Я тебя не спрашивал

2.

Утро выдалось свежим и немного хмурым. Город ещё не проснулся — редкие машины проезжали по мокрому асфальту, оставляя за собой следы в уличных огнях. Я стояла у подъезда со своим старым чемоданчиком, держа в руках термокружку с кофе и ловя то странное чувство, когда что-то заканчивается и начинается одновременно.

Сумку я собирала всю ночь. Пересматривала вещи по десять раз, убеждала себя, что не стоит брать с собой рабочий ноутбук («вдруг пригодится»), и в конце концов оставила всё ненужное. В этот раз я ехала не за комфортом. Мне хотелось тишины. Той самой, в которой можно наконец услышать себя.

Такси приехало вовремя — редкое чудо. Водитель, хмурый мужчина лет пятидесяти, подгрузил чемодан в багажник и включил радио, где бодрый голос диктора рассказывал о пробках и погоде. Я слушала вполуха, глядя в окно. Москва за стеклом казалась какой-то другой — не раздражающей, не суетной, а почти доброй, как будто прощалась.

Когда поезд тронулся, я впервые за долгое время почувствовала лёгкость.Сорок часов дороги теперь не казались такими долгими. Купе оказалось почти пустым, только женщина с книгой напротив и мальчик, уткнувшийся в планшет. Я достала наушники, включила музыку и смотрела, как город постепенно сменяется пригородом, потом полями, деревнями, и, наконец, далекими холмами.

К вечеру пейзаж стал меняться — за окном появились сосны, серые склоны, где-то вдали мелькнул первый снег. Воздух будто становился чище с каждой станцией. Я поймала себя на мысли, что улыбаюсь. Без причины. Просто потому, что еду туда, где меня никто не знает, где можно забыть о скучных отчётах, звонках начальницы и Васькиных царапинах на диване.

На второй день, поезд прибыл на маленькую станцию в горах. Холод ударил в лицо резким, чистым ветром, пахнущим смолой и снегом. Я натянула шапку, крепче сжала ручку чемодана и, немного дрожа от волнения, посмотрела вокруг.

На стоянке стоял старенький внедорожник, водитель которого держал табличку с моим именем.

— Аида? — спросил он, открывая дверцу.

— Да, — ответила я и села внутрь.

Машина медленно поднялась по извилистой дороге. За окном — тёмные ели, серые скалы, мерцающие огоньки редких домов. Лес был густым, почти таинственным, и чем выше мы поднимались, тем сильнее я ощущала, как город остаётся где-то внизу, вместе с усталостью и прежней жизнью.

Когда мы наконец остановились у небольшого деревянного , но очень красивого домика, уже начинал падать снег. Мелкий, лёгкий, почти невесомый. В окнах горел мягкий жёлтый свет.

Я вдохнула холодный воздух и вдруг почувствовала, как сердце бьётся чаще. Вот она — свобода. И, может быть, начало чего-то большего.

.

Домик оказался маленьким, но уютным — словно сошедшим со страниц моего собственного романа. Деревянные стены пахли смолой и теплом, в углу был камин, на подоконнике стояла старая керамическая кружка, а у двери висел шерстяной плед. Всё было по-домашнему просто — без намёка на роскошь, но с той особой, горной теплотой, которая сразу заставляет расслабиться.

Я поставила чемодан, сняла пальто и прошлась по дому. В гостиной — диван, пара книг на низком столике, старое кресло с потертыми подлокотниками. В спальне — кровать с плотным одеялом и видом на горы, которые в этот час уже тонули в тумане.

Первым делом я растопила камин — получилось не сразу, но когда пламя наконец вспыхнуло, я почувствовала почти детское удовлетворение. Дом наливался теплом. Я села перед огнём, поджав под себя ноги, и долго просто смотрела на языки пламени, слушая, как дрова тихо потрескивают.

Потом поставила чайник, достала из чемодана ноутбук и блокнот. Но писать не хотелось. В голове было странное ощущение: будто мир вокруг притих, замер, ожидая чего-то. Даже Васьки не хватало — его привычного урчания, мягких шагов.

За окном быстро темнело. Ветер усилился, шуршал в ветвях, задувал в трубу. Я наливала чай, когда вдруг услышала звук — лёгкий щелчок двери. Сначала подумала, что показалось. Может, сквозняк? Но потом — явственно, медленно — кто-то вошёл. Скрипнула половица.

Сердце ухнуло. Я замерла, держа чашку в руках. В доме никого не должно быть — водитель уехал, а ближайший посёлок, по его словам, в двадцати километрах.

Я медленно повернулась к двери.

На пороге стоял мужчина. Высокий, в тёмной куртке, с каплями талого снега на волосах и воротнике. Свет камина выхватывал из темноты его черты — сильные, выразительные, до боли знакомые. На секунду я подумала, что у меня галлюцинация.

Вячеслав Рубан.

Мой Вячеслав Рубан.

Он стоял прямо передо мной. Настоящий, живой. Тот самый, которого я столько раз видела на экране, о котором писала, которого представляла в своих фантазиях. Я в шоке приоткрыла рот.

— Простите, — сказал он хрипловатым голосом, — вы… кто?

Я моргнула, не веря происходящему.

— А… а вы кто? — глупо переспросила я, потому что мозг отказывался работать.

Он снял перчатки, провёл рукой по волосам и вздохнул, будто тоже был не в восторге от происходящего.

— Рубан. Я… снимаю этот дом уже несколько лет. Должно быть, какая-то ошибка.

Я всё ещё стояла с чашкой, будто цеплялась за неё как за якорь.

— Что?.. Нет… Я тоже… Я арендовала его на сайте! — слова путались, голос дрожал.

— Прекрасно, — сухо сказал он, глядя в сторону. — Значит, нас, видимо, «удачно» поселили вместе.

Он прошёл внутрь, бросил сумку у двери и посмотрел на меня с лёгкой усталостью.

Я чувствовала, как лицо заливает жар. Наверное, выглядела идиоткой: в тёплых носках, с кружкой, с пылающими щеками и глазами, полными ужаса и восторга одновременно.

— Эм… чай? — выдохнула я, не найдя ничего умнее.

— Нет, спасибо, — сказал он коротко, но без тени улыбки. — Сначала нужно разобраться, что вообще происходит. Кто вам вообще дал ключи от этого дома?

— Мне прислали код от замка по почте. Я бронировала на сайте, всё официально… — слова путались, потому что его присутствие сбивало дыхание.

Он хмыкнул — не зло, но с заметным недовольством.

— Прекрасно. Ещё и через интернет…

— А что в этом такого? — я попыталась говорить спокойно, хотя голос предательски дрожал. — Это нормальный способ бронирования.

— Может, для вас. Но не для меня, — сказал он, подходя ближе к камину. — Этот дом я снимаю каждый год. Здесь всегда никого нет. Тишина, одиночество — то, что нужно после съёмок. А теперь… — он бросил на меня короткий взгляд, — теперь, похоже, тишине конец.

Я почувствовала, как внутри всё сжалось. Никогда не думала, что мой идеал- такой заносчивый.

— Я не знала… Если хотите, я поищу другой вариант, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Он приподнял бровь, будто не ожидал, что я так быстро соглашусь.

— Думаете, в этой глуши найдёте что-то ещё? — сухо спросил он. — Сомневаюсь.

— Ну… я что-нибудь придумаю. — Я неловко пожала плечами. Было ужасно... Если бы я была девушка с модельной внешностью, то уверена он бы не возражал против моего присутствия.

Он посмотрел на меня — внимательно, оценивающе. Потом устало провёл рукой по лицу.

— Ладно. Оставайтесь. Раз уж так вышло. Но, пожалуйста, без разговоров и фанатских восторгов. Мне нужно просто… тишины.

Фанатских восторгов. Это слово ударило больно.

Я отвела взгляд и сделала вид, что сосредоточена на чайнике.

— Не волнуйтесь, — сказала я тихо. — Я даже не знаю, кто вы.

Почему-то во мне проснулось чувство противоречия. С одной стороны — раздражение, обида, стыд за собственное сердце, которое тут же пропало в дрожащем восхищении. С другой — странная, тревожная радость: он здесь. Настоящий. Рядом. И, несмотря на его холод и недовольство, я ощущала, как что-то внутри оживает.

В голове проскользнула мысль: «Как может один человек так мгновенно перевернуть весь мир?»

Я тихо села на диван, держа кружку в руках, и долго смотрела на пламя в камине, пытаясь понять — что это было: страх, возбуждение, или начало чего-то, чего я даже не могла себе представить.

Он ничего не ответил. Только взял свою сумку и ушёл в спальню, оставив за собой запах холода и дорогого парфюма.