Сделка с Дьяволом

Глава 3. Переезд

Их вещи появились в доме как чума. Коробки с золотыми вензелями «К» заполонили коридоры, будто метастазы, пожирающие пространство. Я наблюдала, как грузчики в чёрных перчатках вносили антикварные часы, картины в золочёных рамах, шкатулки с инкрустацией из слоновой кости. Каждый предмет кричал о богатстве, чуждом нашему дому, где до сих пор пахло мамиными духами и старыми книгами.

Ирина стояла посреди гостиной, указывая пальцем с длинным малиновым ногтем:— Часы — на восточную стену. Ковёр — только не здесь, он затмит паркет.Её голос резал воздух, как ножницы по шёлку. Макс молча наблюдал из угла, облокотившись на пианино, которое мама купила мне на двенадцатилетие. Его пальцы бесцельно бродили по клавишам, издавая дисгармоничные звуки.

— Перестань, — бросила я, не в силах сдержаться. — Она не любила, когда трогают без дела.Он ударил по аккорду, заставив струны взвыть.— Мёртвые не имеют предпочтений.Отец, носивший вазу с орхидеями из угла в угол, сделал вид, что не слышит. Его рубашка промокла от пота, а глаза бегали, как у загнанного зверя.

К вечеру мой мир перевернулся. В кабинете мамы, где раньше стоял её резной письменный стол, теперь красовался чёрный лакированный гарнитур Ирины. На стенах — портреты незнакомых мужчин в мундирах с теми же ледяными глазами, что у Макса. Я прижалась лбом к холодному стеклу витрины, где раньше лежали мамины письма, а теперь сверкали награды Кёнигсбергов.

— Нравится? — Ирина возникла за спиной, положив руку мне на плечо. Её кольцо с сапфиром впилось в кожу. — Это фамильный герб. Двести лет истории.— Где мои альбомы? — спросила я, глядя на пустые полки.— О, эти старые коробки? — Она засмеялась, подходя к окну. — Макс попросил перенести их на чердак. Говорит, пыль провоцирует астму.

Чердак. Место, куда отец запретил подниматься после того, как я в двенадцать лет нашла там мамин свадебный альбом. Ступени скрипели под ногами, как кости старика. Пыль висела в воздухе густыми хлопьями, цепляясь за волосы. В углу, под засаленным покрывалом, торчал угол знакомой коробки.

Я дёрнула ткань. Альбомы были перевёрнуты, фотографии вырваны. На полу валялись обрывки снимков: мама на лошади, наш пикник у озера, я в выпускном платье. Посреди этого хаоса стояла Ирина. Не настоящая — её кукла в человеческий рост, в чёрном кружевном платье, с лицом, стёртым до белого пластика.

— Нашла своё сокровище? — Макс стоял на лестнице, блокируя выход.— Это ты? — Я подняла порванную фотографию, где мама смеялась, обнимая отца.Он поднял куклу, сдувая пыль с её волос.— Мать коллекционировала их. Говорила, куклы никогда не предают. — Его пальцы сжали пластиковую шею. — Но она ошиблась.

Спускаясь вниз, я наткнулась на отца. Он сидел на ступеньке с бутылкой виски, глядя на обручальное кольцо, которое так и не снял.— Она… Ирина… — он заговорил, не поднимая глаз, — она помогла мне когда-то. Ты должна понять…— Помогла? — Я села рядом, замечая, как дрожат его руки. — Украсть? Обмануть?Он резко встал, ударив бутылкой о перила. Стекло разбилось, оставив на стене кровавый след.— Ты ничего не знаешь о жизни! — закричал он, и я впервые увидела в нём ненависть.

Ночью я прокралась в сад. Лунный свет превращал розы в призраков, а фонтан, замерзший ещё в декабре, напоминал гробницу. В беседке горел огонёк. Макс курил, разглядывая что-то в руках. Подойдя ближе, я узнала мамину брошь — ту самую, с сапфиром в виде капли.

— Отдай, — прошептала я.Он поднял брошь к луне, где камень заиграл синими искрами.— Кёнигсберги добывали эти сапфиры в XIX веке. — Он встал, приближаясь. — Твоя мать украла её из нашей коллекции.— Врёшь! — Я попыталась вырвать брошь, но он сжал её в кулаке.— Всё в этом доме украдено. — Его дыхание смешалось с моим. — И ты следующая.

Утром я нашла брошь на подоконнике. Сапфир был треснут, будто кто-то пытался раздавить его камнем. Рядом лежала записка: «Ничто не вечно».

В столовой Ирина разливала кофе в фарфоровые чашки с гербом Кёнигсбергов. Отец молча ковырял вилкой омлет, избегая моего взгляда. Макс вошёл, держа в руках старую карту имения.

— Южный сад переделаю под вертолётную площадку, — сказал он, тыкая пальцем в мамин розарий.— Там растут её розы! — вырвалось у меня.Он медленно порвал карту пополам.— Теперь там будет расти моя ненависть.

После завтрака я поднялась в комнату, которая когда-то была маминой мастерской. На мольберте стоял портрет незнакомки в платье эпохи Возрождения. На обороте — надпись: «Ирине, вечной музе. От В.К.»

Внизу, в гостиной, зазвучал мамин рояль. Я спустилась, застыв в дверях. Макс играл «Лунную сонату» — мамину любимую. Его пальцы бежали по клавишам с жестокой грацией, искажая мелодию в диссонанс.

— Перестань! — Я схватила его за руку.Он резко оборвал игру.— Она играла это в ночь перед смертью. — Его глаза блестели как лезвия. — Спроси у отца, почему он не вызвал скорую сразу.

В моей комнате пахло чужими духами. На кровати лежала кукла с оторванной головой. Внутри — записка: «Следующей будешь ты».