Парализатор

2

– Солома, ты словно с луны свалился! Тебе уже шестнадцать! Через год тебя выпихнут из интерната – и живи, как хочешь! Думаешь, инвалидного пособия тебе на жизнь хватит? Фиг! Кому ты нужен, сирота убогая! А я тебе дело предлагаю.

Солома – это я, Пашка Соломатин. А кричит на меня Женька Киселев по кличке Кисель. В интернате у всех клички. Солома и Кисель вполне сносные. Есть, например, у нас Вонючка – худой тринадцатилетний пацан с тяжелой формой ДЦП. Он, как и я, колясочник, но даже говорить не может, а руки его такие кренделя выделывают, что пока ест вечно изляпается. Одежду каждый день не поменяешь, вот от него и воняет.

Я смотрю на раскрасневшегося от пылкой речи Женьку Киселева. Его голубые глаза блестят, светлая челка растрепалась, и красивое лицо приобрело ореол одухотворенности. Хоть сейчас на обложку журнала. Только снимать надо по пояс. Ниже у Киселя искривленные тяжелой болезнью ноги. Но я все равно завидую ему. Кисель довольно бодро передвигается на костылях, а я никуда без расшатанной инвалидной коляски. Скрипучие колеса и продавленное сиденье между ними – это мои ноги, моя надежда и мое проклятие.

Кисель младше меня на два года, но нас приняли в интернат в один день, поэтому мы скорешились. Сегодня утром он прервал мои лежачие упражнения на кровати и вытащил на задворки в укромное место для разговора. Кисель глотает пиво из прозрачной бутылки, давится пеной. Пиво теплое и шибает в нос. Бутылки Кисель припер, так же, как и сигареты. В последнее время у него денежки водятся.

– Я не врубаюсь, ты на что намекаешь? – интересуюсь я.

– Есть одна фигня, через которую нужно переступить. – Кисель вытирает ладонью рот и неожиданно срывается: – Надо думать о будущем, о деньгах, а не корчить из себя недотрогу!

– О будущем? Или о деньгах? – подкалываю я приятеля.

– Без денег нет будущего! – отрезает он.

– Ты можешь говорить прямо, Кисель?

– Эх, Солома. Что ж тут непонятного. – Женька с опаской зыркает по сторонам и, хотя рядом никто не вертится, переходит на шепот. – Дэн меня кое-чему научил.

Наш преподаватель английского Денис Голубев выгодно отличается от матерых воспитателей интерната. Он не кричит, загадочно улыбается, а выглядит так, словно только что сошел с круизного корабля, где царит вечный праздник. В общем, клевый чувак, свой в доску! Любит по душам поболтать и моим здоровьем интересуется.

– И чему же он тебя научил? Английскому мату? – ухмыляюсь я.

– Дурак ты, Солома. Забудь об английском, хотя он тоже нам пригодится. Дэн обучил, – и Кисель шепчет мне на ухо: – как делать приятное мужчинам.

Ни хрена себе! Я шарахаюсь и пялюсь на приятеля.

– Чего?!

– Того! Тому самому, что им делают женщины!

– Но ведь ты… у тебя не как у женщин.

– Какой же ты дремучий, Солома. – Кисель смачно обсасывает пивное горлышко и затягивается сигаретой. В уголках его губ дрожит похабная улыбка. – Секс понятие многогранное. Есть куча мужиков, которые предпочитают юношей и платят за это.

Он отклячивает задницу и вертит ею. Я потихоньку въезжаю, к чему клонит Кисель. Он всегда цеплялся за любой способ заработка, но чтобы такое! О, боже! Многое еще не укладывается в моем куцем сознании.

– Но ведь мы…

Я смотрю на свои обездвиженные ноги, на скрюченные коленки Киселя между костылей, и не могу произнести очевидное. Я урод! Калека! Инвалид! Или, как придумали люди из телевизора, ЧОВ – человек с ограниченными возможностями. А некоторые приторно добренькие чиновники лыбятся на телекамеру и убеждают: «с неограниченными», или нахваливают: «это особенные дети». Их бы под поезд, а потом в мое кресло. Наслаждайтесь «неограниченными» возможностями «особенные»!

Кисель прекрасно понимает меня.

– В том-то и фишка, Солома. Есть чокнутые, готовые платить за уродство реальные бабки. Во! – Возбужденный приятель демонстрирует в кулаке свернутые купюры. Это впечатляет.

– И что же ты делаешь?

Женька допивает пиво, бросает пустую бутылку в помойку и под звон бьющегося стекла вытирает губы.

– Ты «Бейлиз» пил?

– Что это?

– Обалденный ликер, сладкий, вкусный. Дэн угостит, когда к нему приедешь.

– Зачем мне к нему?

– Для обучения, дурачок. Дэн натаскает, а после сведет с богатым дядькой.

– Дэн будет…

– Не дрейфь, Солома! Как говорится, больно будет только вначале. – Женька нервно хохочет пока по его лицу не пробегает судорога. – Ты главное выпей побольше, чтобы башка отключилась. Представь себя куклой, расслабься и потерпи...

– Ох, ни фига себе, перспектива! – пытаюсь пошутить я.

Но Кисель не замечает иронии. Он – воплощение серьезности.

– Дэн сегодня мне шепнул вот что. Если ты не будешь корчить недотрогу, через три дня он нас переправит в Москву. Там шизанутых гомиков с баксами пруд пруди. Будем жить на квартире. По вечерам ублажать голубых, а днем тратить бабосы и наслаждаться новой жизнью. Это наш шанс, Солома! Нам надо держаться друг за друга!

Я с ужасом понимаю, что его планы могут исполниться. Меня ждет счастливое будущее в объятьях похотливых извращенцев.

Ну уж, нет! Сегодня я докажу Киселю, что меня ждет другая судьба!