Декаданс - это непросто

Часть первая. Месяц Даниэля. Эпизод десятый

За пару дней до Рождества Андромеда смогла добиться хоть чего-то: Рами согласился, чтобы они пожили раздельно. Это стоило ей скандала, разбуженных соседей и пары новых ожогов от сигарет – но она съехала в комнатку в студенческом общежитии, которая, как оказалось, всё еще держалась за ней. Алиса была счастлива, поздравляла и подбадривала её. Конечно, истерики Рами не прекратятся – невозможно даже предположить, что они будут видеться реже, чем раз в пару дней, – но, по крайней мере, у него будет меньше поводов распускать руки. Хотя поводом, по рассказам Андромеды, могло стать буквально что угодно: например, он кидался на неё, когда она отказывалась идти с ним курить. Или хотела спать и не могла больше сидеть и смотреть, как он играет в шахматы. Так психующий ребенок швыряет на пол самую любимую игрушку – именно потому, что она самая любимая.

Ночь перед Рождеством они провели вместе. Андромеда внезапно пришла к ней – сама, без приглашения, – принесла коробку пирожных и бутылку кофейного ликера.

В ту ночь случилось то, чего Алиса и ждала, и боялась.

После всего они лежали – мокрые от пота, обнявшись, – и до утра разговаривали. Алиса гладила кудряшки Андромеды, жесткие и ломкие от бесконечных обесцвечиваний, целовала шрамы на её бедрах – и не знала, как дальше быть.

Она переспала с девушкой Рами. Наверное, она должна ощущать триумф: месть свершилась, ей удалось отыграться так, как она не смела и надеяться. Но вместо этого была только нежность – и глубокая, пронзительная печаль.

Алиса была почти уверена, что это первый и последний раз, – и так и случилось.

На новый год она возобновила общение с Шу – знала, что тот будет отмечать один, если она не пригласит его: еще одно одинокое, вредное существо, – и позвала его в компанию к Еве, Сильвии, Тильде и Горацио. Шу до последнего не говорил, придет ли, – но явился максимально эффектно: ровно в полночь, с бутылкой вина (он пил из горла – хоть и неумело, по сравнению с Андромедой), ярко накрашенный, в узких, как лосины, джинсах и женской обтягивающей водолазке. Вел себя со всеми высокомерно и неуважительно, а с ней – как самка в период течки: танцевал на столе, усаживался к ней на колени, томно облизывал губы, вертелся и изгибался перед ней, как только мог. Все тайком хихикали над этим зрелищем – особенно Горацио: создавалось ощущение, что они вызвали куртизанку. Вдобавок ко всему, Шу заявил, что за прошедший месяц начал идентифицировать себя как девушку. Лесбиянку, конечно же. Удобно.

Когда все ушли – Шу, разумеется, было никак не выпроводить, и он остался до утра. За вечер Алиса несколько раз, не удержавшись, упоминала Андромеду; Шу, вечно настроенный на волну ревности, навострил уши и стал расспрашивать, кто это такая. Алиса рассказала правду – и Шу напрочь снесло крышу. Он рыдал, кричал, катался по полу, бился головой об стены, сворачивался в клубок на коврике для обуви, порезал себе руку ножом, как только она на пару минут отошла в туалет; называл её шлюхой, педофилом (почему-то), насильником (тоже неясно); Алиса двое суток отпаивала его чаем и успокоительными, гладила, обнимала, пыталась увещевать, ругалась в ответ, грозилась вызовом скорой – в общем, всё что угодно, лишь бы не оставить его одного в таком состоянии (хотя, возможно, это было бы правильнее всего – просто выгнать его пинком после первых же оскорблений). Она записала Шу на прием к своему психиатру, оплатила этот прием – и потом весь отпуск в Таиланде была с ним на связи, чтобы убедиться, что он пришел в себя. Она была измучена и разбита, хотела уже отменить поездку – но потраченных денег и планов было слишком жаль.

Абсурд дошел до того, что, пока она нюхала орхидеи в тропических садах и любовалась океаном, ей позвонили родители Шу – пытались дознаться, «что с нашим сыном, не употребляет ли он чего?» Матушка даже заявила ей: «Не мучайте ребенка!» – на что получила гневную отповедь о том, как её драгоценный двадцатидвухлетний «ребенок» уже полгода не понимает простых вещей. Алиса провела с Шу очередные переговоры, пытаясь объяснить ему, почему лучше остаться друзьями, – и, конечно, получила новую истерику, новую коллекцию оскорблений, обвинений и угроз суицидом. Кто бы сомневался.

Когда она вернулась, Андромеда в слезах написала, что Рами снова её избил – и она наконец-то решилась сбежать навсегда. Алиса уже столько раз слышала подобное, что не особо верила, но – удивительно – у Андромеды и правда получилось. Пока Рами спал, она тихо собрала остатки своих вещей, ушла и везде его заблокировала. А еще неделю спустя – уехала из Гранд-Вавилона домой, к маме.

Алисе было трудно справиться с горечью: её альтруистическая часть радовалась за Андромеду – ведь она спасена; но заткнуть другую – эгоистическую – часть никак не получалось. Она будто втайне надеялась, что, уйдя от Рами, Андромеда останется в городе – и, возможно, так или иначе, в той или иной странной полиаморной форме – но останется с ней. Оказалось же, что, завершив спасение, придется окончательно её потерять; и больше того – что у самой Андромеды не будет на этот счет никаких сожалений. Тешась влюбленными мечтами, Алиса не учла, что Андромеда совсем не умеет жить самостоятельно – ни в материальном, ни в эмоциональном или духовном смысле. Ей всегда нужна сильная фигура опоры – кто-то, кто будет присматривать за ней, кормить, наставлять, бить по рукам, если эти руки снова потянутся к наркотикам. И теперь это место снова займет мама. Лучше мама в роли надсмотрщика, чем Рами. Только и всего.

Пока Андромеда переживала свою боль от разрыва и осмысляла всё, через что ей довелось пройти, её интерес к Алисе неуклонно сходил на нет. Алиса была нужна ей как подушка для слез, как психолог, как старшая подруга на время горя, как временный проводник – Вергилий, который поможет подняться со дна, а после удобно и вовремя сгинет. Осознавая всё это, Алиса страдала – но как-то не остро, приглушенно; и вскоре страдания схлынули, как накатившая на берег волна. Всё случилось так, как должно было, – она помогла Андромеде тем, чем могла. Отныне их пути расходятся.

Весной она окончательно сошлись с Шу, Андромеда исчезла с орбиты – зато время от времени писал Рами: комментировал её книгу, заводил с ней разговоры об искусственном интеллекте и жизни в матрице, мастерски триггерил её нужными словами. Например, однажды она чуть с ума не сошла, когда он написал ей: «Как вечер пятницы?» – именно ту фразу, с которой всё началось год назад, в период Морфея; и только они двое – во всём мире – могли понять, что это не просто обычный вопрос, а шифр. Рами то тут, то там бросал цитаты то из её книги, то из её стихов о нём, то из рассказика от лица его ежа, – как Гензель и Гретель в сказке бросали хлебные крошки. Эта странная общность вводила её в смятение: будто они играли в им одним известную, опасную игру, и на кону стояло что-то очень важное.

Тему Андромеды Алиса всячески старалась не затрагивать – но до неё всё равно дошло. Рами, конечно, всё отрицал – утверждал, что все избиения порождены больной фантазией Андромеды и психоделиками; что Андромеда просто упивается положением жертвы и чужой жалостью (Алиса не могла с этим спорить). Пару месяцев она балансировала на грани, как канатоходец над пропастью – не писала ему сама, не виделась с ним, не флиртовала, но отвечала; строила отношения с Шу – но не могла выкинуть Рами из головы; ненавидела Рами за его жестокость – ведь ей искренне отвратительно насилие, особенно над тем, кто не может дать отпор, – но оправдывала его: может, Андромеда и правда преувеличила? Ведь они оба наркоманы и манипуляторы, и им обоим нельзя доверять. Может, всё в этом заколдованном психоделическом лабиринте – не то, чем кажется?..

Всё закончилось, когда Шу поставил свой ультиматум – когда она отправила Рами прощальную простыню и прекратила даже отвечать. От Андромеды же не было ни слуху ни духу больше месяца.

Тем удивительнее то, что сейчас она приехала – и позвала её на встречу.