Тайна виллы "Магнолия"

Глава 1

Глава первая

- Вики, - раздался весёлый голос, как всегда произнёсший моё имя с неправильным ударением, - пора вставать, соня! Посмотри, какой день прекрасный, мы же собирались поехать на этюды.     

Я лениво открыла глаза и увидела свою подругу Жюли с кистью в руке. Лицо её выражало готовность к подвигам и жажду приключений. Вставать не хотелось ужасно, накануне я долго рисовала и поздно легла, тогда как Жюли заснула в начале одиннадцатого.

- А может быть, останемся дома? – спросила я с надеждой. – Буду рисовать что-то другое, мне ещё натюрморт надо закончить.    

- Ну уж нет! – возмутилась подруга. – Ты забываешь, что на этюды с нами поедут Франсуа и Симон, и зайдут они за нами примерно через полчаса.  

Об этом я совершенно забыла. Пришлось вскочить и быстро приводить себя в порядок. Я не хотела заставлять друзей ждать, точность мне привили родители, они любили повторять, что точность – это вежливость королей, а поскольку я у них маленькая королева, то всегда должна быть точной и аккуратной.  

Франсуа и Симон полагали себя нашими кавалерами, почти возлюбленными, в чём мы с Жюли совершенно не были уверены. Нам нравилось проводить время с ними, доставляли удовольствие споры об искусстве, о книгах, но даже мыслей не было о том, чтобы связать свою судьбу с их судьбой, во всяком случае, подобная мысль ни разу не посещала мою голову. Во взбалмошной головке Жюли мысли частенько наскакивали одна на другую, так что в ней я не могла быть уверена так, как в себе. Её кавалером считался Симон, моим Франсуа. Симону недавно исполнилось 23 года, Франсуа был на пять лет старше друга. Симона интересовала скульптура, Франсуа живопись, а мы с Жюли пробовали свои силы и в том, и в другом видах искусства, хотя, конечно, скульптура была скорее нашим увлечением, тогда как живопись являлась смыслом жизни.

Когда молодые люди заехали за нами, мы были готовы. Сегодня мы собирались провести весь день в парке, выбрав самый безлюдный уголок. Погода для начала мая стояла замечательная, и поездка ожидалась не только приятная, но и полезная. Нам всем нужно было написать этюды, чтобы предъявить их на экзамене за год в нашей Школе искусств.

В парке мы нашли чудесное место – поляна, окружённая кустами цветущей сирени и вишнями, в центре которой росли три живописных дуба. Это был идеальный пейзаж для наших этюдов. Расположившись со своими мольбертами, мы принялись за работу, но очень скоро я поняла, что сегодня у меня неподходящее настроение. То ли весна действовала, то ли аромат сирени, любимый мной с детства, но я смогла заставить себя сделать лишь один набросок и, отложив кисти в сторону, пошла прогуляться по парку. Мои друзья так увлеклись работой, что не заметили моего ухода.

Я нашла старую скамейку под вишней и присела отдохнуть и полюбоваться солнечным днём. Почему-то сразу нахлынули воспоминания о доме, о нашем загородном поместье…

Мои родители встретились и полюбили друг друга в Париже. Отец был англичанином из очень хорошей, богатой и знатной семьи. С самого детства ему предназначалась роль преемника главы семейства, но судьба распорядилась иначе. В двенадцать лет он страстно увлёкся искусством, интересовала его скульптура. Он лепил великолепные фигурки из глины, и это занимало его намного больше, чем наука управления поместьем, в то время как его старшая сестра Алиса любила поместье с какой-то самоотверженной страстью. Родителям ничего не оставалось делать, как смириться с выбором сына и положиться на Алису как на человека, который примет бразды правления после их смерти. Моя бабушка умерла, когда отцу было шестнадцать лет. В это время он изучал скульптуру в Лондоне, а когда ему исполнилось восемнадцать, его отец разрешил сыну уехать на обучение в Париж, не желая мешать осуществлению его мечты.

Учился отец замечательно, его скульптуры отличались своеобразной манерой, преподаватели были им очень довольны. И в той же Школе искусств, в которой теперь обучалась и я, он встретил свою будущую жену. Не обратить внимания на Лусию было невозможно: настоящая красавица, высокая, стройная, с чёрными кудрявыми волосами и ярко-зелёными глазами, она смутила покой многих своих сокурсников и даже преподавателей, но выбрала Ричарда Грейса, моего отца. По происхождению она не была женщиной его круга, но Ричард не боялся нарушать традиции. Роман протекал бурно, очень скоро Лусия поняла, что ждёт ребёнка, и Ричард отвёз её в Лондон, где и представил своему отцу и старшей сестре как будущую жену. Конечно, дед не был в восторге от его выбора, но, узнав о ребёнке, дал согласие на этот брак, и мои родители поженились. Когда я родилась, отцу было всего лишь девятнадцать лет, а матери восемнадцать. Я выросла в поместье, и очень любила его, но деда и здесь ждало разочарование, потому что уже в семь лет было ясно, что и меня больше всего на свете интересует живопись. Отец к тому времени стал весьма известным скульптором, у него было много заказов от лондонской знати, мама рисовала пейзажи, и они тоже неплохо продавались, что позволило родителям открыть собственную галерею в Лондоне, где у деда был прекрасный дом, в котором мы жили зимой и в холодное время весной и осенью. Родители учили меня и живописи, и скульптуре, так что, помимо школьных наук, я постигала основы ремесла, и перед моими глазами всегда был пример моих близких.

Тёплое время года мы проводили в поместье, и это были самые счастливые дни моего детства. У деда была небольшая конюшня, и я буквально заболела лошадьми, в десять лет уже носилась верхом по окрестностям, и мои картины в то время в основном представляли собой рисунки с нашими лошадками. Родители тоже любили верховую езду, но это принесло им горе. Однажды мама упала с лошади, почувствовав себя плохо. Оказалось, что она была беременна, ещё не зная об этом. Случился выкидыш, и врач сказал, что детей у мамы больше не будет. После этого я стала для них главным сокровищем, и это иногда даже мешало. Родители боялись отпустить меня от себя, старались проводить со мной как можно больше времени, а мне уже в четырнадцать лет хотелось свободы и самостоятельности.

Самым ярким впечатлением моей юности, которое к тому же очень помогло развить и способности художника, было путешествие на корабле по Средиземному морю, которое мы совершили, когда мне было пятнадцать лет. Мы провели в путешествии около месяца, и за это время посмотрели столько замечательных мест в самых разных странах мира, что воспоминания тех дней до сих пор не стёрлись из моей памяти.

На корабле я постоянно рисовала – это были морские пейзажи, создавая которые, я училась так смешивать краски, чтобы вода на холсте казалась прозрачной и живой. Но я рисовала не только пейзажи, не меньше привлекала меня и портретная живопись. В кают-компании и на прогулках по палубе я изучала лица людей, запоминала их, а потом старалась нарисовать портреты по памяти, которые, надо признаться, получались у меня не слишком хорошо. Мама помогала мне, подсказывая, как лучше накладывать тени, а отец добродушно посмеивался, наблюдая за моими неумелыми попытками написать приличный портрет.

Однажды мы попали в небольшой шторм. В этот день в кают-компании было совсем мало людей, а на палубу и вовсе никто не выходил. Маму укачало, и отец выхаживал её в нашей каюте. Но на меня шторм совсем не действовал, напротив – мне нравились эти «взлёты» и «падения», брызги солёной воды и шум ветра. Отец позволил мне выйти на палубу, попросив лишь не подходить близко к перилам. Я добралась до нашей с мамой любимой скамейки и устроилась на ней, с восторгом глядя на волны. Я старалась запомнить их движение, чтобы потом попытаться отобразить его на холсте. Неожиданно я заметила, что не одна на палубе. Облокотившись на перила, стоял мужчина и смотрел, как и я, на волны. Прежде я не видела его на судне, и очень удивилась, потому что мне казалось, что мы встречались со всеми пассажирами первого класса во время совместных трапез или прогулок по палубе. А в том, что он был пассажиром первого класса, я не сомневалась, его одежда говорила об этом. Но больше всего меня привлекло его лицо. Ему было, наверное, столько же лет, сколько и моему отцу. Тёмно-русые волосы, собранные сзади в тугой пучок, открывали высокий лоб, может быть, даже слишком высокий. Я подумала о том, что ему пошла бы чёлка или просто пряди волос на лбу. Он не был красивым, но, посмотрев на него, я уже не могла отвести взгляд. Черты лица были крупные, не совсем правильные, но гармоничные. Мне почудилось в этой гармонии что-то немного мрачное, особенно в глазах. Меня поразило их выражение, я не могла понять, чего там больше – грусти или гнева. Он смотрел на море так, словно бросал ему вызов. Цвет его глаз тоже очаровал меня. Они были серо-голубыми,  казались очень яркими на загорелом лице, и словно таили в себе какую-то загадку. Мне хотелось разгадать её, понять,  что скрывается за этим взглядом и почему в нём так много печали… Он не замечал моего присутствия, что дало мне возможность очень хорошо рассмотреть его. Я буквально впитывала в себя черты его лица, чтобы потом написать портрет.  Когда он покинул палубу, так и не обратив на меня внимания, я побежала к себе, и сразу взялась за карандаш, чтобы сделать набросок. Весь следующий день я была занята портретом. Качка прекратилась, маме стало лучше, они с отцом гуляли по палубе, а я работала в каюте, радуясь, что мне никто не мешает. Сегодня я не нуждалась даже в советах матери. К вечеру портрет был почти готов. Когда я показала его родителям, они были поражены, да я и сама видела, что на этот раз портрет получился очень удачным.  

- Где ты видела этого человека? – спросила мама. – По-моему, его нет на судне.   

Я рассказала, как встретила его накануне на палубе. Мама похвалила рисунок и заметила, что это – моя лучшая работа, пообещав дома подарить мне для портрета красивую раму.

Мужчину после этого я видела только один раз и то мельком. Он сошёл на пристани в Марселе и скрылся в толпе, и я была уверена, что наши пути больше никогда не пересекутся. Почему-то об этом думалось с сожалением, природу которого я бы сама не смогла себе объяснить.      

Когда мы вернулись в Лондон, мама выполнила своё обещание, подарила мне раму и даже повесила портрет в галерее с табличкой «не продаётся».

С семнадцати лет я стала предпринимать попытки поехать в Париж для продолжения учёбы, но родители даже слушать об этом не хотели. Меня всегда удивляло то, что все родители считают детей менее приспособленными к жизни, чем были они в их возрасте. Когда я пыталась убедить их, ссылаясь на то, что они тоже обучались в Париже, где и встретились, отговорка была одна: сейчас другое время…

Они сами продолжали давать мне уроки живописи и скульптуры, я помогала маме, рисуя немудрёные пейзажи, и терпеливо ждала совершеннолетия, потому что поняла, что до этого срока мне не вырваться на волю.

Когда мне исполнилось девятнадцать лет, умер дед. Он оставил поместье тёте Алисе, а состояние разделил поровну между всеми членами семьи, в том числе и мной. Таким образом я стала вполне обеспеченной молодой особой, и как только достигла двадцати одного года, невзирая на уговоры родителей, уехала в Париж и поступила в Школу искусств. 

Там я и познакомилась с Жюли. Мы очень быстро подружились и решили жить вместе – не потому, что так было дешевле снимать квартиру, а потому, что вдвоём нам было намного веселее. Моя подруга была совсем юной: когда она приехала в Париж, ей не исполнилось ещё и семнадцати лет, и я поражалась тому, что её родители отпустили девушку в самостоятельную жизнь, не чиня ей никаких преград.  

Голос Жюли прервал мои воспоминания. Она появилась передо мной, как всегда после работы перепачканная краской, и с возмущением воскликнула:  

- И это называется выехать на этюды! Чем ты тут занимаешься, пока мы работаем?     

Я вздохнула:     

- У меня сегодня ничего не получается, а в таких случаях мама всегда говорила, что лучше отдохнуть, чем вымучивать рисунок.  Вот я и воспользовалась её советом.   

- Ладно, - согласилась Жюли. – Идём к нашим мужчинам, они уже приготовили всё для пикника.    

Остаток дня прошёл в весёлых разговорах и спорах. Мы вернулись в девять вечера, усталые и довольные, и легли спать.