Он думал, что контролирует её. Она знала — её главная тюрьма в её голове.

Глава 2. Первая трещина

Утро началось с запаха жареного бекона. Анна стояла у плиты, наблюдая, как жир шипит на раскалённой сковороде, а капли масла разлетаются, оставляя ожоги на её предплечьях. Дмитрий требовал, чтобы завтрак подавался ровно в семь тридцать — ни минутой позже. Она перевела взгляд на часы, висевшие над кухонным столом: стрелки показывали семь двадцать пять. Пять минут до очередного теста на идеальность. Рука автоматически потянулась к шкафу за любимой кружкой — белой фарфоровой, с позолотой по краю, подарком бабушки на восемнадцатилетие. На дне, если заглянуть внутрь, была выведена тонкая надпись: «Самой сильной». Бабушка всегда говорила, что сила — это не про кулаки, а про умение выстоять.

Дмитрий вошёл на кухню, застегивая манжету рубашки. Его взгляд скользнул по её фигуре в простом халате, задержался на кружке в её руках.

— Опять эту посудину достала? — Он сел за стол, развернув газету. — Сколько раз говорить — старьё портит интерьер.

Анна молча поставила перед ним тарелку с яичницей, аккуратно положила нож и вилку параллельно друг другу. Её пальцы дрожали, когда она наливала кофе в злополучную кружку. Аромат свежесмолотых зёрен смешался с запахом её страха.

— Я… я просто привыкла к ней, — тихо сказала она, прижимая кружку к груди, будто щит.

— Привычка — признак слабости, — он отхлебнул кофе, даже не взглянув на неё. — Ты слишком привязываешься к вещам.

Она хотела возразить, что это не просто вещь — это память о человеке, который верил в неё больше всех. Но слова застряли в горле, как всегда. Вместо этого она повернулась к раковине, чтобы вымыть сковороду, и в этот момент услышала за спиной резкий звук — звон разбивающегося фарфора. Сердце упало, прежде чем она успела обернуться. Кружка лежала на кафельном полу, разбитая на острые осколки, кофе растекался тёмной лужей, повторяя форму её потухшей надежды.

— Ой, — Дмитрий фальшиво нахмурился, поднимая обломок с позолотой. — Неловко вышло.

Она застыла, глядя на осколки. В них отражались её глаза — огромные, наполненные чем-то большим, чем просто слезами. Бабушка, умирая, держала эту кружку в руках и шептала: «Пей из неё чай с мёдом, когда будет трудно». Теперь Анна представляла, как те самые осколки впиваются ей в ладони, если она попытается их собрать.

— Не надо было ставить так близко к краю, — он бросил обломок в мусорное ведро, и звук удара металла о фарфор заставил её вздрогнуть. — Куплю тебе новую. Сваровски.

Он вышел из кухни, оставив за собой шлейф одеколона и фразу: «Убери это, пока горничная не порезалась». Анна медленно опустилась на колени, собирая осколки один за другим. Каждый кусочек фарфора будто прожигал кожу, оставляя невидимые метки. Она находила крошечные фрагменты надписи: «силь…», «ной…», «сам…». Когда она попыталась сложить их вместе, острый край вонзился в подушечку пальца. Капля крови упала на белый кафель, яркая, как рубин.

— Сумасшедшая, — прошептала она себе, засовывая палец в рот. Солёный привкус крови смешался с горечью кофе.

В тот вечер Дмитрий принёс новую кружку — хрустальную, с гравировкой в виде львов. Поставил её на то самое место, где раньше стояла бабушкина.

— Видишь, как лучше? — Он провёл рукой по её плечу, и она напряглась, ожидая, что пальцы вцепятся в плоть. Но он лишь поправил складку её блузки. — Завтра приедет дизайнер. Переделаем кухню в стиле ар-деко. Эти старые шкафы меня бесят.

Ночью она прокралась на кухню. Луна освещала мусорное ведро, где среди очистков и бумажных салфеток белели осколки. Она вынула их, завернула в носовой платок с вышитыми инициалами — ещё один подарок, который теперь казался насмешкой. Спрятала свёрток на дне своей шкатулки для украшений, под слоем ненужных серёжек, которые он дарил после каждого «недоразумения».

На следующее утро дизайнер, женщина в строгом костюме и с планшетом в руках, ходила по кухне, щёлкала фотоаппаратом и говорила что-то про «минимализм» и «эргономику». Анна стояла в дверях, слушая, как они с Дмитрием обсуждают снос стены между кухней и гостиной.

— Мы расширим пространство, сделаем остров с барной стойкой, — говорила дизайнер, а Дмитрий кивал, одобрительно похлопывая её по спине.

Анна смотрела на то место, где раньше висели бабушкины часы с кукушкой. Теперь там была пустота, затягивающая, как чёрная дыра.

— Дорогая, — Дмитрий обернулся к ней, и в его голосе прозвучала сладкая нотка, которую он использовал только при посторонних. — Какой цвет предпочитаешь? Мраморный или металлик?

Она хотела сказать «жёлтый». Бабушка любила жёлтый — цвет подсолнухов, которые она выращивала на даче. Но вместо этого кивнула на образец с холодными серыми прожилками.

— Отличный выбор, — дизайнер улыбнулась, делая пометку. — Очень современно.

Когда они уехали, Дмитрий повернулся к ней, и его лицо снова стало маской без эмоций.

— Завтра начнём ремонт. Поживёшь в гостевом доме.

Она кивнула, зная, что «гостевой дом» — это бывшая сторожка с плесенью на стенах и разбитым окном. Там не было кухни. Не было её кружки. Не было ничего, кроме кровати с жёстким матрасом и пауков в углу.

Ночью, лёжа под тонким одеялом, она достала свёрток с осколками. Луна пробивалась сквозь щиты на окнах, рисуя на полу полосы, похожие на тюремные решётки. Она высыпала осколки на ладонь, ощущая их холод. Один из них, самый крупный, с частью буквы «С», она зажала в кулаке до боли. Утром на внутренней стороне ладони остался красный след — как напоминание.

Через неделю, когда кухня превратилась в бетонную коробку, а рабочие таскали мешки с мусором, она нашла в груде хлама бабушкину скалку. Дерево потрескалось, но на рукояти всё ещё виднелись следы её пальцев. Анна сунула скалку под куртку, прижимая к животу, будто украденное сокровище. В гостевом доме она спрятала её под матрасом, рядом с осколками. Теперь у неё была коллекция: разбитые воспоминания в обмен на синяки под одеждой.

Дмитрий, заставший её за осмотром скалки, лишь усмехнулся:

— Ностальгия — удел слабых.

Он не знал, что каждую ночь она вынимала осколки и скалку, раскладывала их перед собой на полу, составляя из них невидимые узоры. Это был её ритуал: собирать себя по кусочкам, чтобы не рассыпаться окончательно. Иногда ей казалось, что если сложить все осколки правильно, они превратятся в карту побега. Но пока это были просто обломки прошлого, острые и бесполезные.

Однажды утром, когда Дмитрий уехал на встречу, она рискнула зайти в главный дом. На месте кухни зияла пустота, стены были обнажены до кирпича. Анна подошла к тому месту, где раньше стоял холодильник, и присела на корточки. Под слоем пыли она нашла крошечный осколок фарфора с золотой каёмкой. Прислонившись лбом к холодной стене, она впервые за месяцы позволила себе тихий, бесшумный плач. Слёзы падали на пыльный пол, оставляя тёмные точки, похожие на звёзды в чужой галактике.

— Я всё ещё сильная, — прошептала она в пустоту, сжимая осколок в ладони. — Ты меня не сломаешь.

Но стены молчали, поглощая её слова, как всё, что она не решалась сказать вслух.