Просто забудь меня

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Эйвери

Замерев в дверном проеме, я слежу за ходом разговора папы и Ноэля. Из динамика раздаются лишь знакомые восторженные возгласы, на которые папа отвечает короткими «ага», «молодец, сынок» и еще несколькими неоднозначными ответами.

Пока я решаюсь, подняться ли мне снова наверх или все же проскользнуть на кухню, папа меня замечает.

— О, здесь Эйви, хочешь поговорить с ней?

Зря он это спросил. Мое сердце громко бьется, зная, что Ноэль придумает какую-нибудь отговорку. Сейчас он отчаянно ищет пути отступления, мотая в разные стороны головой.

— О, ну хорошо, — произносит папа и бросает на меня взгляд полный сожаления. Как будто я удивлена.

Я больше не расстраиваюсь на этот счет. Ноэль не хочет говорить со мной, и я это приняла и смирилась. Случилось то, чего мы боялись, когда наши родители развелись. Теперь мы в разных командах.

Завершив вызов, папа кладет телефон на кофейный столик.

— У него тренировка, Эйви.

Я поднимаю взгляд на папу и киваю головой, стараясь избежать его взгляда.

— Да, ясно. Я сегодня хочу лечь раньше. Ничего если пропущу ужин?

— Но… — пытается возразить папа.

— Я сделаю сэндвич из индейки прямо сейчас, — говорю я убедительно.

Мне надоело, что теперь я должна составлять отчет обо всем, что собираюсь сделать. Даже о самом незначительном. Например, даже о том, что я собираюсь просто лечь пораньше спать.

Но такова цена за совершенную ошибку. Но я до сих пор не могу убедить себя в том, что это действительно была ошибка, как говорят все вокруг меня.

— Хорошо, — с улыбкой сдается папа.

Доктор Бордман предупреждал, что от таблеток, которые он мне прописал, будет проявляться сонливость. Но я слишком часто этим пользуюсь, чтобы лишний раз побыть в одиночестве.

Cделав себе сэндвич, я несколько секунд смотрю на него в нерешительности. Затем осмотревшись, я выбрасываю его в мусорное ведро, стараясь запихнуть подальше.

В своей комнате я тщательно готовлю одежду, которую надену завтра в школу. По большей части она никак не нуждается в такой щепетильной подготовке, так как мой гардероб состоит в основном из больших толстовок и худи, брюк и джинсов, которые мы покупали вместе с Мелиндой.

В действительности я убиваю время. Оно кажется бесконечной чередой секунд, превращающихся в минуты, часы и сутки. И мне иногда нечем заполнить то пустое пространство, когда я не сплю, не делаю уроки и не лежу, уставившись в потолок.

Стоять у шкафа больше двадцати минут уже бессмысленно, поэтому я закрываю его и ложусь на кровать. Лежащий рядом телефон горит непрочитанным сообщением, и я больше чем уверена, что это мама написала мне одну из десятка смс, которые она пишет мне за день. Она приезжала весной и находилась со мной столько, сколько смогла. Не знаю как, но папе удалось ее убедить, что со мной все будет в порядке и сейчас ей нужно быть рядом с Ноэлем.

Я лежу так около двух часов, наблюдая за тем, как сумерки за окном медленно превращаются в ночную темноту. Периодически около моей спальни останавливается папа или Хелен. Убедившись, что я «сплю», они уходят. Дверь в свою спальню мне нет смысла закрывать. Наверное, папа вообще подумывает ее снять.

Время слишком рано и мне не хочется спать, поэтому я беру в руки свой телефон и отвечаю спящим эмодзи, на сообщение от мамы, чем я занята. Она тут же желает мне сладких снов, и экран моего телефона снова тухнет от тишины. Совсем недавно он, не прекращая, издавал сигналы от пришедших сообщений из чатов и соцсетей, от поставленных лайков. Сейчас этого в моей жизни нет, так как я не помню, когда в последний раз хотя бы просматривала ленту в «инстаграм».

Поколебавшись, я снимаю блокировку с телефона и пристально на него смотрю. В нем до сих пор плей-лист, который для меня сделал Энтони. Снова заблокировав, я почти бросаю телефон на тумбочку и прижимаюсь лицом к подушке.

Тишина лучше.

***

После уроков меня ждет Хелен и везет к доктору Бордману. В приемной секретарша снова предлагает вкусные печенья, от которых я не отказываюсь. Хелен остается ждать, так как сегодня у меня одиночный прием.

Мне больше нравится, когда мы посещаем доктора Бордмана втроем. Там я по большей части отмалчиваюсь, а когда одна, мне приходится говорить. Причем постоянно.

— Привет, Эйвери, — при виде меня доктор широко улыбается и жестом приглашает в свой кабинет.

— Привет, док, — отвечаю я и плюхаюсь в кресло, стоящее напротив широкого окна, вид которого выходит на задний двор коттеджа.

Если рассуждать обо всем, что происходит на данный момент в моей жизни, то глупо на что-то жаловаться. Да, мне не нравится чрезмерное внимание и эти сеансы. Но должна признаться, я стойко их терплю, что говорит о многом. Например, о том, как сильно я изменилась. Будь я прежней, я бы перед каждым сеансом закатывала истерику.

— Ну, как настроение? — Доктор Бордман садится в кресло напротив и кладет на колени блокнот. Водрузив на нос очки, он с улыбкой, но очень проницательным взглядом смотрит на меня.

И кстати, он мне нравится. Я по-прежнему не хочу с ним говорить, пытаясь убедить его, как и всю свою семью, что я в порядке, но доктор мне нравится. Он сторонник неформального общения, поэтому предложил обращаться к нему, как мне удобно.

Но что бы он ни делал, как бы ни старался показаться моим другом, мы оба знаем, по какой причине я здесь.

— Отлично. Выспалась, — двумя словами отвечаю я.

Есть еще плюс, который я нашла в этой ситуации и стараюсь радоваться даже этому. Доктор Бордман каждую неделю отправляет отчет о моем состоянии школьному психологу, поэтому мне не приходится посещать еще и его. Сомневаюсь, что я бы выдержала еще одного чужого человека, интересующегося моим настроением.

— Прекрасно, — бормочет доктор Бордман и пробежавшись глазами по исписанному листу в своем блокноте, снова расплывается в улыбке. — Мне нравится твоя прическа.

Закатив глаза, я откидываю голову на спинку кресла.

— Серьезно? — в моем вопросе тонна скептицизма. Вдобавок к этой тонне я поднимаю свою бирюзовую косу, кончики которой уже секутся от краски. И вообще эта коса заплетена слишком неряшливо.

Бордман смеется, наблюдая за мной.

— Это был сарказм, Эйви.

— О, ну конечно, сейчас вы именно так и скажите. Вы такой предсказуемый.

Он снова смеется, и мои губы тоже непроизвольно приподнимаются в крошечной улыбке. Док ее замечает.

— Тебе нужно чаще улыбаться, — уже серьезнее говорит он.

Я киваю, а он вздыхает.

— Ладно, хорошо. Давай поговорим.

— Ладно, хорошо, — повторяю я, устраиваясь поудобнее в кресле.

Доктор Бордман пару секунд изучает мое лицо.

— Тебе нравятся мои сеансы?

Мне хочется снова улыбнуться, но улыбка как-то не выходит.

— Да, — отвечаю я.

— Но ты до сих пор не понимаешь, что ты на них делаешь, правда?

Я киваю.

— Когда я увидел тебя впервые, ты даже не смотрела на меня. Теперь ты почти улыбнулась.

Какой прорыв.

Пожав плечами, я жду следующего вопроса.

— Сегодня ты с кем-нибудь говорила в школе, кроме учителей?

Этот вопрос он задает мне тогда, когда видит, что я более или менее расположена к его болтовне.

— Нет, мне было не до разговоров.

Со мной никто не говорит. Или я ни с кем не говорю. Такой расклад.

Розали и Ингрид помирились. Розали теперь сохнет по моему брату. Кара начала встречаться с Бреттом. Грейс окончательно порвала с Коулом. Я в курсе новостей, потому что хожу в школу.

О, и еще кое-что…

— Ты же понимаешь, что должна? — мои мысли прерывает очередной вопрос доктора Бордмана.

— Нет, не понимаю, — сцепив пальцы в замок, я слегка наклоняюсь вперед. — Почему я должна?

— Ты не хочешь стать прежней?

— Нисколько.

— Это не плохо, — качая головой, говорит доктор. — Но общение с людьми даст тебе больше уверенности в себе. Ту, которая у тебя была до этого.

— Не могу с вами согласиться, док.

— Ну, хорошо. Мы к этому еще вернемся. Может, расскажешь мне, с какими мыслями ты проснулась утром, может, у тебя были какие-то планы? Мы сейчас не говорим о колледже, всего лишь о незначительных деталях. Например, ты хотела сегодня поесть что-то определенное или что-нибудь купить?

— Эм, нет, — честно отвечаю я. — Был обычный день. Я кстати очень хорошо подтянулась в учебе, но уверена вы в курсе.

Док снова улыбается.

— Конечно. И ты умница. Но тебе нужно направить всю эту деятельность в другое русло.

Я снова откидываюсь в кресле.

— А вы говорили, что мы сейчас не говорим о колледже, — со вздохом произношу я.

— Не сегодня? — уточняет доктор Бордман.

Я качаю головой.

— Не сегодня.

Он молчит примерно минуту. Я тоже сохраняю тишину.

— Мне не нравится твое безразличие, Эйвери, — нарушает тишину док. — Давай мы поговорим об этом. Немного.

Всего лишь на несколько секунд я ощущаю панику. Но быстро беру себя в руки, подняв глаза.

— Я пытаюсь, — слишком тихо отвечаю я.

Но доктор Бордман слышит, поэтому поддается вперед и на его лице отчетливо отображается понимание.

— Ты должна пытаться сильнее, Эйви.

— Я пытаюсь, — повторяю я. — Пытаюсь… что-то почувствовать. Но пока не получается.

Честно говоря, я немного в шоке от своей откровенности, но думаю, доктор Бордман как никто другой заслужил ее от меня.

— Можешь привести пример? — осторожно просит он.

Я не смотрю на него, когда начинаю рассказывать:

— Сегодня в школе во время ланча я услышала, как кто-то говорил о том, что мой бывший парень встречается с моей бывшей лучшей подругой.

Звучит по-детски, а банальщина в этом предложении просто режет слух.

— И что ты почувствовала?

Я слишком долго раздумываю над этим вопросом, прежде чем пожать плечами.

— Ничего.

— Но если ты это сказала, — настаивает доктор Бордман, — значит, тебя это волнует.

— Нет, я просто привела пример.

— Это может заставить тебя чувствовать.

— Чувствовать боль и обиду? — слишком громко говорю я.

Почему именно это? Я не хочу возвращаться к тем мыслям, которые выстраивались в моей голове в очередь.

— Именно от этого я и хотела избавиться и сделала это, — продолжаю я уже тише.

Доктор Бордман молча делает пометки в своем блокноте.

— Тогда не думай об этом, — закончив, говорит он. — То, что заставляет тебя чувствовать боль и обиду, не должно занимать твои мысли.

— Но мы вернемся к этому, так? — интересуюсь я.

Он пожимает плечами.

— Если ты захочешь.

Не захочу. Не хочу быть той девочкой, о которой думают так, как думают они. Так, будто для такой как я, разрыв с парнем может значить слишком многое. Это не так. И близко не так. Просто это случилось в неподходящее время и всего-то.

Доктор замечает, как я тереблю рукав толстовки в районе левого запястья. Заметив то, что он заметил, я оставляю в покое рукав и опускаю глаза.

— Я дам тебе домашнее задание, — бодро заявляет доктор Бордман.

Я удивленно вскидываю брови.

— Вы серьезно?

Он кивает и указывает в мою сторону ручкой.

— Покрась волосы, освежи цвет, он слишком потускнел.

Невесело усмехнувшись, я хватаю свою косу.

— Правда?

Моя заинтересованность волосами не пропадет даже в гробу. Слава богу, у меня хватает ума не сказать это вслух.

Доктор Бордман, видимо, давно прощупал те места, на которые на меня можно надавить.

— Правда-правда.

Я знаю, что он делает, но спорить не собираюсь.

— Будет сделано, — заявляю я.

Он удовлетворенно кивает.

— И еще кое-что.

— Что?

— Послушай музыку. Прогуляйся по парку или торговому центру и послушай музыку.

Мне не составляет труда понять, что он хочет. Думает, что гуляя и слушая музыку, я захочу вылезти из своего кокона.

— У меня много уроков, — пытаюсь возразить я.

— Сделай это, Эйви.

***

Уже в машине я прошу Хелен оставить меня возле стадиона, который находится возле начальной школы. Она неуверенно смотрит на меня.

— Зачем?

— Хочу прогуляться. Я недолго.

Но Хелен продолжает свою внутреннюю борьбу. Еще весной я бы жутко разозлилась на нее.

— Доктор Бордман сказал мне прогуляться и послушать музыку. Можешь позвонить и уточнить.

По неуверенному взгляду Хелен, могу точно сказать, что она именно так и сделает.

— Хорошо. — Она останавливает «Крайслер» на пустеющей парковке и наблюдает, как я хватаю с заднего сиденья свой рюкзак.

— Я, правда, не задержусь, — убеждаю ее я.

Хелен кивает, и я захлопываю дверцу. Она уезжает не сразу, но когда все же уезжает, я облегченно вздыхаю. Все же док дал мне хороший совет. Или нет. Пока не уверена.

Уроки давно закончились, поэтому стадион совершенно пуст. Ветер гоняет желтые листья по пустующим трибунам. Я расплетаю волосы и засовываю руки в карманы своего черного пальто. Сделав несколько шагов, я останавливаюсь и медленно вынимаю из кармана телефон и ищу на дне рюкзака гарнитуру.

Ветер треплет мои волосы в разные стороны, но я не обращаю на это никакого внимания. Сначала я дохожу до высокого сетчатого ограждения и пару минут стою, прислонившись к нему головой. Затем, устав от пронизывающего до костей ветра, я решаю спрятаться от него где-нибудь на нижних рядах трибун.

Прошлой ночью был дождь, поэтому на стадионе местами все еще остались маленькие лужицы, по которым я смело топаю в своих кожаных ботинках. Заняв место на трибунах, я вытягиваю ноги и смотрю на них несколько долгих секунд.

Обожаю свою маму.

Когда я покрасила волосы в розовый цвет, она купила мне розовые «тимберленды» и отправила их почтой. А когда она была здесь, мы решили покрасить мне волосы в бирюзовый, и она перерыла все интернет магазины, но нашла черные ботинки, прошитые по подошве выкрашенной бирюзовой нитью.

Это такие мелочи, но безумно приятные.

Все еще глядя на свои ноги, я стараюсь думать обо всем хорошем в своей жизни. Засунув в уши наушники, я открываю приложение с музыкой, которое не открывала несколько месяцев. Открываю плей-лист Энтони.

Сложно здесь найти что-то кроме Linkin Park, но я упорно листаю вниз, так как… знаете, сейчас не самое лучшее время слушать этот голос[1].

На глаза попадается Thousand Foot Krutch, и я включаю их единственную песню в этом плей-листе — The Part That Hurts The Most (Is Me).

Вздрогнув от немного агрессивного начала, я смеюсь сама над собой. Как же я давно не слушала музыку.

Я не слышу свой смех, но вибрация во всем теле говорит мне о том, что я продолжаю. Встав на ноги, снова начинаю расхаживать по стадиону и ставить эту песню на повтор.

Да, я что-то чувствую. Желание вернуться.

Меня это пугает, поэтому смех превращается в слезы. Они катятся по моим щекам, пока я, вцепившись в сетку забора, смотрю на совершенно пустую улицу. Ветер продолжает спутывать мои волосы и заставлять ненавидеть ноябрь.

Вытерев слезы, я бегу по стадиону на парковку и уже там выключаю музыку и швыряю телефон в рюкзак. Ненавижу доктора Бродмана. И зачем я его слушаю?

Обычно, когда я возвращаюсь из школы, то вижу на лицах папы и Хелен заметное облегчение. Я и сейчас его вижу, войдя в дом и быстро махнув Ною, сидящему на диване в гостиной, спешу наверх.

— Эйви, для тебя здесь сюрприз, — останавливает меня папа.

Судя по его лицу, для него это-не-знаю-что тоже сюрприз.

— Мама отправила посылку? — уточняю я.

— Ну-у, — мнется папа. — Можно сказать и так.

Ничего не понимая, я продолжаю таращиться на него, когда из кухни появляется Хелен, а следом за ней еще одна знакомая фигура.

— Привет, детка, — говорит мама, распахивая свои объятия.  

[1] прим: автор имеет в виду солиста группы Linkin Park — Честера Беннингтона, который летом 2017 года свел счеты с жизнью. Здесь проводится аналогия, которая станет понятна в последующих главах.