Это вовсе не то, что ты думал, но лучше

Глава 2 Абрек

                                                                      В моих руках трепещет чья-то плоть,

                                                                      и мне не ясно, почему.

                                                                     Мне грустно и как будто безнадежно.

                                                                     Не верится в реальность этих чувств.

                                                                     В вопросном море снова полный штиль.

                                                                     Куда плывут киты? - не знаю...

                                                                                                                         Т.

      Хижина - особое место. Трехкомнатная хатка на первом этаже старого дома у Владимирского собора. Хижина Тети Томы – так оно будет полностью. Кто такая сия тетя Тома – имели смутное представление лишь старожилы. Кажется, старушка, завещавшая квартиру беспутному племяннику. Племянник, то бишь полноправный хозяин жилья, появлялся здесь крайне редко – я, во всяком случае, не встречалась с ним ни разу. Свое время он делил между отдыхом в Скворцово-Степаново и странствиями – как ЛСД-шными, так и реальными.

    Странный хозяин и не менее странные обитатели образовали из обыкновенной, требующей ремонта развалюхи специфическое место. Уголок мира, в котором все не так, все перевернуто, вернее, вывернуто под особыми, немыслимыми углами. Нечто вроде живого организма, в меру разумного, который отторгает всех, не подходящих ему по «составу крови», остальных же впитывает в свое ненасытное чрево,  наделяя своими вывернутыми качествами.

       В Хижине нет времени. Ее слепые глаза-окна плотно забиты фанерой, так что внутри невозможно понять, утро сейчас или вечер, солнечный и ласковый день или ненастная ночь. Освещенная нейтральным светом электрических лампочек, она гладит и прощупывает тебя своими стенами, испещренными рисунками и надписями. Она живет по своим особым законам, и периоды буйства и сумасшествия, разбитых лиц и порванных струн сменяются временами затишья, покоя и скуки, когда можно дремать, забравшись с ногами в глубокое кресло на кухне, или слушать, как попискивают за плитой Семен Семеныч с Марфой (крыски-долгожители).

    Я проснулась и хмуро уставилась в потолок, вспоминая в деталях вчерашний день и сегодняшнюю ночь. Вставать не хотелась. Вокруг стояла непривычная тишина, лишь еле слышно шептала гитара, да мягко журчал голос Красавчика. Слов было не разобрать, но напевы явно свои, родные...

       Тишину разорвал громкий смех, а затем быстрая-быстрая речь. Так, понятно. Абрек - его интонации, его бас, его манера убеждать собеседника, сокрушая напором слов и жестов.

     Абрек, Брейки… Крепко же я в него влюбилась. И безответно. Не было даже коротенького романа, даже намека на флирт. Я лишь смотрела издали, с замиранием сердца слушала его стихи. Блаженствовала, когда он подходил, прощаясь, чтобы чмокнуть в щеку. При этом я всегда осознавала, что он зверь. То есть от зверя в нем больше, чем от человека - при всем его уме и талантах. Я боялась его, и это был сладкий страх, который я смаковала. Его буйная сила, его полная отдача любому чувству, будь то ненависть, отвращение, вдохновение или влюбленность, восхищали и будоражили. Горячий вихрь, который двигается, как танцор, и танцует так же легко, как дышит и говорит… Тьма, свернувшаяся вокруг его шеи, обычно была спокойна, но временами поднимала треугольную голову и шептала ему что-то в ухо, заставляя кровь нестись в венах ошалевшим мотоциклистом и заливать белки глаз.

     В темноте, где не видно ни зги,

     нервы-струны на арфе тоски.

     Захочешь - сыграешь картину безмолвья.

     Не сможешь - порвутся струны,

     и ты зайдешься плачем, зайдешься воем.

     Как много боли среди тишины...

       Его строки прожигали меня насквозь, и я безумно завидовала Вижи, которая была с ним.

       Невзаимная любовь – большая глупость. Она не лучшим образом воздействует на меня – это я поняла лет с тринадцати. Так умоляла в очередной раз: не надо, сердце, не надо, знала же, что опять будет мучительно, но разве можно управлять собственными чувствами? Они, как бурливая речка, периодически выходят из-под контроля, сбивают плотины моих запретов, сносят мосты устоявшейся жизни. И тогда меня подхватывает, несет, разбивая о камни разочарований. Я пытаюсь выплыть, но меня снова и снова накрывают волны разбушевавшихся чувств... С другой стороны, когда я ни в кого не влюблена (редко, но бывает) – это время кажется мне попросту мертвым. Меня начинает одолевать скука от невозможности увидеть во сне знакомое лицо и проснуться с улыбкой. Я пресным взглядом скольжу по толпе, зеваю, от количества увиденных ненужных лиц у меня начинается изжога мыслей и цирроз души.

       Надо сказать, я была не оригинальна в своей страсти. Абрек, несмотря на низкорослость и неправильные (мягко говоря) черты лица, был самым популярным парнем в «Трубе». Девчонки вешались на него чаще, чем на Красавчика (вполне оправдывавшего свою кличку) и даже на общего любимчика-гения Лешего. На кафельной стенке в подземке, где мы обменивались сообщениями и афоризмами, немало надписей было посвящено ему. «Клянусь, что Брейки будет моим, чего бы мне это ни стоило!», «Абрек, а у меня дома есть нераспечатанный бутылек виски…», «Какая падла пустила слух, что я бегаю за Абреком?!», «Берегись, Брейки, - засушу-присушу, если не будешь пай-мальчиком»…

    Помню связанную с ним забавную историю. Как-то месяца два назад Абрека, Вижи, меня и двух девчонок, которые к нему особенно упорно клеились, пригласил в гости какой-то мажор. В то время Абрек и Вижи еще не встречались, только дружили. А я уже влипла. Квартира была большая, где-то в Озерках. Купили ее, по всей видимости, недавно, так как из мебели, пригодной для спанья, был только полутораместный диванчик. Не помню, где находился и что делал хозяин квартиры – он испарился из моих воспоминаний (видимо, ничего интересного из себя не представлял). Мы с Вижи оживленно болтали, сидя на полу в одной из комнат. Абрек периодически влетал к нам, прерывая нашу беседу дикими воплями: «Я не могу так больше, спасите меня!», «О ужас, они даже целуются одинаково!..» И мы втроем дико хохотали. Спустя пару минут вплывал один «хвостик», затем другой, и девицы дружно его утаскивали. Нас с Вижей трясли совсем уж гомерические спазмы, до утробного воя и детского поскуливания... А надо сказать, что бедный Брейки до этого не спал двое суток и единственное, о чем он мечтал, - закрыть поскорее глаза.

    Наконец одна из барышень затащила вожделенный объект в ванную, а вторая с горя улеглась на полу в кухне, укрывшись неизвестно откуда взявшимся пледом. Мы с Вижи, поскольку была уже глубокая ночь, заняли вакантный диванчик. Было тесновато, даже для двух компактных девушек, но подремать, в принципе, можно.

    «Это было отвратительно!» - с такими словами рухнул на наше скромное ложе, и на нас заодно, Абрек. Он бесцеремонно распихал нас, втиснувшись посередине, так что Вижи чуть не скатилась на пол, а я впечаталась в стенку и почти не могла дышать. И мгновенно заснул. Нам же было не до сна – мы практически не могли пошевелиться. Тут еще его манера располагаться с максимальными удобствами для себя, раскладывая свои нижние и верхние конечности на близлежащих… Некоторое время мы лежали молча, но от безысходности нам стало дико смешно. И мы уже не думали, что и зачем вытворяем, и просто упивались ситуацией. Не знаю, как Брейки нас не убил. Периодически он поднимал голову и сжимал кулаки с явным намерением пристукнуть кого-нибудь. Мы бросались его усмирять: «Хороший, хороший мальчик, успокойся, все в порядке…» Его кулаки разжимались, и голова с придушенным стоном: «Суки…» падала на подушку. Мы услышали от него еще несколько изумительных фраз за время нашего двойного сумасшествия. К примеру: «Вы обе-две обгладиолусовели полностью…» Но пиком этой ночи стала фраза в ответ на мои слова, не может ли он хоть немного подвинуться: «Да я могу всё, могу даже быть нежным и ласковым, как туннель». Наконец мы его окончательно достали своим гомоном, и бедный Абрек, пробормотав что-то неразборчиво-матерное, уполз спать на пол…

    Ладно, пора просыпаться, решила я, отстегивая от себя ненужные мысли, воспоминания и эмоции. Самое трудное - оторвать голову от того, что служит на этот раз подушкой, и заставить тело принять вертикальное положение. Выполнив эти сложнейшие гимнастические упражнения, я плавно потекла на кухню.

    Как и предполагалось: Абрек, Красавчик, Леший и Патрик. И Нетти, свеженькая и чистенькая, словно и не носилась с нами вчера два часа под проливным дождем.

    - Неправда, дело не в самих наркотиках, а в подсознании, в сути человека. г****н или та же «травка» - просто ключики к разным дверям в мозгу, а что скрывается за этими дверями? У всех разное!

    Абрек говорил как всегда горячо и громко. Его голос, отражаясь от разрисованных стен, болью отдавался в не отошедших еще от теплоты сна барабанных перепонках.

    - Но почему тогда бывают одинаковые ощущения или глюки? - Реплики Патрика куда более спокойные и негромкие.

    - Чаще всего это связано с тем, что люди делятся друг с другом своими ощущениями. И когда один говорит, что видит, к примеру, дырку в стене, то все остальные тоже хотят увидеть это, и услужливый мозг тут же подбирает и подсовывает нужную картинку.

    - Не знаю, как «герыч», слава богу, не пробовала и не буду пробовать, но вот под грибами очень хорошо видно человека, - вступила в разговор Нетти. – «Тело внутрь ушло, а души, как озими всхожи, были снаружи…» Я за своим МЧ однажды наблюдала. Уверенный в себе, сильный, накачанный мальчик – днем. А ночью, скушав штук двадцать «элэсдешек», иной совсем. Сила, уверенность в себе – это маски, а в глубине подсознания лежит огромный, свернувшийся клубком шипящих змей, страх.

    - Под грибами все ловят «измены», - заметил Красавчик.

    - Отчего же? Мне, например, доводилось испытывать только приятные ощущения, - она улыбнулась не без кокетства. – Впрочем, да, многие ловят. Но слишком силен был контраст: мальчик в обычном состоянии и он же под грибами – два разных человека. Он боялся панически, но вот чего: удара в спину? Предательства? Смерти?.. Я рассталась с ним спустя пару дней из-за этого.

    - Ну и дура! – Абрек, как обычно, не церемонится в определениях. – Мало ли что у кого в подсознании. Мне вот иногда сдается, что у меня там какое-нибудь тартарское чудовище притаилось. Какой-нибудь сторукий гекатохойнер. Но это ж не значит, что я плохой человек и со мной рвать надо.

    - Брейки, передай мне, пожалуйста, сигарету, - я вклинилась своим заспанным вялым голосом в его торопливый бас.

    - Подойди да возьми. Кстати, с добрым утром, Росси! Как спалось?

    - А как мне могло спаться между двумя такими девушками? Конечно же, изумительно.

   Я кокетливо повела плечами, подмигнула Нетти: мол, нам, старым лесбиянкам, никакие окружающие условия не помеха, и, гордо покачивая бедрами, прошествовала к подоконнику.

    - Да уж, наверняка изумительно! – фыркнул Леший. - Спал я и с одной, и со второй на одной кровати. Вижи лягается, а Нетти сопит во сне, как дикий злобный зверек.

    - Я – соплю?!!

    - Когда это ты спал с моей девушкой?!

    Нетти и Абрек завопили одновременно. Абрек сдвинул брови в притворном гневе. (Леший - не тот человек, на кого он может, при каких бы то ни было обстоятельствах, серьезно злиться.)

    - Я спал не с твоей девушкой, она просто под боком лежала и периодически пинала меня.

    - Наверняка ты ее грязно домагивался, вот она и отбрыкивалась, как могла!

    - Я слышу, тут разговор про меня зашел!

    В кухню вплыла Вижи. Заспанная, взлохмаченная, в мятой футболке, с розовыми отлежалостями от подушки на детской щеке.

    - А вы в курсе, что обсуждение человека без присутствия оного есть сплетничество в наимерзейшей своей ипостаси?

    - Вижи, солнце!

    Абрек ринулся к ней, но она увернулась от его лап, желая продолжить свой изобличительный монолог. Но мне не дано было его услышать. В этот момент я пыталась взобраться на широкий подоконник, чтобы с его неприступной вышины рассматривать окружающих с гордым прищуром и лениво-благосклонной улыбкой. И тут-то меня накрыло. Легкое покалывание в левом виске переросло в волну кромешной боли. Последнее воспоминание: лежа на полу, я пытаюсь свернуться клубочком, чтобы спрятать огромную, взрывающуюся огнем голову между коленей. В голове звучат разросшиеся, объемные, жарко-малиновые строки Абрека, произносимые почему-то спокойным голосом Спутника:

     Как научиться не мешать вам жить

     и не стонать во сне так жалобно и громко...

    Потом я, видимо, потеряла сознание.

     Надо сказать, что подобные приступы боли хватали меня за шкварник не в первый раз. Но поход к врачу я откладывала на неопределенный срок, по трем причинам. Во-первых, приступы (начавшиеся два месяца назад) были достаточно редкими, да и длились они не больше пары минут. Накатит, покорежит мой бедный мозг и благополучно схлынет. Во-вторых, мой образ жизни не подразумевал, а скорее наоборот, отрицал наличие не только медицинской страховки, но даже паспорта. И наконец, в-третьих, для лентяйки и пофигистки дойти до больницы - немыслимый труд: это ж сколько лишних движений надо сделать!

Но такого приступа, как сейчас - по силе и длительности, еще не случалось ни разу.

    - ...Деточка, да тебе бы к доктору надо!

    Я разлепила словно склеенные «моментом» веки. Надо мной плавно покачивался, весь в паутине мыслей (как выразился когда-то Красавчик) потолок Хижины.

    - Я знаю, Брейки.

    - Надо не знать, а дойти! - Голос Патрика непривычно агрессивен: видать, перенервничал, когда я брякнулась на пол.

    Я шевельнулась, и в мой потолочный экран вписалось перевернутое, но от этого не менее обеспокоенное лицо Красавчика. Гм, кажется, моя многострадальная башка покоилась у него на коленях. Повертев эту мысль так и эдак, я пришла к выводу, что это к лучшему, так даже мягче, и перестала предпринимать попытки изменить положение своей тушки в пространстве.

     - Ребята, расскажите что-нибудь! А то вдруг опять накатит, а так хоть отвлекусь.

       Я старательно изобразила полузадушенный стон. Это была наглая симуляция, так как чувствовала я себя уже сносно. Но хочется же ощутить себя в центре внимания, хоть ненадолго! Лежать на коленях у симпатичного молодого человека и слушать, как перед тобой распинаются и разглагольствуют, и всё ради того, чтобы твоя футболка, собравшая уже половину грязи на кухне, вновь не стала половой тряпкой.

    - Ты слышала, как я под «травой» Плюша мучила?

    Вижи, как всегда, начала первая. Остальные, видимо, еще не отошли от пережитого.

    - Нет.

    - Так вот. Накурились мы как-то, и он решил меня до дома довести. Так я всю дорогу ему парила, что лошади, стоящие на Аничковом мосту, не обычные, а особой породы: зеленые-бронзовые, и что днем они так просто стоят, а ночью оживают и начинают по Питеру скакать, а тому, кто это увидит, они просто память отрезают.

    - А мужики?

    - Какие мужики?

    - Голые. Которые этих коней укрощают.

    Вижи задумалась. На пару секунд, не больше.

    - А мужики купаться идут, в Фонтанку. Оттого они и ржавеют так быстро, и то и дело реставрировать приходится. Но главное не это. Плюш - он же под «травкой» был, как и я, -  поверил. И потом, он же мелкий совсем. Дитя. Всё время оглядывался, пока мы шли. И вслушивался. А когда до парадной меня довел - так припустил!..

    - Под «травкой» редко у кого «измены» бывают. Это тебе не грибы, - глубокомысленно изрек Леший.

    - Да, трогательная история, - заметил Красавчик. - Но это фигня. Вот у нас как-то было... Поехали с друзьями на дачу. Как водится, выпили, насобирали «элэсдешек» и заглотили штук по сорок на рыло. А потом гулять отправились. Подходим к какой-то грязной сточной канаве. Я смотрю на нее, и мне кажется, что через нее мост из лютиков переброшен, неширокий такой, желтенький. Ну, я давай ребятам на него указывать и гово¬рить, что нам по нему надо на другую сторону перебраться, на полянку, поросшую травкой. (Не знаю, чем мне та полянка понравилась, но, видимо, было в ней что-то особенное и манящее, если меня так приплющило.) Самое забавное - они все повелись и начали действительно по моему мосту ползти. Я, как самый умный, замыкал шествие. А с нами киса была одна расфуфыренная, вся в лакированных сапожках и голубых джинсиках с блестками. Она передо мной как раз шла. Доковыляла до середины и как провалится одной ногой в грязь, по колено! Повернулась ко мне с таким выражением, что, если б умела прожигать взглядом, стал бы я в тот момент жалкой кучкой пепла. Но я не растерялся и говорю: «Солнышко, ты же мимо моста наступила! Правее надо, правее…» А как я шел - это вообще отдельная история из области научной фантастики. Но, что самое забавное, ни разу не провалился!

    - Дуракам везет, тем более - дуракам под кайфом! - фыркнул Леший. – Кстати, о везении. Брейки, а Росси в курсе, отчего у тебя спина такая покоцанная?

    - По-моему, нет, - я прикрыла глаза, растворяясь в голосах и интонациях.

    - Да тут и рассказывать по большому счету нечего, - забасил Абрек. - Я с приятелями, хорошо поддатый, плелся в Хижину. Машина из-за угла, два сальто через голову, удивленная мина водителя: «Слушай, парень, а ты вообще почему живой?!» И ни одной травмы, только царапины..

    Так они болтали какое-то время, а потом, убедившись, что я в порядке (симулировать далее мне не позволила совесть), свалили в «Трубу». Кто играть, кто «аскать», кто просто тусоваться, наслаждаясь летним Питером. Меня как болящую оставили сторожить Хижину.

    Я слонялась из угла в угол. Множество самых разных мыслей столь же бесцельно слонялись у меня в голове. Что делать? Ребят раньше двух ночи ждать бесполезно. Дом покидать нельзя: ни у кого нет ключей (кажется, их вообще не существует в природе). Я добрела до кухни и протянула руки над синим цветком горелки: несмотря на духоту, вливавшуюся сквозь заколоченные окна с улицы, меня бил необъяснимый озноб. Отчего-то стало страшно. Сперва легкий холодок пробежал по позвоночнику. Затем затянуло в пучину какого-то животного ужаса. Словно за моей спиной происходило что-то жуткое, но обернуться не было сил. И так же внезапно – схлынуло.

Я передернула плечами: мдя… так вот и сходят с ума. Чтобы поскорее забыть о пережитом, прихватила с подоконника толстую книжицу и, свернувшись клубочком на матрасе, погрузилась в симпатичные мирки Макса Фрая…

       Время, тянувшееся медленно, заспешило – с приходом укуренного «в мясо» Патрика. Еще более краснолицый, чем обычно, блаженно жмурящийся и хихикающий, он поделился «травой». Затяжка – легкие наполняются жестким, дерущим глотку дымом. Выдох… и голова освобождается от мыслей, от проблем… глупая улыбка растягивает губы, звуки становятся гулкими и зримыми… руки начинают вибрировать, а затем плавно втекают в ручки кресла…

    Я не заметила, как вернулись остальные, как зазвенела гитара под пальцами Лешего. Я вслушивалась в себя, всматривалась в переливы собственного настроения. К общению не тянуло, но галдящая толпа вокруг не напрягала, наоборот – приятно подчиняла своему расслабляющему гулу.

    Странная все-таки штука – «травка». То заставляет парить, то ввергает в пучины своего непознанного «я». Начинаешь воспринимать мир не как что-то конкретное и жестко очерченное, а как нечто размытое и ускользающее при попытке понять и присвоить.

      Шизофрения расширяет кругозор,

      в своем сознании крадусь, как вор…

    Меня уносили песни Лешего, я становилась похожей на слова, звучавшие в них – такой же таинственной, бессмысленной и струящейся…

    Крепкая маленькая длань опустилась на мое плечо, выведя из сладкого отупения. Грязно-желтые обои, в которые я вперила зрачки, любуясь открывающимися в них мирами, заслонила мордочка Вижи.

    - Росси, слушай! Мы с Нетти решили на крышу залезть. Нам тут клевый чердак подсказали, рядышком. Хочешь с нами? Весь Питер под ногами!…

    - Пойдем, конечно!

    Я привела свое внутреннее пространство в относительный адекват с реальностью, сунула ноги в чьи-то бесхозные кроссовки (свои искать было лень) и выползла вслед за девчонками. Мы пересекли дворик, долго взбирались по узкой и вонючей черной лестнице, взломали ржавый замок и оказались на чердаке, заставленном рухлядью и пыльными банками. Протиснувшись сквозь узкое оконце, вывалились на крышу.

    Рождалось утро.

    Меня переполняло, разрывало изнутри что-то такое… ТАКОЕ… Хотелось петь и молчать одновременно, плакать и смеяться, сжиматься от непереносимого отчаянья и содрогаться в конвульсиях абсолютного счастья.

    «Доброе утро, мой родной, мой любимый, мой единственный! – кричала я про себя, чтобы не тревожить торжественного молчания, царившего в нашей троице. – Я так сильно соскучилась по тебе – хотя вижу и слышу, и чувствую почти каждый миг – все равно умудряюсь скучать. Глупо, правда?.. – Я протягивала руки встающему солнышку, заливавшему розовым золотом все вокруг. – Просыпайся, дорогой. Слышишь? Разлепляй отдохнувшие глаза-площади, расчесывай свалявшиеся за ночь парки-сады, потягивайся затекшими плечами-тротуарами… Как хорошо, как дивно хорошо видеть тебя всего – от стройно-синего великолепия Смольного собора до туманной толчеи кораблей в Гавани, от мрачных кирпичных Крестов до зеленого барокко Нарвской арки… Гранит и мрамор, известняк и базальт – это не твои одежды, а мои оковы, любимейшие кандалы, которые я не поменяю на золотые и серебряные браслеты. Я обожаю тебя! Ты держишь мою душу в плену, а я радуюсь и балдею от этой неволи. Твои чугунные решетки застят мне белый свет, а я улыбаюсь этим безмолвным стражам моей несвободы. Твои реки и каналы ласковыми удавками обвили мою шею, и в них, как ни странно, легче дышать… Моя любовь к тебе, мой блистательный, мой божественный, мой чертовски обожаемый Питер, в меня не вмещается. Я надеюсь, она хоть чуть-чуть взаимна. Ты слышишь меня и откликаешься на порывы моего сердца - сумасшедшего маленького зверька, что мечется у меня за ребрами…»

    Мы стояли достаточно долго, погруженные – каждая в свои мысли и переживания.

    Нетти прервала эту идиллию:

    - Эй, але, девчонки! Я всё понимаю: отпадно, супер, здорово! – но как бы и кушать хочется. Пойдемте вниз, а?..

    - Дура ты – такой миг прервала… - Вижи повела узкими плечами, словно освобождаясь от волшебства, сковавшего нас. – Ну, пойдем, раз ты такая зануда. Росси, ты с нами?

    Я задумалась.Побыть здесь еще, продлить чудо – очень хотелось. Но потом спускаться в одиночестве… а если еще и злые соседи обнаружили взломанную дверь на чердак… Нет уж, брр, увольте.

    - Я с вами. Как-то нет желания в одиночку общаться с аборигенами, обитающими в этой парадной.

    - Я всегда догадывалась, что ты трусиха, - хихикнула Нетти.

    - Неправда. Я никого не боюсь – просто берегу свою нежную психику. Сами знаете, как любят нас наши милые соседи. Так наорут, что потом месяц кошмары м****ь будут.

    Я скорчила самую жуткую рожу из всех, доступных моим мимическим мышцам. И рванулась к чердачному окошку, яростно рыча. Девчонки, повизгивая, ломанулись следом.

    - А что у нас сегодня в меню? – любопытный нос Вижи сунулся под крышку аппетитно булькающей на плите кастрюльки. – О, перловая кашка, здорово!!! Кто готовил?

    - Абрек, - Красавчик мрачно водил ложкой по поверхности полной миски.

    - Ну, тогда кушать можно! Мой мальчик – знатный кулинар.

    - Ага, знатнейший, - так же траурно откликнулся Красавчик.

    Из нас троих пробу с этого поварского изыска первой решила снять Нетти, как самая оголодавшая. Скривилась… потом мечтательно прикрыла глаза.

    - Знаешь, Вижи, я тебе искренне завидую…

     - Почему?

    - Потому что если верна поговорка о связи влюбленности и пересола, то тебя любят до умопомрачения!

     - Да она аж горькая от соли! - Это была уже моя реплика.

       Очень хотелось есть, поэтому я не вняла предупреждающим взглядам окружающих и, зачерпнув полную ложку, опрокинула ее в свою крайне нежную (как выяснилось) ротовую полость. О чем тут же сильно пожалела.

    - Урод! Скотина! Собака бешеная! - Вижи рвала и метала. – Такую прорву продуктов перевести!!!

    - Сама скотина! – Абрек ворвался на кухню, заполнив движущимся собой всё пространство. – Ну, добавь воды – чего барогозишь-то?! – Он подхватил ее на руки. – И вообще, жрать вредно! И вообще, я по тебе жуть как соскучился, кошка драная!..

    Очень трогательные взаимоотношения у этой парочки. С воплями: «Ой, Тони Брексон, Тони Брексон, ай брейк май хат, ай брейк май хат!..» - он потащил ее в сторону самой дальней комнаты. Вижи смеялась и в притворном гневе колотила по обнаженному расцарапанному торсу.

    - Солдат не заметил потери бойца, - угрюмо пробормотал Красавчик, щедро разбавляя испорченное блюдо водой.

    Он проглотил несколько ложек, запил их холодной заваркой и поплелся спать.

    Оставшись в полном одиночестве на кухне, я погрызла сухарь, чудом сохранившийся в хлебнице, мысленно посочувствовала Семен Семенычу и Марфе (не сладко быть крыской при такой-то кормежке) и свернулась клубочком в просторном кресле.

    Но вместо дремы давешняя боль подкатила к моему бедному черепу. Правда, не такая сильная и огненно-жгучая. Я стиснула зубы и зажмурилась. «Ну пожалуйста, пожалуйста, не надо, не сейчас… Уйди, сгинь, пропади!.. На море, на океане, на черном-черном острове растет дуб вековой, под его корнями сундук на тридцати замках… Я запру свою боль, замкну на все засовы. Пусть голова птиц, пролетающих мимо, болит, пусть гады морские мучаются, а от меня – уйди, уйди к другому, другой, другим… кому угодно…» Я не заметила, как заревела, кутая лицо в колени. Наедине со своей мукой, грызущей изнутри голову, словно лисенок спартанского мальчика…

       - Але, Росси, с тобой все в порядке? У тебя что, опять то же самое? Слышишь, отвечай, не молчи!..

       Кажется, он держал меня за плечи и тряс, тряс с неимоверной силой.

       - Уйди, убирайся, оставь меня… - я кричала громко, до эха в собственных ушах, но на самом деле, верно, то был жалкий лепет.

    Абрек стиснул мой подбородок, разжал сведенные судорогой зубы и принялся впихивать в рот какие-то таблетки. Я попыталась выплюнуть их, но он мертвой хваткой сжал мне челюсть:

    - Глотай, чертова дура, это обезболивающее!..

    Потом меня колотила пост-рыдательная дрожь, засохшие слезы щиплющей коркой сковали щеки. Голову медленно отпускало. Абрек, обняв меня одной рукой, другой поглаживал по голове и ласково ругался вполголоса:

    - Значит так, деточка: если ты в течение ближайших суток не выберешься к доктору, я лично оттащу тебя, дурищу несусветную, в больницу за шкварник.

    - Пойду, пойду, хорошо… А ты чего не спишь, кстати? На кой черт тебя на кухню понесло?..

    - Да просто выдалась чересчур жаркая ночка, - он плотоядно улыбнулся, - Вижи уснула, я решил выползти воды попить. А тут ты сидишь – с таким видом, словно уже собрала чемодан, готовясь к длительной поездке на небо.

    - Скорее уж в геенну огненную – там меня ждут с распростертыми объятиями.

    - Ну уж, не такая ты великая грешница. Максимум – скучное чистилище. До ада нужно дослужиться.

    - А ты – ты дослужился до обители вечной скорби?

    - Не знаю, - он стал внезапно серьезным, не похожим на себя обычного. – Скорее да, чем нет. На моей душе хватает грехов.

    - Я слышала, ты сидел. За что?

    - Разве это имеет значение? В общем и целом – за дело. Я не был невинно осужденным. И дали мне ровно столько, сколько заслужил. Или даже меньше.

    - А отец и мать тебя поддерживали тогда?

    - Отец – да. А матери у меня больше нет. Она отказалась от меня, как только меня осудили. Еще бы – ведь я не оправдал ее надежд. Я был таким золотым мальчиком, учился на журналиста, а тут – бац, и оказалось, что у прекрасного с виду яблока гнилая сердцевина. Она не захотела принять меня такого – подгнившего, не вписывающегося в её стандарты. Ну, дай ей Бог всего самого лучшего и светлого. Знаешь, даже в тюрьме, в глубине самого черного омута я порвал бы глотку любому, дурно отозвавшемуся о моей матушке.

   - Да, понимаю. О-ой…

    Я попыталась путем злостной симуляции соскочить с опасной темы, заметив нехорошие искорки в потяжелевших серых глазах. Только взбешенного Абрека не хватает мне до полноты жизненного счастья. Нет, меня он не тронет стопудово, но, если еще кто заглянет на кухню, свары не избежать, так как от депрессии он сильно звереет.

    - Что?! Опять?..

    - Кольнуло чуток… Всё, уже отпустило. Я слышала, вы тут недавно к какой-то мажорке на дачу смотались? Ну, и как съездили?..

    - Замечательно! На перроне мы с Вижи смертельно поцапались, а я пьяный в хламину, ну и в итоге она уехала на последней электричке, а я решил в Питере остаться. Потом посидел-подумал и зачем-то загрузился в поезд, едущий совсем в другую сторону. Дальше – провал. Просыпаюсь неизвестно где, открываю глаза - трехметровый забор с глобальной такой, проникновенной надписью красного цвета: «Заповедник по выведению лабораторных животных». Помню, ошалел дико, а в мозгу одна мысль: «Господи, мамонтов они там, что ли, выводят – чтобы такой стеной от мира отгораживаться?!» Вот так я и съездил к мажорке на дачу… Ты, к слову, спать не хочешь? А то у меня глаза не то что слипаются – не разлепляются уже.

       - Хочу, конечно.

     Я скрыла досаду: сны – это замечательно, тем более такие, как у меня в последнее время. Но они никуда не денутся, а вот посидеть еще в обнимку за неспешными разговорами с человеком, в которого безумно и безуспешно влюблена…

    - Ну, вот и здорово. Пойдем к нам в комнату – там свободное местечко у стеночки, кажись, осталось.

    Сглотнув тяжелый вздох и изобразив на лице благодарную улыбку, я поплелась вслед за Брейки к своему сегодняшнему спальному месту.