Глава вторая
Третий класс я окончила с единственной четвёркой в дневнике по литературе, благодаря тому, что хорошо читала и легко запоминала прочитанное. Остальные предметы еле-еле вытянула на тройки, причём трижды мне приходилось пересдавать математику и грамматику французского языка. Но меня всё же перевели в четвёртый класс, наверное, ради того, чтобы не портить показатели в школе. Если бы не мама, наверняка мне досталось бы от отца за плохие оценки, но она вступалась за меня каждый раз, когда он хотел прибегнуть к наказанию.
Каникулы прошли весело, потому что почти всё свободное время я проводила в лесу среди зверья. Теперь я дружила не только с бездомными собаками, но даже волки иногда приходили на поляну, где я нашла себе пристанище, соорудив из веток подобие шалаша. Именно там я начала понимать язык практически всех животных, и общаться с ними мне было намного интереснее, чем с людьми. Моё тайное место располагалось так далеко от окраины городка, что никто из детей не забредал сюда, да и взрослые обходили его стороной. Надо сказать, что в наш лес, вообще, мало кто ходил. Охотничьи угодья располагались в другой стороне, и я наслаждалась природой без опасения, что кто-то может нарушить мой покой. Здесь я и читала, и даже иногда обедала, взяв еду из дома. Отец сначала пытался возражать, требовать, чтобы я непременно возвращалась домой к обеду, но потом махнул на меня рукой. Мне казалось, что в эти школьные годы между мной и им возникла трещина, которая всё ширилась и ширилась, и грозила со временем стать настоящей пропастью. Но меня это не печалило. Мама по-прежнему была нежна со мной, с ней моя дружба только крепла, и отцу пришлось смириться с положением вещей, наверное, потому, что он боялся огорчить маму, вызвав очередной приступ болезни, которая неуклонно подтачивала её здоровье.
Всё хорошее когда-то подходит к концу, и каникулы закончились слишком быстро. Мне снова пришлось идти в ненавистную школу, а там меня ожидал сюрприз: в наш класс пришёл новый мальчик, в которого я мгновенно влюбилась, потому что он был невероятно красивым, словно сошедшим со страниц прочитанных мною романов. Казалось бы, смешно - любовь в возрасте десяти лет, но, можете мне поверить, это такое же болезненное чувство, как и у взрослых девушек. Звали его Жан-Пьер Колински, и у него были невероятной красоты голубые глаза, казавшиеся особенно яркими на загорелом лице. Он был выше всех мальчишек в классе, и позже я поняла, что не одна попала под обаяние этих глаз, но и другие девчонки не устояли. Среди моих одноклассниц была признанная королева по имени Жаклин Карен, которая всегда относилась ко мне свысока, как, впрочем, и остальные девчонки. Тёмно-синие глаза, белоснежная кожа, золотистые волосы - Жаклин, в самом деле, была очень хороша, словно принцесса из детских сказок. И, конечно, Жан-Пьер не мог не обратить на неё внимания. Они постоянно были вместе, и моё сердце разрывалось от боли. Но я же видела, как красива Жаклин, как эти двое подходят друг другу. Мне с моей смуглой кожей, глазами неопределённого, голубовато-серого цвета, и общим обликом сорванца вряд ли можно было рассчитывать на интерес со стороны такого мальчика как Колински, но разве можно запретить сердцу тревожно биться при одном лишь взгляде не него? Благодаря этой детской любви, я даже стала меняться. Следила за своей одеждой, начала нормально учиться. Отец не мог нарадоваться, а мама отчего-то бросала на меня тревожные взгляды. И вот однажды в пятницу случилось чудо: я подходила к школе, когда меня окликнули. Обернувшись, я увидела Жан-Пьера, и замерла, не веря своим глазам. Он подошёл ко мне с ослепительной улыбкой на губах и спросил:
- Тебя, кажется, зовут Изабель?
- Да… - еле слышно выдохнула я. - Можно просто Бель…
- Чудесное имя, - Жан-Пьер положил мне руку на плечо, и сердце сделало кувырок в груди, забившись с отчаянной скоростью. - Я давно обратил на тебя внимание. Ты классная девчонка, не такая, как все. Мне бы хотелось получше узнать тебя. Ты не против?
- Нет… Конечно, нет! - у меня от радости даже голова слегка закружилась, а улыбка наверняка выглядела идиотской.
- Знаешь, я заметил, что ты после уроков часто идёшь не домой, а сбегаешь куда-то. Куда ты ходишь, Бель?
- В лес, - ответила я, не задумываясь, хотя раньше всегда следила, чтобы никто не пошёл за мной и не открыл моего тайного убежища.
- В лес? - присвистнул Жан-Пьер. - Здорово! У тебя есть какое-то любимое место в лесу?
- Да, есть. Там никто не бывает, кроме меня. Иногда приходят волки, приводят своих детёнышей.
- Ты серьёзно? - с изумлением уставился он на меня. - В самом деле, волки? Настоящие?
- Ну, конечно, настоящие. Какие же ещё могут быть в лесу?
- А ты покажешь мне это своё тайное место?
На какой-то миг сомнение закралось в душу, но Жан-Пьер смотрел на меня с такой теплотой, что я не смогла отказать ему. Да и кто смог бы отказать на моём месте - на месте маленькой дурочки, влюбившейся впервые в жизни?
- Хорошо, покажу, только это далеко.
- Тогда, может быть, в воскресенье? Пока ещё тепло, пока не начались холода. Согласна?
- Да, согласна.
- Вот и славно! - весело улыбнулся он. - Значит, договорились. Послезавтра я зайду за тобой в одиннадцать часов утра, и мы пойдём на твоё место.
- Ладно, я буду готова в одиннадцать, - ответила я, не веря собственному счастью.
В этот день на уроках я еле-еле могла сосредоточиться. С трудом дождалась окончания занятий. А, выйдя из школы, снова ощутила шок: Жан-Пьер ждал меня. Забрал мою сумку и проводил до дома, весело болтая по дороге, и напомнив о моём обещании по поводу воскресенья.
Не знаю, как я прожила субботу. Все мысли были заняты предстоящим походом в лес вместе с Жан-Пьером. Я боялась, что начнётся дождь, несмотря на прекрасную погоду, боялась, что мой любимый передумает и не зайдёт за мной, боялась, что родители по какой-то причине не захотят отпустить меня из дома… Что только ни приходило мне в голову в течение этого бесконечно долгого дня… Но вот, наконец, он завершился, и, проведя почти бессонную ночь, я вступила в воскресенье, ещё не догадываясь о том, что этот день станет поворотным днём в моей жизни и в жизни нашей семьи.
Жан-Пьер зашёл за мной, как и обещал, ровно в одиннадцать. Я уже ждала его за воротами, потому что не хотела, чтобы родители видели, с кем я ушла в лес.
- А в дом не пригласишь? - спросил он с улыбкой, целуя меня в щёку, чем вызвал смятение в моей душе.
- У меня мама плохо себя чувствует… - пробормотала я, не зная, что ещё можно придумать.
- Ну, тогда идём, - весело согласился он. - Вижу, ты даже сумку собрала.
- Да, я всегда беру с собой что-нибудь поесть и себе, и зверушкам, если они появятся на поляне.
- Давай, я понесу, - протянул он руку.
- Она не тяжёлая.
- Всё равно давай, - Жан-Пьер отобрал у меня сумку. - Я же сильнее тебя.
Он опять беспечно болтал всю дорогу о каких-то пустяках, а я поддакивала или просто кивала, с упоением слушая его и мечтая, чтобы этот день никогда не кончался. Мы вышли на поляну в начале первого, и Жан-Пьер заметил:
- В самом деле, далековато ты забралась.
- Ближе зверей не бывает, - объяснила я выбор места.
- А зачем тебе звери? - спросил он с улыбкой.
- Мне с ними интересно. Я понимаю их даже лучше, чем людей.
- Неужели? Никогда бы не подумал, что кто-то может понимать зверьё. Нет, конечно, собаки хорошие друзья для людей, но волки или другие дикие животные…
- Они ничем не хуже собак! - горячо вступилась я за своих любимцев. - Только они вас боятся.
- Нас? - переспросил Жан-Пьер. - Забавно. Разве ты не такой же человек, как и все остальные?
- Не знаю… - я пожала плечами. - Мне кажется, что я какая-то другая.
- Может быть, - не стал он спорить.
А потом повалился в траву на спину и позвал меня:
- Ложись рядом. Смотри, какие облака в небе.
И я послушно устроилась рядом с ним в траве, глядя на облака, плывущие в небе, и неожиданно даже для самой себя сказала:
- У тебя глаза такого же цвета, как небо…
- Знаю, - усмехнулся Жан-Пьер. - Неплохо иметь красивую внешность. Ты не находишь?
- Да, наверное…
- Иди сюда, малышка, - тихо произнёс он, внезапно приподнявшись и положив ладонь мне на грудь, которая у меня уже была вполне заметной, несмотря на возраст.
Я охнула, а он наклонился и снова коснулся губами моей щеки, сильнее сжав грудь, даже немного причинив мне боль. Что со мной случилось в этот момент, я не знаю. Кажется, ослепла и оглохла на мгновение. Но это мгновение внезапно обернулось кошмаром. Со всех сторон на поляну высыпали мои одноклассники, а к нам с видом королевы приблизилась Жаклин. Она протянула руку Жан-Пьеру, и он, ухватившись за неё, поднялся, насмешливо глядя на меня сверху вниз. А я продолжала лежать, не в силах пошевелиться, чувствуя, как в груди нарастает какой-то ком. Жаклин, окинув меня презрительным взглядом, спросила:
- И тебе было не противно целовать такую страшилку?
- А я глаза закрыл, - хохотнул Жан-Пьер, по-хозяйски обнимая её за талию.
Ярость - неуправляемая, дикая, животная ярость захлестнула меня. Показалось, что силы удесятерились, и я, вскочив, бросилась на своих обидчиков. Полоснув ногтями по лицу Жаклин, сквозь шум в ушах услышала её отчаянный вопль, заметив кровавые следы на фарфоровой щеке. А потом обернулась к Жан-Пьеру, и пока все застыли, словно в ступоре, обрушила на него свой гнев. Я плохо помню, что делала. Помню лишь хруст и дикий крик, когда, схватив за руку, вцепилась зубами в его предплечье, почувствовав во рту вкус крови. И только тогда опомнились все и набросились на меня…
Я потеряла сознание после одного, особенно сильного удара по голове, а очнулась в своей постели, рядом с которой сидела мама, и по её бледным щекам текли слёзы…
В постели я провела больше двух недель. У меня были сломаны два ребра, я получила сотрясение мозга средней тяжести, и ещё на мне не было живого места от ушибов. К счастью, лицо не сильно пострадало, видимо, мне удалось как-то прикрыться от ударов по нему. Оказалось, что, избив, одноклассники бросили меня в лесу, а Жаклин и Жан-Пьера отвели в больницу. Жаклин, в общем-то, отделалась достаточно легко, хотя, наверное, в будущем ей придётся что-то делать со своим лицом, так как я нанесла ей глубокие порезы. А вот Жан-Пьер надолго попал в больницу. Я умудрилась сломать ему руку и прокусить её до кости. А домой меня притащили волки - вот такой парадокс: животные помнили мою доброту и помогли мне в трудную минуту, а люди устроили подлейшую ловушку. Как выяснилось позже, Жан-Пьер поспорил, что выведет всех к моему тайному месту. Оказывается, за мной давно следили, только не рисковали отправиться следом, а тут стадное чувство сыграло роль, или всем хотелось не ударить в грязь лицом перед таким красавчиком, как Жан-Пьер. Во всяком случае, именно он стал инициатором этого грязного поступка.
Моим родителям пришлось выплачивать штрафы по суду, а меня не могли судить по двум причинам: во-первых, я тоже оказалась жертвой, а, во-вторых, возраст не позволял мне оказаться на скамье подсудимых.
После этого случая нам пришлось сменить место жительства. Эльзас - лесной край, и в его лесах много охотничьих домиков. Один из таких домов отец и приобрёл на свои сбережения. Мне казалось, что он был похож на маленький замок или дворец фей, о которых писали в сказках, и когда я оправилась после болезни, мы зажили там нормальной жизнью. Отец рыбачил, охотился на уток, покупал мясо в посёлке, возле дома посадили огород, и еды нам хватало. Вскоре жители окрестных сёл узнали, что появился новый доктор, и стали приходить к отцу за помощью, расплачиваясь, в основном, продуктами, так что мы ни в чём не нуждались.
О том, чтобы снова отдать меня куда-то в школу, не могло быть и речи, поэтому со мной по очереди занимались отец и мама. Надо сказать, что и я сама с удовольствием училась по книгам, познавая мир таким, каким хотела его видеть, без жестокости себе подобных - тех, кто мог обидеть и ранить не только тело, но и душу. Любовь матери, книги, дикая природа и общение с животными - вот всё, что мне было нужно. Я научилась быть счастливой, постепенно залечивая душевную рану, полученную в результате моей первой, такой несчастливой любви. Любовь обернулась подлым обманом, и, если бы не отношения между родителями, я бы, наверное, вовсе перестала верить, что она существует в мире, полном жестокости и непонимания между людьми.
Иногда мы садились в нашу старенькую машину и ездили в какой-нибудь город, чтобы погулять по его улицам, полюбоваться достопримечательностями. Я в эти годы взросления повидала много городов Эльзаса, и была счастлива, когда самочувствие мамы позволяло вновь поехать куда-нибудь, открывая новые места.
Но к моим четырнадцати годам здоровье мамы ухудшилось настолько, что поездки пришлось прекратить. После каждого полнолуния ей становилось всё хуже и хуже, и у меня было такое ощущение, что отец угасает вместе с ней, живя в постоянном страхе за жену.
А когда мне исполнилось пятнадцать лет, случилась трагедия. Надо сказать, что уже с четырнадцати лет я не могла спать в ночи полнолуния. И тревога за маму, и неосознанная тоска - всё мешало мне заснуть. Тогда, когда рухнула наша жизнь, стоял конец августа, и ночи были тёплыми. Как всегда, в ночь полнолуния перед сном отец приказал мне закрыть к себе дверь и не выходить, что бы ни случилось. Почему-то в этот раз мне было особенно тревожно. Казалось, что и дом грустит вместе со мной, во всяком случае, я слышала вздохи и шорохи, словно кто-то ходил по скрипящим половицам, тяжело дыша и тоскуя о чём-то.
А когда наступило утро, и я вышла из комнаты, оказалось, что мамы нет дома, а отец с ума сходит от тревоги, не зная, куда идти, и где её искать. Но долго ждать не пришлось…
Маму принёс в начале десятого старый лесник, обнаружив её на поляне, без чувств, с рваными ранами на теле.
- Волки порвали… а, может быть, охотничьи псы, теперь не узнаешь, - сообщил он, передавая маму на руки отца, и хмуро глядя на него, словно обвиняя в чём-то. - Ночью большая охота была, но никто ведь не признается, даже если псы виноваты. И зачем только она пошла в лес в такое время… На поляне, где я её нашёл, одежда была разбросана и порвана. Накрыл, чем смог. Вы бы лучше следили за своей женой…
Отец отнёс маму в спальню, и меня поразило выражение безысходности на его лице.
- Папа, ты сможешь ей помочь?! - вскрикнула я.
- Не мешай мне, Бель… - бросил отец, запирая дверь.
Я осталась сидеть под дверью, скорчившись на полу и умоляя, сама не зная, кого, помочь маме. А потом услышала голоса и поняла, что мама пришла в себя. Прижавшись щекой к двери, я подслушала этот разговор, поняв, что речь идёт обо мне.
- Ты… Вин… ты обязан рассказать ей правду… И потом… Когда ей исполнится… восемнадцать… отвести… Не нужно ждать… совершеннолетия… Самое позднее - в девятнадцать лет… иначе… будет беда… Она не должна…
- Но, Ионелла, любимая, прошу тебя, не сдавайся! Борись, пожалуйста!
- Я не могу… не могу больше… Лес отторгает меня, стая… стая поняла, что я предала их народ… Ради тебя, Вин… я перешла границы… миров… И я… я не жалею… Люблю тебя… Но, Вин, у меня не осталось сил… прости…
Голоса стихли. Прошло ещё часа два или больше, а потом я услышала отчаянный вопль отца:
- Нет!!! Ионелла, нет!!! Не уходи!!!
Крик оборвался рыданием, и я поняла, что моей матери больше нет среди живых.