Зеркало чувств-1

6

  Пройдя через дверь, я попала в небольшой, хотя нет... я бы сказала, маленький зал, с большим, затянутым зеленым сукном столом, стоящим прямо посередине, за которым напротив друг друга уже расположились игроки. Крупье, распечатал колоду, протянул, демонстрируя, каждому из них. Оба, бросив короткий взгляд, просто кивнули. Странно, никогда бы не подумала, что Алекс играет в азартные игры. Хотя... что я о нем вообще знаю? Я порылась в памяти, пока крупье тасовал карты, то складывая их словно книжку, то перелистывая из руки в руку, и поняла, что не знаю о нем вообще ничего.

- Делайте ваши ставки господа!

Алекс бросил чек на середину, а я, в сопровождении Андрея, наверное, боявшегося, что я сбегу, и потому постоянно маячившему за спиной, подошла и встала у края стола. Кивнул рыбоглазый. Затем, чуть поморщившись, кивнул и Алекс.

Сакраментальная фраза крупье резанула мне по нервам:

- Ставки сделаны! Ставок больше нет!

Карты бабочками летят то одному, то другому. Одна, вторая... Третья упала перевернутой. Какая странная игра...

Восьмерка пик у Алекса, против туза бубен 'рыбьего глаза'. Алекс кивает, и крупье сдает каждому из них еще по одной перевернутой карте.

Десятка бубен против пятерки треф. Фух... кажется рыбоглазому не очень везет. Или наоборот? На этот раз кивает 'рыбий глаз' и крупье открывает каждому еще по одной карте.

Король треф против туза червей. Это хорошо или плохо? Лица игроков не дрогнули, зато Андрей, стоящий рядом со мной, чего-то скривился. Крупье открывает еще одну пару карт.

Тройка червей против тройки бубен. Это что шутка? Что это значит? И опять карты бабочками летят к игрокам. Но на этот раз закрытые. Я вздохнула, стараясь не выдать напряжения, которое сейчас сковывало меня, заставляя молотом биться сердце, а горло сжиматься в спазмах. Четыре открытых и три закрытых. Обидно только что я совсем ничего не понимаю, а прочесть по лицам... Вроде рыбоглазый как-то довольно щурится. Неужели. Не хочу! Лучше Алекс. Наверное... Боже, боженька, ты же все можешь, дай мне защитника, пожалуйста. Пусть, пусть этот монстр проиграет...

- Вскрывайтесь, - говорит крупье.

Рыбоглазый переворачивает первую из трех карт - двойка треф. Следующая - четверка пик, а за ней - туз пик. Андрея перекосило. Я одними губами спросила:

- Что?

- Стрит, - ответил он.

Как будто это мне хоть что-то сказало. Самый бесполезный ответ. Боженька, боженька, повторяла я в уме, и, не зная, ни одной молитвы просила: 'Не оставь, не оставь...'

- Вот так-то лошок... - ухмыльнулся рыбоглазый. - Давай уже, вскрывайся по-быстрому и расходимся. Я, походу, сегодня неплохой куш снял.

- Ты не торопись, - это безразличие, что на лице, что в голове казалось каким-то ну совсем не естественным.

Алекс перевернул первую из трех закрытых карт: восьмерка червей, дальше восьмерка бубен и, наконец, последняя восьмерка треф. Это что такое? Почему одни восьмерки? Или это боженька решил так надо мной подшутить? Нарисовал своей божественной рукой четыре знака бесконечности и прости-прощай? Что это значит?! И только когда рядом со мной шумно выдохнул Андрей, а 'рыбий глаз' нервно встал, резко схватив чек, направился к выходу. Но проходя мимо, бросил мне:

- Тебе повезло сегодня шлюшка. Но я доберусь до тебя, когда ты ему, - он кивнул на сидящего, и, по-моему, все еще не верящего в то, что выиграл, Алекса, - надоешь.

Я вздрогнула. Мне что теперь всю жизнь оглядываться? Неужели это никогда не кончится?!

Нет, в этот день я не упала в обморок, и даже обошлась без - воплей и битья всего, что только может превратиться в осколки или черепки. Собственно, я выдохлась, и даже не заметила, как куда-то исчез Андрей, оставив меня один на один с моим хозяином. И сейчас сидя в машине Алекса, я думала о том, что в сущности человек беспомощен и как бы он не пыжился в своей значимости и силе, всегда найдется тот, кто сумеет, играя на его привязанностях, походя, низвести до рабского состояния. Сегодняшний день преподнес мне жестокий урок, заставив понять, что все мои представления о жизни и людях - это не более чем иллюзия, и только моих желаний и воли недостаточно, чтобы их приняли и уважали другие. Я повернулась к парню и теперь задумчиво смотрела на его лицо, нарочито спокойно следящее за дорогой и только побелевшие костяшки пальцев, которыми он удерживал руль, позволяли понять, насколько эта видимая холодность далека от его истинных чувств.

- Откуда у тебя деньги? - резко спросила я.

Он сжал челюсти, а потом пожал плечами, давая понять, что ответа не будет. Злость во мне подняла голову, и уставилась на него блестящими антрацитовыми глазками желая жалить и добиваться внятного ответа любой ценой.

- Ты подпольный миллионер? Шулер? Бандит? Откуда у тебя такие, - повысила я голос, выделяя это слово, - деньги? Чего я о тебе не знаю?

На этот раз он вообще ничего не ответил, а продолжал вести машину, по ночным улицам, то совершенно темным, то освещенным не слишком яркими фонарями. Ответа не будет. Понятно. Не знаю, что на меня нашло, но я неожиданно, даже для самой себя, перегнулась через коробку передач и резко дернула руль вправо. Ненавижу!

Почему именно его? Ведь причиной сегодняшнего кошмара был совсем не он. На этот вопрос я не знала ответа. Зато помнила, что сегодня стала предметом торга, ставкой. Как помнила и то, кем является человек, сидящий рядом.

Хозяином.

Моим хозяином.

И я хотела это прекратить. Даже ценой собственной жизни.

Но чего бы я ни хотела в этот день, точнее в эту ночь, все это не имело значения. Алекс, хоть и с трудом, но сумел выровнять ход, а затем, удерживая руль, съехал на обочину и остановился.

- Ты что совсем дура? - далее он присовокупил еще что-то о моих человеческих качествах, а затем, выдернув ключи из зажигания, полоснул меня каким-то странным взглядом.

На мгновение мне даже показалось, что он ударит меня, и я сжалась, подавшись назад, желая оказаться вне досягаемости этих крупных мужских ладоней, одновременно понимая, что в этом небольшом замкнутом пространстве это просто невозможно. Однако боялась я зря, потому что парень просто открыл дверцу и все так же молча, вышел из машины. Три шага вправо, а потом столько же влево. И снова назад. Я, не собиралась следить за всем этим мельтишением и, откинувшись на спинку сидения, запрокинула голову и закрыла глаза. Ни беспокойства за свою дальнейшую судьбу, ни страха, ничего. Вероятно, весь мой страх достался рыбоглазому - как там его назвал Андрей? - Квадрату; самому Андрею - жалость и... недоумение; а вот Алексу... которого еще несколько минут назад я думала, что могу только ненавидеть... глухое раздражение, которое как раз отступило, оставив после себя тоскливую апатию.

Стало все безразлично.

Какая разница, откуда взялись эти деньги? Какая разница кто он такой? Ведь ничего уже изменить нельзя, как нельзя повернуть время вспять... Как же жаль...

Больше не было ни слез, ни злости.

Ничего.

Я не заметила, когда парень вернулся, только почувствовала, как он опустился на водительское кресло. Две минуты, или около того - хотя чувство времени весьма субъективно - длилось молчание, а потом он сказал:

- Тебе сегодня сильно досталось, и только поэтому я оставлю твою выходку без последствий. И учти на будущее... Если тебя что-то интересует - просто спроси. Не обещаю, что отвечу на любой вопрос, но, по крайне мере, объясню, почему ответа ты не получишь.

- Ты так даешь понять, что источник денег, на которые ты купил меня, для меня останется тайной? - невыразительно, даже как-то монотонно произнесла я.

- Вот скажи, - по-моему, он сказал это как-то нервно, - неужели все, что тебя беспокоит - это деньги? Которых, кстати, уже нет?

- Зачем ты отдал этому... - я хотела было сказать рыбоглазому, но сообразила, что Алекс, не знает, кому я дала столь образное прозвище, и потому не стала его называть вообще никак, после небольшой заминки продолжив: - столько денег?

- Я сделал то, что считал правильным, - интересно, он что железный? Ни разу не повысил голоса, только вот интонация очередной раз изменилась. - Или ты считаешь, что я переплатил?

Я вздрогнула.

Ну как? Как он умудряется ставить меня в такое положение, что я вынуждена оправдываться. Нет, конечно, я так не считала. Но черта с два скажу об этом ему. Молча, я уже собралась было отвернуться чтобы показать: во-первых, что не собираюсь отвечать на такой идиотский вопрос, а во-вторых, не намерена поддерживать какой бы то ни было разговор с ним, как Алекс, ухватил меня ладонью за подбородок и, не давая возможности отвести глаза, выговорил с нажимом:

- Или мне следовало поторговаться?

Я шевельнула губами. Беззвучно. Да и что тут можно было ответить? Если я скажу да - это будет лукавством, бессмысленным и оскорбительным. Бессмысленным для него - ведь, он был там, и прекрасно понял, насколько положение, в котором я оказалась, было для меня невыносимым. Оскорбительным для меня - свою жизнь я ценю много, много дороже. Не думаю, что смогла бы вынести, сегодня еще и процесс торговли, и, не желая, кривить душой покачала головой:

- Нет.

- Рина, - медленно, как нашкодившему ребенку начал говорить Алекс мне. - Ты не захотела уехать с Андреем, ты села в мою машину сама. Все о чем я тебя прошу это дать возможность отвезти тебя домой. Спокойно.

- Как? Как я могу ехать спокойно домой, если сегодня...

- Хочешь совет? - перебил он меня.

- Какой совет? - спросила я, а сама подумала: 'Он что сошел с ума? На кой мне его советы?'

- Забудь. Просто забудь этот день. Вычеркни его из памяти.

- Ты псих? - округлились у меня глаза. Нет, совет, конечно же, отличный, вот только вряд ли я могу ему последовать.

Алекс пожал плечами, мол, как хочешь, так и считай.

- Домой? - толи спросил, толи констатировал он.

Дождавшись моего кивка, он повернул ключ в зажигании - черт, я даже не заметила, когда он успел достать ключи - и мотор заурчал. Еще минута и машина тронулась.

Наверное, будь я более цинична, ну или менее эмоциональна, я сумела бы последовать его совету и рано или поздно бы непременно забыла бы и этот день и вообще все, что с ним так или иначе было связано. Вот только... было одно небольшое 'но'. Все то, что я должна была забыть, изменило меня. Больше не было той открытой веселой девушки. Новая я все чаще замыкалась в себе, вспоминая и анализируя. Пытаясь понять, как, почему и кто виноват. И чем чаще я об этом думала, тем больше винила именно себя. Больше я не верила в людей, не верила в добро, не верила в любовь. Собственно, жизнь-сказка, которая включала в себя все это, для меня закончилась, и теперь я жила в той реальности, где ничего подобного не было. Изменения, происходящие со мной, не остались незамеченными, и друзья или те, кого я считала друзьями, вокруг меня постепенно рассасывались, исчезая из поля зрения. Единственным человеком, сумевшим пробиться через стену отчуждения, которую возводила вокруг себя я, была Аннет. Только ей я рассказала все, хоть и в очень облегченном варианте. Она не кричала и никого не обзывала, желая выразить свое негодование. Она слушала, но слушала так, что мне, пусть и немного, но становилось легче. В конце концов, у меня все же остался один человек, которому я могла доверять. Этого хватало, чтобы не сойти с ума, но было недостаточно, чтобы вернуться к нормальному существованию.

В университет, после известных событий, я ходила скорее по привычке. Ну и чтобы не расстраивать родителей, которые, к слову сказать, последнее время поглядывали на меня с плохо скрытой жалостью. Правда, и там я не особенно слушала господ-преподавателей, а все больше думала, думала, думала. Как ни странно, те благополучно спускали мне это: то ли сказывался приближающийся конец учебного года, то ли всем просто было пофиг, то ли Аннет прикрывала меня достаточно успешно. В общем, мне было плевать на причины. Хотелось одного: вернуться назад. Жаль только, что машина времени существует только на страницах фантастических романов. Да даже существуй она на самом деле - разве это спасло бы меня? Любое событие отпечатывается не только в памяти, помимо этого оно изменяет человека, как индивидуума, как часть сообщества. И теперь хоть сто тысяч раз возвращайся назад, но багаж эмоций и воспоминаний навсегда останется при мне. Ну и толку от этих возвратов? Хотя все равно жаль...

Все чаще я вместо пар поднималась под крышу центрального корпуса. Туда где было тихо и пыльно... Вообще-то, когда-то давно по планам должна была быть обсерватория. И даже успели начать работы и завезти кой-какое оборудование. Но потом... Собственно, понятия не имею что было потом. Лет двадцать все простояло законсервированным, пока прошлой осенью кому-то в голову не пришла гениальная идея отправить на расчистку пыли сто... десятилетий нескольких из вновь набранных студентов. Вот в их-то число и вошла я. Именно тогда я подружилась с ворчливым старичком-вахтером, который, казалось, служил - да-да, он выражался именно так - здесь с самого основания и помнил тех, кто стоял у истоков. Между прочим, не всех из них можно было увидеть даже в музее, на картинах и старых фотографиях. Некоторые, а по большей части их деяния, настолько обросли различного рода слухами и историями, что, в конце концов, превратились в местную легенду, хотя, как по мне, больше напоминавшую своеобразный анекдот. Не без помощи студентов видоизменявшийся год от года и порой принимавший весьма скабрезные формы. Но речь все-таки не о том.

Демид Евграфыч - его экзотическое по нынешним меркам имя я узнала несколько позже - устроил в этой самой обсерватории своеобразное хранилище. Именно сюда он отправлял все нужные, условно-нужные, вероятно когда-нибудь нужные вещи, которые он гордо именовал красивым и веским словом 'инвентарь'. Он требовал от нас осторожности, я бы даже сказала какой-то нежной почтительности к своим сокровищам. И честно говоря, это выглядело настолько смешно и нелепо, что мы считали его немного, - нет, не совсем сумасшедшим - но слегка не в себе, это точно. И, наверное, несколькими короткими стычками и ограничилось бы наше знакомство, если бы однажды, вся наша группа, выделенная деканатом для уборки указанного помещения, не решила тупо прогулять. Вот только они забыли предупредить об этом меня, единственную затесавшуюся студентку факультета искусств среди поклонников цифр, уравнений, функций... Вот тогда-то и началась наша странная дружба. В тот день мы вдвоем разгребали дальний закуток и нашли коробку с со старыми перевязанными бечевкой листами. Среди них виднелись какие-то зарисовки и даже несколько практически полностью выцветших фотографий. Мне стало любопытно и я, втихаря распотрошив одну стопку, где картинок было побольше, сидела и просматривала листы, пытаясь разобрать то, что было написано на пожелтевшей, когда-то дорогой, а сейчас просто ветхой бумаге. Я настолько увлеклась, что, когда у меня практически над головой раздался дребезжащий старческий голос, не сдержавшись, вздрогнула.

- Смотри-ка, а я уж думал, пропали-то записи. Ан - нет! - крючковатые пальцы, подхватили несколько листков, выпавших у меня из рук.

- Это ваши? - поинтересовалась я больше из вежливости.

- Какое там!.. Ляксанд Деомидыч невероятно талантливым был. А уж трудолюбивым... Все успевал: и наукой заниматься, и людям про власть рассказывать, и...

- А кто это? Наверное, какой-то ваш знакомый?

- Да что ты! Знакомый!!! Скажешь тоже... Хотя... был я с ним знаком, хоть и не долго. Я тогда совсем еще мальчишкой был, но помню, как он грамоте учил, как рассказывал, про то, что все люди равны, и нет глупых, неспособных... а только ленивые. За год до войны, первых студентиков набрали...

- А сколько же вам лет? - Не скажу, что история мой конек, да и дед выглядел вполне себе бодрячком, и как-то мне не очень верилось, что он мог застать те далекие еще предвоенные годы.

- Да почитай в этом году восемьдесят третий стукнет, - явно гордясь своим возрастом, произнес дед, а в блеклых голубых глазах его сверкали хитрые синие искры.

- Да ну? - разинула я от удивления рот. Ничего себе, Мафусаил! - Правда?!

- Вот те крест, - размашистый жест, который за этим последовал, превратился в разведенные руки, а дед добавил: - Так сказал бы я, коли б веровал. Или тебе паспорт, внучка, показать? На слово не веришь? Думаешь, в маразм впал? - сердитые нотки заставили меня поежиться. А если с ним сейчас удар случится? Что я буду делать?

- Н-нет, что вы! - забормотала я, оправдываясь, и тревожно поглядывая на сведенные кустистые седые брови, - Я верю вам!.. Просто...

- Ну а коли просто, так нечего на меня такими испуганными глазами хлопать, - захохотал дед, а я поняла, что меня провели.

Ай да дед! Ай да шутник!

Закончив, потом мы пили чай в его каптерке, и он еще долго рассказывал мне разные забавные истории. Удивительно, но, несмотря на возраст, он оказался невероятно легок в общении, не навязчив и приятен. Я думаю, он относился к той категории людей, к которым, как в тихую гавань, всегда хочется возвращаться. Он обладал неисчислимым запасом поучительных и не очень историй, преподносил их без той нарочитой моральности, свойственной старшему поколению, а образность подачи, помноженная на живость ума и веселый нрав, делали их поистине незабываемыми.

Так началась наша дружба. И приятным бонусом к ней прилагалась возможность, попадать в эту самую, по-прежнему пыльную и заставленную всяким хламом, пардон, 'инвентарем', обсерваторию. Там, выбираясь на узкий балкон, по всей видимости, предназначенный для установки телескопа, я сидела, смотрела на копошащихся далеко внизу людей, отсюда кажущихся муравьями. В теплые же дни, я стелила старенькое шерстяное одеяло, коим обзавелась по случаю, на небольшой топчан, потемневший от времени, но все еще крепкий, задирала ноги на балясины балкона, и глядела в небо, отсюда кажущееся невероятно близким. И если поначалу мои посещения этого места носили редкий, и где-то даже случайный характер, то теперь, я бывала здесь едва ли не ежедневно. Не скажу, что там на меня снисходило просветление, или я внезапно начинала видеть все в каком-то совершенно невероятном ключе... Это не так. Но постоянство этого места, не меняющего свой облик годами, восстанавливало на время равновесие в моей качающейся, словно ванька-встанька, душе.