Ночь на террасе была густой и черной, пахла хвоей и влажной землей. Ариадна стояла в дверном проеме, опираясь о косяк. Виски пылал у нее в крови, смешиваясь с адреналином, который все еще не отпускал. Каждым нервом она чувствовала стены этой роскошной тюрьмы.
Он стоял у перил, спиной к ней, неподвижный, как часть ночного пейзажа. Его силуэт вырисовывался на фоне звездного неба — широкие плечи, собранная, готовая к действию поза. Он сканировал темноту, и эта его вечная бдительность, это спокойствие сводили ее с ума.
Шелковый халат-кимоно мягко шелестел, обвивая ее тело. Она не стала ничего надевать под него. Просто накинула на голую кожу, и теперь шелк ласкал ее, напоминая о том, какую уязвимость она скрывает.
Она вышла на холодный камень террасы.
—Я не привыкла прятаться, — ее голос прозвучал хрипло, нарушая тишину. — Я не привыкла быть мишенью.
Он не обернулся сразу. Сделал паузу, закончив мысленный осмотр периметра.
—Привыкайте, — ответил он с той же леденящей простотой. — Пока мы не найдем того, кто это сделал.
Его спокойствие, его принятие этой ситуации, как данности, стало последней каплей. Ярость — на врага, на обстоятельства, на его непробиваемую стену — захлестнула ее. Она резко подошла к нему, и прежде, чем успела подумать, ее ладонь со всей силы шлепнула его по груди. Удар получился несильным, жалким, но это был всплеск всего накопленного бессилия.
Он не отпрянул. Не вздрогнул. Он просто развернулся, и в его движении была молниеносная грация хищника. Его рука метнулась вперед, и его пальцы сомкнулись на ее запястье, как стальные тиски. Кожа его ладони была обжигающе горячей, шершавой, живой. Ее тонкое запястье почти исчезло в его хватке.
— Выпусти, — прошипела она, задыхаясь. Ее грудь вздымалась, и шелковый пояс халата ослаб, полы распахнулись.
— Нет, — его голос был низким, почти рычанием. Его глаза в темноте не просто смотрели — они горели. Холодный зеленоватый огонь плясал в их глубине.
Она попыталась вырваться, но его хватка только усилилась. Ее тело притянулось к нему, она почувствовала жесткие мышцы его груди сквозь тонкую ткань футболки. Между ними проскочила искра — не просто ярости, а чего-то древнего, животного. Вызова и ответа. Она не потянулась к нему для объятия. Нет. Она рванулась навстречу, чтобы сломать эту дистанцию, разрушить его контроль.
Их губы столкнулись.
Это не был поцелуй. Это было столкновение. Ее губы атаковали, кусали, требуя ответа. Его губы ответили с той же силой — не нежностью, а яростным, подавляющим противодействием. Это была борьба, поединок, где рты стали оружием. Он отпустил ее запястье, но его руки схватили ее за бока, прижимая к себе так сильно, что она почувствовала каждый мускул его тела. Ее халат полностью распахнулся, и обнаженная кожа живота и груди прижалась к его одежде. Он был груб, она — отчаянна. В этом поцелуе выплеснулось все — страх, злость, недели напряженного молчания.
Они оторвались друг от друга одновременно, как по команде, тяжело и прерывисто дыша. Ариадна отпрянула на шаг. Ее губы горели, распухшие от его зубов. Она видела его лицо в лунном свете — скулы были резко очерчены, ноздри раздуты, а в его расширенных зрачках плясало то же дикое, неконтролируемое пламя, что и в ее душе.
И он смотрел на нее. Не на ее лицо. Его взгляд скользнул вниз, к распахнутому халату, к обнаженному телу, которое он сейчас держал в своих руках. Он смотрел на нее как мужчина, впервые видящий женщину, а не как телохранитель на объект. В этом взгляде была вся обжигающая правда.
Сердце Ариадны колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Она резко запахнула халат, обвивая себя руками, пытаясь скрыть дрожь, пробивавшуюся сквозь кожу. Не говоря ни слова, она повернулась и почти побежала в дом, оставив его одного в ночи.
Она спровоцировала бурю. И теперь, заливаясь огнем и стыдом, боялась ее последствий сильнее, чем любого снайпера.