XXII
Вместе мы дошли до автомобиля. Мила опустилась на сиденье — и только здесь горько расплакалась.
— За что? — всхлипывала она. — Пусть я фашистка и вражеский агент, но Алиса-то чем виновата? Чудовища! (Она спрятала лицо в ладони.) Чудовища!
Я, не отвечая, тихо ехал по городу. Мила плакала.
У её дома мы остановились.
— Вы всё ещё считаете, что это ваша война? — негромко спросил я. — Что нельзя было от неё уклониться?
Мила отняла руки от красного, мокрого от слёз лица.
— Да, Дмитрий Сергеевич! Да! Считаю! О, я вас… ненавижу просто! За весь ваш ум, прозорливость и добродетель!
Я стиснул зубы: меня очень больно ранило это «ненавижу».
— Вам нужно идти, — глухо произнёс я, помолчав.
Без слов девушка покинула машину и ушла, не оборачиваясь.
XXIII
А я, развернув автомобиль,
