9. Это профессиональное
1911 Слова
На всякий случай решаю тренироваться борьбе. Мало ли. Демона я уже видел. С такой пастью, молитва не главное. Главное: бензопила. Или ружье, на худой конец.
На первое время пытаюсь выкрасть топор на кухне. Для рубки мяса. Но Жозефина ловит на горяченьком и заставляет чистить два мешка картошки вне очереди, подтверждая родство с прапором Егоровым. Не женщина – подзорная труба в юбке.
Через две недели девочки уже отлично играют в тройках. Жозефина оказывается перспективным вратарем. А Лукреция – четким бомбардиром, не хуже Месси. Пока хромает дисциплина и дресскод. Девочки не желают менять юбки на шорты, а туфли на тапочки без каблуков.
Я умудряюсь проводить по матчу в день. Повергая моих девочек в полный восторг. И полностью забрасывая свои латинские сочинения.
На одном из таких матчей меня и накрывает. Скручивает в узел и валит на траву.
Лукреция добегает до меня быстрее всех. Надо будет ее нападающим поставить.
– Что-то не то съел, – пытаюсь подняться на ноги. Но коленные чашечки вспоминают, что давно повержены и истерически ноют.
– Давно у вас были алые даты? – спрашивает монашка.
Давно ли?
– Ни разу в жизни, – отвечаю совершенную правду, сразу поняв, какого размера прилетела проблема. Черт, черт, черт. А давайте, у боевых монашек не будет таких дней!?
И почему это я раньше не сдох?!
Лукреция качает головой и тащит меня в коморку.
Вот так и получается, что я опять заперт на неделю в комнате. Один на один с чудовищной проблемой. Я говорил, что не люблю оставаться один?
В душной темной кельи без окон зубрить странные непонятные тексты на латинском невозможно. Мне требуется связка: фраза = движение. Поэтому ночью тайком я пробираюсь на кухню и готовлю. Я всегда ем в дорогих ресторанах. Пять звезд Мишлена, официанты с бабочками. Но иногда, под настроение люблю поджарить шашлычок на свежем воздухе или надубасить отбивных! За это то и влюбилась в меня первая жена. А вот вторая не понимала романтики скворчащего сала.
Ночами я становлюсь неожиданно свободным, могу творить, что хочу: пиццу, гамбургеры, котлеты, даже пельмени. И тут же сам все съедаю. С превеликим удовольствием. В ЭТИ дни растет не только эмоциональность, но и аппетит. На пельменях то меня и палит цербер – Жозефина. Минута немых откровений, и теперь мы едим по ночам вместе. Она даже мясо не выбирает из блюд. Кажется, я плохо влияю на монашек.
Не знаю, как сработает методика, но лучше всего запоминаются церковные заговоры под раскатывание теста. Вот весело будет, если Костик попросит меня помолиться, а я ему пирожков на автомате напеку.
Инструктирую и тренирую девочек теперь через Лукрецию. Она получает ЦУ и возвращается с отчетом каждый день. Взамен я скандирую ей по два, три свежевыпеченных псалма. Такой обмен нас обоих устраивает. Как-то само собой получается, что к концу моего обучения она начинает называть меня уважительно и Дмитрием Геннадиевичем. И остальные за ней. Дольше всех держится старушка Аврора, но и на этот Титаник найдется свой Айсберг.
***
Я, почему-то, не сомневаюсь, что на экзамен притащится целая куча народа. Но Преподобный Богомол является в одиночестве.
Зато за меня болеть приходит весь монастырь. Оливия даже плакат нарисовала. Так, как я и учил: «Только вперед! Не сдавайся! Мы любим тебя, Дима» и россыпь смайликов.
Увидев плакаты и толпу монашек, скандирующих «Дима!», Святоша на некоторое время столбенеет и бормочет:
– Надо забирать тебя скорей…
Ага.
Увозить за сто морей. И …
Тьфу, черт. Девяностыми пахнуло.
– Где же комиссия и деканат? – настроение преотличное. Я не только выучил весь талмуд. Мне кажется, я даже несколько собственных молитв придумал.
Я уверен в собственных силах, как никогда. Но ненадолго.
Костик достаёт палку. Длинную такую. Шест называется. С двумя бубенчиками на конце. Страшновато, но не будет же он меня бить?
Скинул все до нижних подштанников и кофты. Девочки торжественно закричали. Посмотрим, кто кого, чтоб тебе всю жизнь сны эротические снились.
Святоша сжал губы и перехватил оружие:
– Коснусь вас три раза шестом, и вы не справились, сестра Литиция.
– Всегда готов, – козыряю, перекатившись с носка на пятку.
Ну, погнали!
Свисток. Первая минута матча!
– Псалом №12, – Приказывает Святоша.
Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец,
доколе будешь скрывать лице Твое от меня?
Послушно вывожу я первые строки.
Константин метко бьет меня по руке.
УУУУ, упырь!
От следующего удара я уворачиваюсь.
Третий пропускаю. Плечо визжит болью.
– Продолжайте, сестра Литиция, – доминирует Святоша, обходя меня по кругу.
Даже времени возмутиться не дает.
Доколе мне слагать советы в душе моей,
скорбь в сердце моем день [и ночь]?
Верчусь за ним, как зверь в клетке.
Опять получить ой как не хочется. И дело даже не в свободе, работе или достоинстве. А просто больно!
Доколе врагу моему возноситься надо мною?
Призри, услышь меня, Господи Боже мой!
Успеваю отпрыгнуть от следующего удара. И пока Святоша замахивается, убегаю в другой конец зала, ныряю в дверной проем. А бегаю я отлично. Это профессиональное. Этому каждый игрок сборной учится во вторую очередь.
Просвети очи мои, да не усну я сном смертным;
да не скажет враг мой: "я одолел его".
Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь.
Костик презрительно кривит рот.
Я выглядываю из коридора и скороговоркой заканчиваю:
Я же уповаю на милость Твою;
сердце мое возрадуется о спасении Твоем;
воспою Господу, облагодетельствовавшему меня,
[и буду петь имени Господа Всевышнего].
Последние слова сливаются в шипение. Но я успел. УСПЕЛ!!!
Выкусите все!
Лукреция у противоположной стены громко кричит: УРА!!! Балаклавы девочек дружно летят к потолку! Жозефина пускается в победные пляски.
А вот на это лучше не смотреть.
С другой стороны: аппетитно трясется…
У Святоши аж челюсть скрипит. Он корчит кисло – лимонную мину, упирается шестом в пол, укладывает на него обе ладони и говорит:
– Неплохо. Два касания есть. Одно осталось. Но больше вам не убежать. Представьте, что вы ограничены пространством, сестра Литиция. К примеру: два на два метра.
– Что не так-то?! Покажите распоряжение, где написано, что нельзя убегать от одержимых?! – я возвращаюсь в зал и сглатываю. Предвкушаю, как меня сейчас по полу размажут. Со стороны монашек летит свист и возмущение. Девочки мои, болеют за меня всей душой. Я обязан справиться! Но какие, к чертям, ограничения?! – На мой взгляд, это вообще единственно верный вариант действий! Я и молитву дочитал и жив остался! А…
– Псалом №90. В случае повторного побега, проверка не засчитывается, – строго говорит этот КОНСТАНТИН. Отныне в моем лексиконе это не имя, а мат. И не тот, на котором отжимаются.
Отжимаются, точно!
Живущий под кровом Всевышнего, под сенью
Всемогущего покоится,
Святоша метко бьет меня по лодыжке. Мне бы отпрыгнуть, но 90– й псалом заучивал отжимаясь. Поэтому послушно валюсь на пол. И отжимаюсь.
Говорит Господу: «Прибежище мое и защита моя,
Бог мой, на Которого я уповаю!»
Секундная передышка и удивление заканчивается. Святоша берет себя в руки и замахивается. У меня глаз на затылке нет. Но крики «Берегись» подсказывают, когда стоит откатиться. И шест уходит в молоко.
Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы,
Перьями своими осенит тебя, и под крылом Его
Будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его.
Решил больше не отжиматься и копить силы. Мало ли экзаменатор запросит еще несколько тестовых билетов. Сажусь на корточки и слегка сгибаю руки в локтях. Тело соглашается, что это похоже на отжимание, и мозг самостоятельно воспроизводит следующие строки:
Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем,
Язвы, ходячей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.
– Поразительная небрежность! – раздаётся под ухом, – И вас не смущают читать молитвы в подобной позе?
С каких пор вообще он бьет женщин?! Вот упырь!
Открываю рот, чтобы ответить. Но шест мелькает в сантиметре от носа, а губы автоматически выдают родной матерный вместо священного текста.
Тысяча чертей!
Исправляемся:
Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя;
Но к тебе не приблизятся:
Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.
Удачная подсечка, и Святоша валится рядом со мной.
Признаю: я не силен в бою на шестах. Да и вообще в бою. Зато я преотлично работаю ногами.
От удара по кадыку экзаменатор хрипит и дергается.
Звук – слаще финального свистка.
Ибо ты сказал: Господь – упование мое»,
Всевышнего избрал ты прибежищем твоим;
К сожалению, Костик тренировался больше, чем я. Ему бы в боях без правил участвовать. Прыгать сопернику на макушку и крестом глаза выдавливать.
Как ни пытаюсь вырвать шест из «ослабевших» пальцев противника, пальцы отнюдь не слабы. Вцепились в палку так, что аж побелели. Укусить его что ли?
Святоша, как пылинку, стряхивает мое тело и одним движением поднимается на ноги.
Не приключиться тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему;
Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих:
Я тихонечко отползаю назад. Поднимаюсь и отскакиваю от очередного удара.
Больше всего хочется дать по морде этому экзаменатору. По этой наглой железобетонной морде. Нельзя с таким незаинтересованным лицом людей палками бить. Хоть бы капля сочувствия! Да, черт с ним с сочувствием!
Где злорадство?
Где торжество?
Чтоб тебе пенальти по причинным местам все время пробивали!
– Сестра Литиция, продолжайте.
Ах да, отвлёкся:
На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею;
На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона.
Что там дальше?
Вспоминай, иначе не выйдешь из этой тюряги божественной!!!
Что-то Богомол лапками больно быстро махает. Активизировался. Шест мелькает так резко, что голова начинает кружиться.
Хоть бы вспотел он, что ли.
«За то, что он возлюбил Меня, избавлю его;
Защищу его, потому что он познал имя Мое.
Резкий выпад позволяет шесту ударить меня по лбу. Как обидно.
Валюсь на пол. Громко вою.
Ох, как хочется тебе в ответ по колокольне врезать, чтобы все колокольчики фальцетом зазвенели!
Но договариваю:
Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби;
Избавлю и прославлю его,
Долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое».
Лукреция подбегает и садиться рядом. Запипикайте тут, какая быстрая. Точно в нападающие поставлю. Ощупывает мой лоб, ноги. Задыхаюсь от боли. На глазах выступают слезы.
– Подвернул лодыжку. И голова кружится, – говорю слабым голосом.
Первой на моего мучителя набрасывается Оливия:
– Святой отец, что вы тут устроили?! Избили блаженную! Она – свет нашего монастыря! Как вы можете!
Святоша опускает шест и покаянно качает головой.
– Прошу простить меня, сестра Литиция. Я не намеревался причинить вам боль.
И тут появляется тяжелая артиллерия: Жозефина всей силой своего бюста отталкивает Богомола от меня и желает ему всех кар небесных:
– Вы обязаны принять сестру Литицию в помощники! Она ни разу не сбилась!
– Вообще-то сбилась, и было более трех касаний, – на лице у него пронизывающее недоумение. Он пятится, прикрывая отступление палкой.
Но с нашим Халком не так-то просто договориться. Жозефина одной рукой хватает Святошу за ворот и приподнимает над полом. В бою без правил она бы победила.
–На территорию монастыря святого Павла вход с оружием запрещен, – раздается голос Авроры.
– Это не оружие.
– Значит, вы на палку просто опирались, и не было трех касаний?
– Да что вы, все… – хрипит преподобный и потихоньку синеет.
Жозефина его аккуратненько встряхивает.
То ли монашкам действительно за меня обидно, то ли они просто очень хотят от меня избавиться. Прям так, чтоб раз и навсегда. Но продавливают они настойчиво.
Богомол примеривается, явно собираясь разогнать девичье сборище шестом, но меняет решение и лепечет посиневшими губами:
– Хорошо. Согласен. В псалмах она не ошиблась. Может мне ассистировать.
Я уже не могу скрыть победной улыбки.
Вокруг раздаются одобрительные крики. Девочки по очереди подходят и обнимают меня. Даже старушка Аврора. Она больше всех радуется.
Последним извиняется Святоша. И крестом меня осеняет.
Он очень старается сохранить лицо. Но по дрожанию в углу рта понятно, что он видел мою улыбку. И притворство тоже разгадал.
Но симулирую я замечательно. Особенно вывих лодыжки. Это профессиональное. Этому каждый игрок сборной учится в первую очередь.
А у кого нет доказательств, тот – Константин.
- Писатель
