СОЛНЕЧНОЕ ЗАТМЕНИЕ-Часть первая

3.2

Лошадь Даура Альтинора неслась наперегонки с его мыслями. Вместо пульса в висках у него периодически билось одно и то же слово: «успеть… успеть… только бы успеть!» Лошадь творила настоящие чудеса. Известно, что никакой всадник не может быстро передвигаться по степи темноты. Главная причина — усиливается встречный ветер. Светильники, хоть и защищенные стеклом, почти гаснут. Дороги не видать. Далее идут падения, травмы и нередко летальные исходы.

Альтинор не был оригинальным исключением из общего правила. Пару раз под истерическое ржание кувыркающегося коня он делал сальто в воздухе и ударялся о землю в самых извращенных позах. Выл от боли и озлобления. Но все равно вставал, подбирал разбросанные мешки с порохом и мчался дальше, даже не думая снижать темп. Небесных костров в этой декаде было так мало, что их можно было пересчитать по пальцам. Что-то небожители совсем обленились и забыли о своих обязанностях. А может, воюют между собой, черт их знает… Над головой что-то озлобленно выло. Того и гляди, опять прохудится дно у какого-нибудь небесного моря и пойдет дождь. Ведь все их проблемы наверху вечно обрушиваются нам на головы.

Франзарцы еще помнят, как во время бунта Анжена сверху прилетел шар пылающий огнем, пронесся над городом и с неистовым грохотом упал где-то на границе с Луизитанией. Горела чудовищная масса леса, это зарево было видно со многих деревень. Люди задыхались от дыма, бежали словно обезумевшие. Тогда-то некоторые испугались и подумали, что, согласно пророчествам солнцепоклонников, пришел Конец Тьмы. Паника была похлеще чем при пандемии параксидной чумы. Эдвуру даже пришлось посылать войска для успокоения народа.

Все это было…

И никому неизвестно, что еще будет…

Альтинор, запыхавшись наверное больше собственной лошади, вдруг понял, что близок к цели. Темноту прорезали маяки в окрестностях Нанта. Дорога стала более ровной и укатанной. Вот наконец и фамильное кладбище Ольвингов. Сквозь вуаль повсеместного мрака проглядывались мраморные двойники королей и королев, охраняющие собственные надгробья. Около часовни тлел вечный огонь, питающийся подземным газом. Альтинор спрыгнул с лошади и ласково потрепал ее за гриву.

— Назад поедем тихо, обещаю тебе. Будем обниматься и целоваться когда захочется.

Лошадь фыркнула и несколько раз ударила подковой о землю. Советник короля зажег факел и побежал по рядам застывших могил…

 Вот оно, это место! Альтинор еще ни разу в жизни не испытывал чувства, когда сердце покрывается льдом. Причем, не из-за страха, а из-за гнетущей ирреальности происходящего.

Да, могила была полностью разрыта. Возле нее — два трупа совершенно не известных ему бродяг, один из которых обезглавлен. Гроб открыт, и крышка его вызывающе откинута в сторону.

— О великая Тьма! Слыхано ли такое, чтобы человек выкарабкался из загробного мира?! Скажи — никто не поверит!

Альтинор испуганно оглянулся:  ни звука, ни шороха, ни чьего-либо дурацкого голоса… Он здесь один. Поэтому надо возблагодарить Непознаваемого за удачу и действовать. Благодарить старший советник за свою жизнь так никого и не научился, но вот действовал всегда решительно. Он спешно оттащил обезглавленный труп за пределы кладбища, потом отыскал в кустах его голову. Она до жути напоминала театральную маску, измазанную багровой краской, была холодная и гладкая на ощупь, словно и впрямь сделанная из синтетики.

— Интересно, долетишь ты до Англии или не долетишь? — эта мысль возникла у Альтинора спонтанно.

Что есть дури он швырнул голову в небо. Вращающийся  комок тухлого мяса мелькнул в воздухе и растворился в темноте. Потом донесся приглушенный шлепок.

— Надо же, не долетела…

 Со вторым трупом советник поступил более милостиво:  он положил его в гроб Жераса, свернул в клубок распущенный из распоротого живота кишечник и даже коротко помолился Творцу, в которого не верил. Но как выяснилось, приступ гуманизма был у Альтинора мимолетным. Потому как следом за этим он опустил в могилу мешочки с порохом, поджег тлеющие, пропитанные смолой, веревки и резко отскочил в сторону. Затем мигом заскочил на коня и поскакал. Буря огня и пыли разразилась уже далеко за его спиной. Эхо взрыва прокатилось по степи темноты и было поглощено невидимым лесным массивом.

                 *                    *                    *

Когда король слушал музыку, его не смел беспокоить даже его собственный кот. Тишину могли нарушать только звуки мелодий. Впрочем, нет. Они ее не нарушали, а дополняли. И голос безмолвия становился осязаемым для человеческого слуха. Придворный вагант Морис был настоящим волшебником музыки. Он считался лучшим во Франзарии композитором. Король Эдвур, равно как и его спутница жизни, были его неизменными поклонниками. Сейчас Эдвур сидел, поглаживая руку Жоанны, и сосредоточенно наблюдал, как вагант колдует над валторной. Морис филировал нотами  так же искусно, как профессиональный жонглер играет горящими в воздухе предметами. Его проникновенные рулады заставляли даже трепетать огоньки настенных свечей. Жизнь обретала смысл, мир восстанавливал утерянную гармонию, и все вокруг наполнялось торжеством человеческого духа. Ведь по глубокому убеждению Мориса Непознаваемый изначально создал душу человека радостной и счастливой. Мы сами грехами своими привнесли в нее тревогу, скорбь и отчаяние. И музыка сейчас является единственным способом хоть ненадолго вернуть нашу душу в забытое блаженство.

Король впервые после смерти сына надел праздничный парик.

Как-то невзначай взор Эдвура скользнул под сводчатый потолок и тотчас помрачнел. У вершины одной из колонн он заметил пространственного беса… Не его самого, разумеется, а признаки его присутствия. Как маленького паучка легко обнаружить по наличию обильной паутины, так и эта нечисть. Бес так искривил окружающее его пространство, что вершина колонны сильно изогнулась в одну сторону, будто водосточная труба. А потолочная плитка образовала какую-то яму. И выглядело все это совсем неэстетично. «Сколько раз говорил Нельтону, чтобы вытравил эту мерзость из моего дворца! Если не молитвами, то какими-нибудь другими…» 

Вдобавок еще из-за портьеры донеслась странная возня, затем испуганный голос Жозефа:  «короля нельзя беспокоить!»  Громкий топот шагов, потом снова возня и громкий выкрик:  «посторонись, идиотина!» Второй голос, кажется, принадлежал герцогу Оранскому. Портьера покачнулась, и герцог появился пред взором монарха — весь встревоженный с измазанными грязью сапогами. Морис от изумления сфальшивил несколько нот и замолк. Ситуацию можно было трактовать только так:  случилось что-то очень серьезное.

— Ваше величество, брат мой, прошу меня извинить! Плохие новости… Прежде всего хочу утешить тем, что бывали новости и похуже…

— Говори, что случилось! — Эдвур спешно принялся перебирать в голове все тонкие места своей политики, пытаясь самостоятельно сообразить, которое из них могло порваться.

Герцог отдышался, глянул на пол:  не слишком ли он натоптал, потом налил себе стакан сока.

— В общем… — рука его от волнения дернулась, расплескав часть сока по полу.

— В общем или в частности! Говори конкретно, что произошло?!

— Англичане захватили Ашер. — Он произнес это как тост и, пригубив стакан, быстрыми глотками его опустошил.

Валторна испустила унылый вздох. Герцог не разыгрывал отчаяние, оно было искренним — и глубокими морщинами уродовало его лицо. На Жоанну, свою тайную любовницу, которая при каждой встрече ловила его вожделенный взор, он даже не глянул. Сжал в кулаке стакан и хотел со злостью швырнуть его о стену.

— Ну ладно, Альвур, успокойся! Мало ли кто на нас скалит зубы?

— Это еще не все.

— Не все? — король приподнялся.

— Беда в том, что в городе в это время находилась моя маленькая дочь, ваша…

— Дианелла! Моя племянница!

— Знаю, ваше величество, вы ее любите ничуть не меньше моего.

— Но какого черта…

— Она поехала туда с Флеменцией, служанкой, чтобы брать уроки игры на скрипке у тамошнего маэстро Рудвига. Вы ведь сами хотели, чтобы она занималась музыкой… — герцог судорожно пошарил руками по многочисленным карманам своего военного мундира, и извлек из одного из них помятую, жалкого вида сигарету. Подошел к канделябру и втянул в себя успокоительного огня. — Одна надежда, что Флеменция успеет где-нибудь с ней спрятаться…

Король шлепнул ладонью по столу. Стекло графина испуганно звякнуло. Жоанна, словно четки, принялась перебирать пальцами алмазное ожерелье. Морис еще ниже опустил голову и понял, что в сложившейся ситуации он здесь уже никому не нужен. У короля Эдвура в первом поколении было три родных сына (один из которых, по его мнению, был уже мертв) и единственная племянница, совсем маленькая девчушка — половина эпохи отроду. И любил он ее, наверное, еще сильнее, чем своих трех оболтусов. Она да еще его придворный шут Фиоклит являлись двумя избранными во всем королевстве, которым Эдвур позволял сидеть на своем троне. Шут, находясь там, обычно отдавал громогласные приказы. Например:  «я, Фиоклитиан Первый и Последний, повелеваю повесить во Франзарии всех до единого, а моего друга, короля Эдвура, так и быть, помиловать!» Когда же Дианелла взбиралась на трон, она брала с собой кулек со сладкими фруктами и не слезала оттуда, пока его не опустошит. Есть фрукты она любила пождав под себя ноги и сладострастно причмокивая, а косточки бросала в кота, если тот смел приближаться к ее царственной особе. И при этом говорила:  «дядя король, какой злой пушистый зверь у вас здесь ходит-бродит!» После нее резные подлокотники трона были постоянно липкими от фруктов.

Эдвур устало погрузился в кресло. Никто из присутствующих не шелохнулся, боясь потревожить мысли короля. Жоанна пару раз украдкой заглянула в лицо герцога. Оно было бледнее восковой свечи. И тут король совершенно неожиданно произнес:

— Играйте, Морис, играйте…

Вагант изумленно похлопал ресницами, вопросительно глянул на Жоанну — мол, не изволит ли его величество шутить? Та пожала плечами. И валторна неуверенно принялась издавать звуки. Аккорды медленно набирали силу в своем звучании, пытаясь приукрасить унылое человеческое бытие мажорными оттенками. И когда музыка достигла своего лирического апогея, король вдруг с такой силой ударил по столу, что вместо эха его удара послышался звон битого стекла:  стакан с недопитым соком полетел на пол.

— Пошли все вон!!

Эдвур остался один. В компании с сонливо горящими свечами да роем встревоженных мыслей. Он ходил по периметру зала, заглядывая в закапанные воском глаза древних птиц. «Надо срочно собирать Малый Совет!» — эту фразу король повторил раз пятнадцать, как заклинание против надвигающейся беды. Не прошло и нескольких циклов, как в дверном проеме нарисовался Жозеф с виновато опущенной головой.

— Извините, ваше величество, вас хочет видеть старший советник Альтинор.

Король долго медлил перед ответом, играя перстнями своих пальцев в вялом муторном освещении. Потом отрешенно махнул рукой.

— Пусть войдет.

Даур Альтинор был экипирован в свой походный гарнаш из невзрачной серой альпаги. Вообще, в его одеянии не присутствовало никаких радужных тонов. Он словно привнес в покои короля частицу траура. И, судя по его первым словам, так оно и было:

— Дурные новости, ваше величество…

Король, даже не поднимая головы, утомленно сказал:

— Последнее время были ли у нас вообще хорошие новости? Что, англичане захватили еще какой-нибудь город?

Лицо старшего советника изобразило самое искреннее изумление.

— А… при чем здесь англичане?

Тут король зашевелился. Он схватил за локоны свой парик и медленно стянул его с головы. При этом у него был такой страдальческий вид, словно он снимает собственный скальп. Их взгляды наконец встретились.

— Так ты не ЭТО имел в виду?

Альтинор потоптался на одном месте, горестно вздохнул и, наблюдая за тем, как Эдвур мрачнеет от каждого произнесенного им слова, принялся рассказывать:

— Ваше величество… я только что побывал на вашем фамильном кладбище… Ну, вы сами хотели, чтобы труп вашего сына Жераса эксгумировали для опознания. Так вот… — Альтинор знал, что в этом месте надо бы прервать речь, голову опустить еще ниже, а глаза сделать еще озабоченнее. Так больше эффекта.

Король не выдержал и пары мгновений адского молчания.

— Ну?!

— Мне тяжело вам об этом говорить. Могила вашего сына взорвана какими-то вандалами, не исключено — солнцепоклонниками. Не хочу врать:  точно не знаю. Надо полагать, они искали драгоценности и, не обнаружив их, от злости совершили это кощунство. От гроба остались одни обгорелые щепки, а сказать по останкам разорванного в клочья тела — действительно ли оно принадлежало вашему сыну… почти невозможно.

Они оба долго молчали, слушая, как маятник настенных часов периодически бьет по нервам.

— Беда никогда не приходит одна, — произнес король. Он поднял с пола парик и швырнул его в камин. — За ней всюду следует ее тень…

— Разве есть еще какие-то проблемы, ваше величество?

— Англичане захватили Ашер. Фактически нам объявлена война.

Лицо Даура Альтинора заледенело. Со стороны можно было обманчиво подумать, что тот расстроен сложившейся перипетией событий. Но король даже не догадывался, что в голове у его старшего советника сейчас происходят сложнейшие вычислительные процессы…

                 *                    *                    *

О том, что Ашер теоретически и практически неприступен, знали как франзарцы, так и англичане, умудрившиеся опровергнуть эту аксиому. Вообще, территориальные споры между миражами ведутся из вечности в вечность и фактически всегда являются лишь цивилизованным поводом для объявления войны. Захочет, к примеру, один из правителей отхватить лакомый кусочек от соседнего миража, да опасается это сделать элементарным нахальным образом. Как-никак главы всех держав исповедуют единую религию пасынков темноты и веру в Непознаваемого. И, чтобы не настроить против себя остальных соседей, начинает тот правитель припоминать:  якобы давным-давно его пра-пра-прадедушка ходил набирать воду из колодца, который располагался как раз там, где сейчас стоит город недоброжелателя. Вывод очевиден:  это их исконная территория. Отсюда еще один вывод:  надо восстановить историческую справедливость и прогнать иноземцев туда, откуда они явились.

Пример, разумеется, сильно утрирован, но именно по такому сценарию начиналась чуть ли не половина войн в черной вселенной.

Итак, Ашер… Город-крепость, расположенный прямо у Лар-манского моря. Он был огорожен от всего мира высотной каменной стеной, на которой никогда не дремала стража. На всех его шестнадцати башнях вечно горели костры с огромными зеркальными отражателями, выполняющими роль прожекторов. Их свет, достигая земли, был уже слаб, но вполне достаточен для того, чтобы заметить неприятеля. В случае штурма по всему периметру стены загоралась цепь сигнальных факелов, выли позывные трубы, и на головы гипотетических захватчиков тут же, помимо стрел и камней, летела кипящая смола и дождь из кислоты. Последний раз Ашер штурмовали, естественно — неудачно, пять или шесть эпох назад. Причем, атакующие даже отдаленно не походили на англичан. Это были свои же, франзарцы. Тогда при короле Энгеле произошло раздвоение власти со всеми вытекающими последствиями. Миф о собственной непокоримости жители Ашера распевали как гимн. Пэр города Голлентин воздвиг на центральной площади мраморную статую собственного естества:  статуя стояла с понятой рукой, в которой был зажат меч с проросшими из него ветками — символ мира. А рядом пустовал белокаменный трон. Так вот, Голлентин как-то громогласно сказал при народе:  «скорее эта мраморная статуя сама сядет на трон отдохнуть, чем кто-либо возьмет наш город штурмом». Англичане, кстати, потом припомнили его слова. Они отсекли у скульптуры ноги и все-таки посадили ее. А с меча в ее руке пообломали все ветки, и он вновь стал символом войны.

Эдуант Вальетти, король Англии, четыре декады подряд провел без сна, обдумывая план захвата города. Проблемой под номером один было то, как подвести к Ашеру незамеченной целую армию. Степь темноты беспощадна в своих законах. Огни для людей здесь жизненно необходимы, иначе теряется всякая ориентация в пространстве. Но эти же самые огни выдают присутствие неприятеля, причем — на значительном расстоянии. Именно по свету костров, кстати, королевская инквизиция обнаруживает поселения солнцепоклонников.

И тогда Эдуант решился на огромный риск. Он повел свои фрегаты по морю практически вслепую. Факела разрешено было жечь лишь на единственном из них — на том, где находился адмирал Боссони. Все же остальные корабли, покрытые толщей абсолютной темноты, следовали за ним как за спасительным маячком. На их палубах запретили зажигать даже спички. Вследствие чего корабли нередко сотрясались от столкновения между собой. Один из таких таранов оказался фатальным. Если бы не предупредительные звуковые сигналы, время от времени посылаемые матросами, возможно, погибла бы половина флотилии. Но уже у брегов Франзарии, когда из тьмы вынырнули долгожданные маяки города, запретили использовать даже звук, и тихо крались по невидимой глади Лар-манского моря, как хищник крадется к дремлющей добычи.

Стража, несущая свою вахту на стенах Ашера, так привыкла к спокойствию и безмятежности собственного бытия, что их бдительность притупилась до уровня простых деревенских зевак. Да впрочем, и винить их особо не в чем. Когда они увидели плывущий в единственном числе корабль со стороны вроде как дружественного английского миража, решили, что повода для тревоги нет. Принялись наблюдать за ним в бинокль да подбадривать друг друга всякими пошлыми шуточками, как делают всякие добропорядочные солдаты, дабы скоротать скучное время дежурства. Тем временем английский фрегат не спеша причалил к берегу. На его палубе, разумеется, не было видно ни вооруженных людей, ни суматохи — словом, всего того, что франзарцам не следовало бы видеть. Стоял какой-то придурок в форме рядового матроса и приветливо размахивал руками. Стражники в ответ помахали ему правой рукой, предварительно положив на плечо левую:  так всегда приветствовали гостей сомнительной репутации.

Огромный английский флот остановился на расстоянии недосягаемом для прожекторов и визуально для франзарцев практически не существовал. Додумался бы хоть кто-нибудь из них пустить в сторону моря сигнальный снаряд или огненный волчок — история как минимум двух миражей пошла бы по другому руслу.  Но все было тихо и безмятежно, как в сладком, навеянном шепотом волн сновидении. Когда англичане поняли, что бдительность врага им удалось усыпить, то приступили к решающей фазе своего замысла. На палубу главного фрегата вышел сам адмирал Боссони, представился по имени, не забыл приветливо улыбнуться и сказал:

— Мир вам, братья! Король Англии Эдуант приветствует короля Франзарии Эдвура, а также пэра сего славного города Голлентина!

— С чем пожаловали, странники больших вод? — лениво спросил начальник стражи.

И тут произошло нечто любопытное. На палубу в сопровождении четырех солдат вышла толпа каких-то оборванцев — человек тридцать. Все они были изможденные, грязные, одетые в настоящие лохмотья. Тела большинства из них были перевязаны веревкой, а к спинам двоих вообще привязали какие-то столбы, так что несчастные изгибались под их тяжестью. Начальник франзарской стражи весело присвистнул.

— Если вы надумали торговать рабами, то вряд ли за этот сброд кто-то отвалит вам приличные деньги.

— Послушай, брат, эти люди не достойны даже того, чтобы называться рабами. Это солнцепоклонники. Мы их отловили в английских лесах. И все они говорят по-франзарски. Король Эдуант, следуя долгу добропорядочного правителя, хотел их тут же казнить, но потом рассудил и решил передать их вашим властям. Будет справедливее, если вы их осудите по своим законам. Таким образом окрепнет дружба между нашими миражами.

Начальник стражи пожал плечами, затем повел бровями, затем лишь слегка пошевелил мозгами и задал вопрос, который явно не относился к категории остроумных:

— А к тем несчастным зачем бревна-то привязали?

Боссони за ответом долго в карман не лазил.

— Это особенно злостные еретики. Они уже несут свое наказание. К тому же, если что, с бревнами они далеко не убегут.

Да… ашерцы грезили своей непобедимостью так уверенно, что их поблекшая фантазия в тот момент была просто не в состоянии вообразить, что именно эти два бревна сыграют ключевую роль в захвате города. Начальник стражи еще раз пожал плечами и отдал команду открыть ворота.

— Входите. Только всю вашу процессию будет сопровождать рота наших солдат.

Ворота города, отчаянно скрипя, словно чуя беду, начали приподниматься над землей. Четыре английских конвоира с нескрываемой жестокостью принялись погонять толпу «солнцепоклонников», кто-то из них огрызался, кто-то кричал от отчаяния. Вся эта бутафория была разыграна весьма удачно,                                                                                 один к одному с действительностью. Великолепные актерские способности англичан так усыпили бдительность привратников, что те забыли даже предупредительно вынуть оружие, от души посмеивались над нелепостью происходящего. А увеселительная нелепость происходящего имела плачевную нелепость последующего. Мнимые еретики вдруг распрямились, вынули спрятанные мечи и, прежде чем франзарцы успели по-настоящему испугаться, перебили привратников.

— Срочно опустить ворота!! — не своим голосом заорал начальник стражи.

И тут-то сыграли свою историческую миссию те два бревна, привязанные к злодеям якобы для их наказания. Их вовремя подставили под летящую сверху металлическую массу. Чудовищной силы удар вдавил их в землю, и ворота оказались распертыми, открыв прямой доступ английской армии. В тот же самый момент фрегаты причалили к берегу. В зоне видимости ошеломленных франзарских стражей оказалась целая флотилия.

Поздно завыли сигнальные трубы, поздно зажглась гирлянда факелов. Даже льющийся сверху ураган камней и кипящей смолы не смог остановить обезумевших от удачи англичан. Они влетели в город как саранча, не имеющая счета. Уничтожали все то, что было способно подвергнуться уничтожению. Истерические крики их триумфа перекрыли отчаянные возгласы жителей города. Казалось, этой лавине из солдат, текущей из нелепо открытых ворот,  никогда не будет конца. Всюду замельтешили красные мундиры с медными остроконечными шлемами. Из франзарцев те, кто был способен сопротивляться, панически отмахивались мечами. Некоторые, явно помрачившись умом, шли в атаку на целую армию и тут же гибли. Тела людей, будто разрезанные ножами огромной мясорубки, разлетались по сторонам. Кое-где даже валялись оторванные головы с судорожно мигающими глазами, части рук и ног, месиво человеческой плоти, костей и дымящиеся лужи крови. Мечи англичан, отточенные как лезвия, веером носились по воздуху, внушая ужас одним своим демоническим свистом. Огнестрельное оружие при штурме практически не применялось. Достаточно было того кровавого кошмара, что сумели принести англичане вместе с собой из внешнего мира. Миф о непобедимости Ашера был опровергнут воплями тысяч обреченных.

 В первые полторы эллюсии после захвата чуть ли не четвертая часть горожан покончили собой, спрыгнув с городской стены. Страх голодных отточенных мечей был сильнее страха черной бездны, раскинувшейся за пределами Ашера. Матери хватали своих младенцев и прижимали их к груди, надеясь, что иноземные солдаты сжалятся над ними. Это, кстати, многих спасало. Юные девицы, сообразив, что единственной надеждой на жизнь является для них именно их не изуродованная временем юность, стали спешно прихорашиваться и приветливо улыбаться солдатам. Их тоже оставляли в живых, но предварительно оттаскивали в какое-нибудь укромное местечко, а некоторых насиловали прямо на городских улицах, рядом с изувеченными  трупами. Предсмертные стоны убиенных были практически неотличимы  от сладострастных стонов захватчиков.

В процессе самого штурма не было ничего оригинального. Так же точно поступали и франзарцы, захватывая города окрестных миражей. Пьяный триумф победы во все эпохи действовал на людей как немереная доза наркотика:  каждый держащий меч мнит себя полубогом, а каждый, кто им еще и владеет в бою, вообще — вершителем судеб. Психология победителей ужасает своей пустотой, и опустошает своим ужасом. Если какой-нибудь армии еще не удалось устроить настоящую кровавую оргию, значит, эта армия еще не заслуживает звания победоносной.

Английская армия это заслужила в полной мере. И дымящаяся кровь, разлитая по улицам Ашера, словно жертвенный фимиам, являлась доказательством их могущества…