи школу. Потом, дай бог,  в институт поступи, чтоб в армии не изуродовали. А когда закончишь институт… К тому времени всё может перемениться. Товарищ Сталин не из стали, не вечен... Но тебе рано ещё о политике думать. 

-Почему рано? 

-Потому, что поздно. 10 часов! Иди спать.  

Позже он узнал, что его отец был репрессирован и сгинул в лагерях.  И всё из-за одного не очень уж и смешного анекдота. Да и рассказал его отец  только лучшим  друзьям. 

В стеклянной витрине, к которой приближался Сургучев,  отражался перекресток  с двумя трамваями, тремя легковушками, грузовиком  и   серой толпой  на остановке.  И тут ему показалось, что он увидел в толпе лицо ювелира.  

Сургучев обернулся, но плешивого преследователя не обнаружил.  

-Какого черта! Померещилось, что ли? 

Ему   вспомнился фильм о  проклятом богатстве, сводившем с ума каждого, кто прикасался к нему.  

На всякий случай, если за ним следят, Сургучев решил сразу домой  не идти, не показывать, где живет. Он присел  на лавочку,  взял оставленную кем-то  газету, и, развернув,  прикрыл ею лицо, притворившись, что читает.  

- Ничего, я тоже умею шпионить. Наводчик-водопроводчик. Ювелир наводит,  другие грабят. Банда.  

Теперь он мог  незаметно и не спеша поглядывать из-за газеты. Перекресток  был виден как на ладоне.  И ювелир не замедлил появиться. Минуту назад, стоя за грузовиком,  он не был виден. Но на  светофоре зажегся зеленый,  грузовик тронулся и плешивый эксперт по драгоценностям  оказался  в метрах ста от Сургучева.  Припоминая шпионские фильмы, Сургучев вырвал клочок бумаги из середины газетного разворота и припал глазом к образовавшейся дырке. 

И тут  он заметил что-то  необычное   в газете. Что-то промелькнуло… 

- Точно! Заголовок.  

Сургучев   слегка отодвинул голову. Прямо перед его глазами большими жирными буквами чернело; «Брильянтовые контрабандисты пойманы». 

-Я уж думал не догоню Вас.  

-Что? –от неожиданности Сургучев выпустил газету из рук и она полетела по улице, кувыркаясь, подхваченная внезапно подувшим  ветром. 

Перед ним стоял  ювелир-оценщик.  

-Я Вас, Валерий  Николаевич,  сразу и не узнал. Вы так загорели за лето, и одежда другая, не как в школе…  Фирменные джинсы, ковбойские сапоги. .. Я отец Саши Кирзона. Лев Леопольдович. 

Фамилию Кирзон  Сургучев помнил, но лицо этого человека – нет.  

-Я-то редко на родительские собрания хожу, всё больше жена, поэтому Вы меня не запомнили. У нас вот какая проблема. Завтра сын не сможет  придти в школу.  Они с женой застряли в Пицунде. Там поезда отменили. Приедут только завтра к вечеру. Что мне делать? Написать заявление на Ваше имя или не имя директора? 

-А, это. –у Сургучева отлегло от сердца. - Не надо  никаких заявлений. Второго сентября он придет в школу? 

-Будет, непременно будет. – заверил ювелир и как бы вскользь добавил.  – А брильянт у Вас качественный.  Виртуозная огранка. У нас  так не обрабатывают.   

Войдя в квартиру,  Сургучев  сразу почувствовал,  что там  кто-то есть.  

Как можно тише, он  вынул из шкафа в прихожей лом, против которого, как  известно, нет приёма.  

Ступая  бесшумного, Сургучев прокрался на кухню. 

За кухонным столом  сидела его мама,  Таисия Александровна. 

-Так то ты маму встречаешь, с ломом в руках! –засмеялась она, вставая из-за стола.  

Сургучев прислонил лом к стене у раковины. Они обнялись и расцеловались. 

- Приехала проведать,  поздравить сынка  с первым сентября. Я-то помню. У самой вся жизнь в школе прошла. Такое разве забудешь.  Большой праздник. Эти цветы завтра в школу прихватишь. Не волнуйся. Не потратилась. Мне сегодня пионеры-тимуровцы подарили, как педагогу- ветерану и пенсионеру. А что ты какой-то встревоженный, напряженный? Понимаю. После отпуска снова в это пекло. В этот ад, что школой зовётся! Что слышно  с МГУ? Не получается? 

-Нет, мама, тут другое. Хорошо, что ты приехала.  Нужен совет. И это не телефонный разговор.  

-Что случилось? – насторожилась Таисия Александровна.  –Как чувствовала! Выкладывай. 

-Не на кухне. –тихим голосом произнес Сургучев и  они прошли в комнату. 

В  вентиляционном окне слышалось  тяжелое дыхание  Тамары.  

В комнате они уселись в удобные чешские кресла и  Сургучев  рассказал матери о брильянтах, найденных  в японской точилке для ножей. 

-Это сто процентов контрабанда, Валера. Ты помнишь, у кого купил точилку? 

Сургучев помнил.  

-У Киселева.  

Помнил он и то, что не покупал, а взял точилку за карточный долг.  Киселев и внимания не обратил. У этого тёртого фарцовщика таких безделушек навалом.   

-Немедленно звони ему. 

-И о чем  спрошу? Не твои ли брильянты я нашел в точилке? И потом, мама, прошло уже два года. И я с ним с тех пор не созванивался.  

-Поссорились-таки? Из-за Дуньки, что ли? 

-Не важно. Не общаемся и всё.  

-Иди,  звони немедленно. Давай. 

-Не охота, мам! 

-Звони! 

Сургучев  поплелся на кухню, и пальцы  сами набрали номер Киселева.  Он долго ждал, но   никто не отвечал.  

-Не берут трубку. –сказал Сургучев. -А вдруг его уже арестовали?  

-Не торопись с выводами. Человек мог выйти. Обязательно дозвонись сегодня и проясни вопрос.  

-Кисель может быть и не при чем.  Точилкой  пользовались многие мои соседи.  

-Эта голытьба подъездная? Откуда у них брильянты? И потом,  зачем ты даешь свои вещи?  

-Я теперь с них буду деньги брать за прокат.  

-Вот это правильный ход. –одобрила  Таисия Александровна.   

Они помолчали.   Внезапно Таисия Александровна засуетилась, полезла себе в сумочку и достала пакетик. 

-Я ж тебе денег привезла. Твоя библиотечная доля. –она положила  аккуратный тонёнький  пакетик на край  письменного стола.  

-Очень кстати. Мне завтра с переводчиком расплачиваться.  

–Который с венгерского инструкции  переводил? Уже перевел? Интересно, что там. Вообщем, Валера, с этими брильянтами не делай резких движений. Может, дай Бог, и не найдется их хозяин. 

-Я бы хотел, чтобы ты хранила  их у себя. Так надёжнее. У меня даже нормального замка на двери нет.  

-Как хочешь. Только поедешь со мной. Я одна через весь город это сокровище не повезу.  

В тот же день бриллианты были надежно спрятаны в мамином сейфе, замаскированном под картину на стене. 

На утро следующего дня перед началом торжественной  линейки по случаю первого сентября, в кабинете директора школы проходила оперативка.  

-Как у нас бывает? То всё ничего, тихо, но когда, если вдруг, сразу раз – и пожалуйста! За что не возьмись - лучше  не браться. Как-то это надо приводить к общему знаменателю и  выравнивать на лучшие передовые образцы. А то упустим из рук жар-птицу и уже никогда  второго шанса как не бывало, так и не будет. Что мы, маленькие какие? Пора понимать уже надо, что день  придет и наступит, а у нас по сути,  что кроме ничего? Ничего! И это каждый видит, что ничего!  Поздно тогда  будет, когда наступит. Надо раньше начинать, чтоб успеть,  как все нормальные, чтоб  целиком и сразу, а не по частям.   –директор школы  Щебетало говорил в свойственной ему труднопонимаемой иносказательной манере, с глубокими намеками.  – Вообщем, с праздником великого первого сентября, дорогие товарищи наши, коллеги  и учителя всех классов и возрастов! И помните, чтоб не забыть,  сегодня наши  школьники - дети, а завтра –  советский народ, строитель светлого и великого будущего. Поэтому выше знамя коммунистического соревнования между  классами! Вперед, к победе коммунизма в нашей школе!    

Раньше Щебетало работал в  министерстве и имел обширные связи на разных уровнях.  Он мог выбить для школы практически всё, что угодно. В кабинеты физики, химии, биологии, в   спортзал и, особенно, в  столовую прямо хоть экскурсии води.  А класс труда был  заставлен  новым импортным оборудованием.  К сожалению,  как работать на этом оборудовании, и для чего оно собственно предназначено, никто не знал. Вся документация была написана  на венгерском языке. Поэтому  оборудование стояло не распакованным в ящиках  уже полгода.  

Сургучев с присущей ему любознательностью и любовью к импортной  технике, решил самостоятельно  разобраться с загадочными приборами.  Трудовик,  Петров Михаил Евгеньевич,  был на два года старше Сургучева. Из  преподавательского состава школы он  был Сургучеву  ближе всех и по духу и по возрасту. Они дружили. 

Сургучев   взял у Петрова всю  документацию  и отдал переводчику. Сегодня, первого сентября, вечером в шесть он должен был получить готовый текст  на русском. 

Сургучев с Петровым давно подумывали, как бы  организовать независимый личный  источник денежных средств. Тогда Сургучев мог бы свободно заниматься наукой, не будучи стесненным в деньгах. Ведь повсюду платили издевательски мало и  на жизнь этих  денег  не хватало. Конечно, у Сургучева  была платная  библиотека и фонотека, но это мелкий и непостоянный доход. Доход от фарцовки тоже невелик и нестабилен. Правда, теперь появились  ещё и брильянты. Но что с ними делать - непонятно. Продавать по одному? Не перспективно. Рубль, как выяснилось совсем недавно,  вещь  ненадежная. Сургучев помнил хрущевскую денежную реформу.  Нет, брильянты трогать нельзя. Брильянты  - надежное вложение на черный день.  

-Надо  запустить   производство чего-нибудь. –размышляли  Сургучев с Петровым, - Но   чего? –спрашивали они друг друга и сами же отвечали. - Да чего угодно!  

И, вопреки тому, что писала газете «Правда», в СССР  простому человеку ни одежды, ни обуви, ни еды, ни мебели, ни бытовой техники в магазинах не купить.  На прилавках - пусто.  Если что и завозят, то это быстро расходится под прилавками  по своим людям. Поэтому, в этой стране тотального дефицита   на всё  найдётся покупатель.    

А пока, вовсю раздувало щеки праздничное утро первого сентября!  

Сургучев с Петровым любили участвовать  в  праздниках. Их смешила напыщенная пустота речей, беспричинная радость участников и общий идиотизм происходящего.  

-А новая англичаночка ништяк. –Петров толкнул локтем Сургучева. –Есть маза.  

Из-под его черного порванного в нескольких местах халата виднелось фирменные джинсы. Он курил Мальборо, жевал розовые жвачки Базука. Причем, доставал американизмы не через Сургучева. Имел собственные каналы, о которых не распространялся.  

-Ништяковая чува.  –согласился Сургучев. 

-Транслейщн осилил? –спросил Петров.   

-Сегодня вечером получу. Я готов развернуть любое производство.  Под цех можно приспособить подвал,  где  бомбоубежище. 

-Есть маза. –одобрил идею с бомбоубежищем  Петров. -  Кстати,  ключи от двери на лестницу в подвал Щебетало из рук не выпускает. Что за секрет? 

-Наверное, школьное  бомбоубежище проходит  как военный объект и находится под личной ответственностью директора. 

- Не знаю как, но  ключи надо добыть.  –Петров снова толкнул Сургучева локтем в бок. –Хиповая чувиха.  

Узкая черная юбка новой учительница английского была действительно вызывающе короткой. Были видны не только колени, но и на  три сантиметра выше! Такой дерзкой вольности в одежде никто из учительниц себе не позволял.  Их платья и юбки полностью и наглухо закрывали колени.   

-Согласись, фигуры у наших баб клёвые, а клуза - лажовая.  –прошептал Петров, приблизив лицо. 

Сургучев почувствовал крепкий запах коньяка.  

-Кирнул что ли с утра? 

-Со вчерашнего тянет. Устроил  прощание с летом. Прихиляли герлы. Хотел тебя рингануть, но они диднт вонт. Пришлось самому разгребать.  Отстрочил обеих. Кстати.  –Петров задрал халат. –Их работа.  Джинсы – самострок, а выглядят  фирмово.   И швы, и крой.  10 рябчиков.  Мне - за 5. Пожалуйста, готовые работницы. Из таких цех набрать - всю страну обстрочат.  Сечёшь?  

-А джинсовую ткань откуда брать?  

-С джинсой туго. –согласился Петров. -Но они могут строчить из чего угодно. Блузки там разные, трусы, лифчики, юбки и вообще любую клузу.  

-Рукастые. 

-А то. Ещё и жопистые да сисястые. –захихикал Петров, припоминая. 

Сургучев пришел  к Окуньковым ближе к восьми. Идти не хотелось, но он обещал. Надо.  Полагая, что это ненадолго, Сургучев  домой заходить не стал. Явился прямо  после встречи с переводчиком. Встречались они в кафе Шоколадница. Выпили по чашке отвратительного  кофе, съели по  мороженному цвета дерьма  с привкусом вареной курицы. Поэтому особого аппетита у  Сургучева не было. Но  пребывал он в крайне приподнятом настроении. Из переведенных с венгерского языка  инструкций выходило, что в классе трудовика стоят в не распакованном виде 24  профессиональных швейных машины!  

-24 станка! Это ж целый цех! – радостно прикидывал в уме Сургучёв, звоня в квартиру  Окуньковых.  

Дверь ему открыла молодая красивая блондинка со спортивной фигурой. 

-Вы к кому? –спросила она. 

-Я Сургучев, Валерий Николаевич. –представился Сургучев. 

Он полагал, что его ждут. Но женщина озадачено смотрела на Сургучева и, казалось, не понимала, в чем дело.  

-Я классный руководитель Вашей дочери...  Мне вчера звонил товарищ Окуньков  и пригласил зайти в гости. Вот я и пришел. – пояснял Сургучев. –Это ведь квартира Окуньковых? Я не ошибся? 

-Да, это наша квартира.  Вы не ошиблись. И я Ольга Олеговна Окунькова. –она протянула руку и Сургучев, склоняясь, приложил  уса к  её запястью. –Но … Я не понимаю. Сургучев Валерий Николаевич уже у нас. Он  в гостиной, за столом.    

Из глубины квартиры доносился хорошо знакомый Сургучеву  голос. 

-Черт меня дернул придти! –с досадой подумал Сургучев, догадываясь, что происходит.. 

Директор школы  Щебетало категорически запрещал  подобные неформальные отношения с родителями школьников, если они происходили без его ведома,   через его голову, мимо его кармана. А тут получалось, что  Сургучев не предупредил шефа. Хотел, но не  успел.  

-Извините,  я лучше пойду. Как-нибудь в другой раз. –сказал Сургучев, но было поздно. 

С какой-то необъяснимой прытью из коридора выскочил  Щебетало собственной персоной. Да так быстро  выскочил, что Сургучев и шага не успел сделать. 

-А как это, как это, как это? А кто это, кто это, кто это? –смеясь повторял Щебетало, цепко хватая Сургучева за рукав. 

-Прошу Вас, пройдёмте  в гостиную комнату. –растеряно произнес Окуньков.  .  

Он с женой стояли несколько поодаль, наблюдая происходящее  и силясь понять, в чем дело. 

-Если пришли – проходите. Продолжим торжественное заседание педсовета, посвященное всесоюзному празднику первому сентября. –воззвал Щебетало. 

Окуньковы облегченно выдохнули. Выдохнул и Сургучев. Было заметно, что Щебетало уже пьян. Выражалось это не в спутанности речи, и не в потере координации. На эти функции его организма  алкоголь не действовал. После пол литра  водки он мог занятия проводить, и никто ничего не заметил бы. Но  стоило превысить хотя бы на 50 грамм эти гарантированные пол-литра, как следовала полная  и бесповоротная отключка. То, что Щебетало близок к норме говорил цвет его губ. Из красных они превращались в желтоватые. И сейчас при свете коридорного бра Сургучев отчетливо различал на директорских губах желтоватый налет.  

-Проходите, проходите. – Щебетало продолжал тянуть Сургучева за рукав. -Картина Репина «Не ждали». Как  снег на голову. –смеялся  он, таща Сургучева по коридору в гостиную.  

За их спинами захлопнулась входная дверь. 

Окуньковы подготовились  хорошо. Первое, что увидел Сургучев, был  стол, заставленный  деликатесами. Некоторое время он не мог оторвать от них взгляда, припоминая и прицениваясь. Между тем все, кроме Сургучева,  сели за стол. Он оставался стоять, как провинившейся школьник на педсовете перед учителями и директором.  

-Как  обухом по голове, внезапно, а Вы не ждали, да? Мы уже, как мне видится, по пятой заходим, а у Вас ещё ни в одном глазу, если присмотреться и как следует прислушаться. Скрыть от меня хотели?  –Щебетало облизнул пожелтевшие губы. - Опоздали, Валерий Николаевич. Звонок прозвенел, ученики сидят за партами, а педагога нету!  Вся команда на поле, а бомбардир где? Надо догонять, если не хотите оказаться за бортом нашей шлюпки в холодной воде людовитого океана без средств к существованию на операционном столе посреди пустыни, мучимый жаждой познания краеугольных основ марксистско-ленинской теории, единственно правильной, потому что верной, наверно.   Назначаю штрафной пенальти условно-досрочно. –и Щебетало засунул два пальца себе в рот. 

Окуньковы инстинктивно отодвинулись, испугавшись, что его  вырвет на них.  

Но Щебетало пронзительно свистнул.  

Затем он схватил со стола пузатую бутылку и наполнил бокал. 

-Пей по воротам противника в левый верхний до дна! –скомандовал Щебетало и снова свистнул. 

-Вы присаживайтесь. –тихо сказала  жена Окунькова.  

Сургучев сел, положив портфель с переводом себе на колени.  Сам Окуньков выглядел  растерянно, и весь его вид умолял о помощи.   

-Ещё одна рюмка и он  вырубиться. –шепнул Сургучев Окунькову. –Потом его надо будет отвезти домой. У Вас есть машина? Или вызывайте такси.  

-Я адреса не знаю. –прошептал Окуньков.  

-Я знаю. –сказал Сургучев.  

-Зрители ждут!  Судью на мыло! –Щебетало снова свистнул. –Пей! Бей! 

-Что там? –Сургучев взял бокал, наполненный директором. 

Бутылки, из которой  Щебетало наливал, на столе   не оказалось.  Наверное, он, по привычке,  поставил её  на пол, под стол. В директорском кабинете под его столом всегда стояли две-три бутылки и пара стаканов.  

-Бренди Торрес Гран Резерва. 38 градусов. –прошептал Окуньков.  

Сургучев колебался. Алкоголя он не любил, но из коллектива старался не выделяться, поэтому никогда открыто не отказывался, но по возможности избегал. Он взглянул на директора. Щебетало разглядывал своё лицо в серебряный поднос и, казалось, забыл обо всех. Сургучев незаметно вылил содержимое бокала в салат с кальмарами. 

-Губы пожелтели, как листья осенние или ешё красные, как знамя революции?  Что-то мне в поднос не видно с высоты моего положения. – Щебетало положил поднос на стол. –Если осень на губах, от бокала смерти жди.   Верно говорю, Валерий Николаевич? Пойдём, выйдем в поле непаханное. Надо поговорить об удоях. Извините, товарищи Окуньковы, мы ненадолго отлучимся. Производственная необходимость.  

Щебетало необычайно бодро выскочил из-за стола, вышел в коридор и, ведя  плечом  по  стене, проследовал на  кухню. Сургучев, предчувствуя разнос, поплелся  за ним.  

-Вы почему нарушаете? У нас в школе, как в любой школе,  запрещено преподавателям вступать в неофициальные отношения в родителями школьников. Общаться допустимо только на территории школы и в рамках родительских собраний в  присутствии свидетелей. А Вы  домой к ним явились!  

Когда Щебетало делал выговор и разнос, то речь его становилась сухой и четкой, как казённый документ, и твердой, как пуля.  

-А то, что получается? Подходит ко мне на территории  школы незнакомый гражданин  и  спрашивает, не я ли Сургучёв Валерий Николаевич,  которого он вчера по телефону приглашал к себе домой? Я отвечаю, что да, он самый. Тут этот Окуньков всё и выдал.   А если он из РОНО проверяющий? Мы же не знаем, кто он на самом деле. Думаю, устрою Вам засаду, чтоб впредь неповадно было нарушать.  Если бы Вы не явились сюда, то простил бы Вас. Клянусь, простил бы! Но Вы явились, не запылились.  А раз так, то исключений делать не стану. Пишите заявление  по собственному желанию. Вы уже не молодой специалист. Можете уволиться.  

Сургучев не поверил услышанному. Из-за такой ерунды увольнять его?   

-Спьяну   сболтнул. –подумал Сургучев. –Завтра проспится и всё забудет.  

Щебетало между тем  тяжело опустился на кухонный стул и лицо его выражало высшую степень страданий. Он засунул руку в карман и, зачерпнув его содержимое, вывалил всё на стол.  

-Где  они? Где… -Щебетало что-то искал в этом ворохе.  

Там была увесистая связка ключей, пузатый кошелек,  белоснежный платок, нераспечатанная пачка сигарет Opal, зажигалка,  огрызок карандаша, маленький помятый блокнот, английская булавка и  красная шерстяная веревочка. 

-Что Вы ищите? –спросил Сургучев. 

-Таблетки где-то…  - Щебетало, судорожно схватив ртом воздух, соскользнул со стула на  пол и затих. 

-Отрубился, но как-то  раньше времени. –подумал Сургучев.