Олег рассмеялся. Громко. Безрадостно. Гулко.
Его смех разнесся по комнате, как удар по стеклу — острый, злой, нарочито громкий. Я сжалась, будто этот смех мог ударить по моим щекам, как пощечина. А потом он произнёс её имя — мягко, тягуче, почти с нежностью:
— Настя…
Я вздрогнула.
Они стояли рядом. Я не видела их лиц, не могла разглядеть выражения глаз, но каждый их жест, каждое слово отзывались внутри меня, словно острые камни царапали сердце. Я чувствовала, как он смотрит на меня. И я чувствовала, как улыбается она.
— Ну и что ты на это скажешь? — её голос был обволакивающим, с насмешкой. — Она вообще что-то умеет? Кроме как дышать и жалко мямлить?
— Видимо, даже это ей даётся с трудом, — лениво отозвался Олег, как будто обсуждал не человека, а бесполезную мебель.
Я стояла посреди
