Ядвига
Никогда не жаловалась на бессонницу, даже перед самыми стрессовыми ситуациями получалось выспаться. И сегодня просыпаюсь отдохнувшей. В квартире тихо. Завтра мама привезёт Яшку, дико соскучилась по нему, так и хочется затискать скорее! Но пока позволю себе насладиться бездельем. На часах девять, неторопливо пью кофе, думаю, чем заняться. Думать о вчерашнем дне и вечере, особенно о том, что произошло в душе, не позволяю. И встреча с Егором, и то, что произошло с Платоном вызывает одинаковую дрожь. Не хочу разбираться в причинах, но мозг упрямо заставляет. С мужем хотя бы всё понятно: ещё недавно мы были обычной семьёй и секс на постоянной основе. Тело реагирует на него вне зависимости от разума. Я до сих пор его хочу, даже отрицать не стану. Но внутри теперь стоит барьер из его измен, который не перепрыгнуть, да и желания нет. Тогда что делать с чувствами к Егору? Он привлекательный, но я не влюблена, абсолютно в этом уверена. Откуда же взялось это нежное поглаживание в животе? Короткий поцелуй не поднял бурю, но точно заставил бабочек шевелить крохотными крылышками. Списываю на то, что меня давно никто не целовал, кроме Платона. Просто приятно. Да, приятно получать ухаживания от другого мужчины.
Он ничего не написал, хотя думала, напишет. Если не вечером, то хотя бы сегодня утром. Даже как-то обидно от этого молчания. То показывает, что заинтересован, то уходит в тень. Это такая тактика, или он даёт возможность решать всё мне. В то, что ему в принципе всё равно, не верю. Не смотрел бы так: уж взгляд, в котором полно желания, могу различить от любого другого.
Подперев щёку ладонью, вожу пальцем по экрану телефона, когда всплывает оповещение о новом сообщении. Неужели Егор? Сердце вдруг начинает колотиться быстрее, внутренности скручивает и тут же отпускает до пустоты. Открываю и чувствую внезапное разочарование: Милена. Одна из тех, кого считаю почти подругами. Предлагает встретиться сегодня, причин отказываться не вижу. Через час встречаемся в любимом ресторанчике азиатской кухни. Заметив меня, Милена машет рукой, белозубо улыбается. Помню её невзрачной девушкой с брекетами, сейчас её зубам позавидуют голливудские актёры. Жгучая брюнетка, за последние три года она прокачала себя до уровня роскошной содержанки, впрочем, этого не скрывает, наоборот — хвастается.
— Смотри, — протягивает руку, на пальце новое кольцо с крупными голубыми сапфирами. На мой вкус слишком вычурно, но Милена, как сорока, всегда была падка на блестящее и яркое.
— Кто подарил? — рассматриваю камни, машинально отмечаю глубину цвета и количество каратов. — Жданов?
— Не угадала. — Она хитро улыбается и вдруг взвизгивает. — Калинин, прикинь! Сказал, что я — идеальный вариант!
Калинин — известный меценат, держит несколько художественных галерей, любит благотворительные вечера и в целом приятный мужчина. Один недостаток — недавно отметил семидесятилетие. И выглядит не на сорок, а вполне себе на свой возраст.
— Он тебе не в отцы — в дедушки может годиться. Уверена?
— А что тут думать? Он уже пообещал, что оставит мне приличное содержание. Понятно, что основную долю получат дети и первые две жены. Но я не жадная. Да и дядька он интересный.
— Слушай, но как ты с ним… того… спать собираешься? — даже представлять противно.
— А, это, — Милена равнодушно машет рукой. — Ему много не надо: иногда отсосать перед сном, но чаще просто подрочить достаточно. Ну, и голой на коленках посидеть, чтобы потрогал.
Передёргивает. Хотя вокруг сплошь и рядом такие пары, в которых один гораздо старше другого, и это не обязательно мужчина, но привыкнуть не получается. Невольно думаю о Платоне. Поджарое молодое тело, широкие плечи, кубики на животе, длинные ровные ноги… Не знаю, каким он будет через сорок лет, но сейчас идеальный. Почти. Как красивое яблоко с червяком внутри.
— Не всем, как тебе везёт. — Милена правильно понимает моё молчание. — У меня таких мужиков никогда не было. Они любят тех, кто помоложе, в роли любовниц.
— Но Жданов вроде бы ничего был, — вспоминаю её предыдущего, владельца сети заправок в Подмосковье. Чуть за пятьдесят, и внешность не подкачала. И ничего, что лысеть начал, зато, по рассказам Милены, работает у него всё как надо.
— Жена узнала, — кривится Милена. — Он испугался, что на развод подаст, пообещал, что бросит. Ты же знаешь: почти всё на неё записано, где я, и где его миллионы. Но он подарил машину в качестве отступных. Мой золотой парашют. Так что я не в обиде.
— А ты не думала, что чувствовала его жена, когда обо всём узнала? Всё-таки они почти тридцать лет вместе прожили.
— Да пофиг, что подумала. Как будто не знала, что он все эти годы гулял. Просто почувствовала во мне соперницу, вот и поставила ультиматум. Он с ней спал иногда, чтобы не слишком сильно ядом плевалась. Хотя я бы на её месте вообще молчала в тряпочку: вытащил из какого-то Мухосранска, ни дня не работала. Пусть бы гулял, не всё ли равно?
— Ты так спокойно об этом говоришь…
— Смысл делать драму на пустом месте? Завела бы себе любовника, Кирилл бы хоть вздохнул спокойно.
— Почему?
— Ну, сама подумай: у него любовница, у неё — любовник, в семье мир. Дети взрослые, все довольны и счастливы.
Почему я не могу рассуждать так же? Насколько проще стало бы жить, прими я измены Платона и закрой на них глаза. Но как это сделать? При одном взгляде хочется яйца оторвать и в глотку запихать поглубже. Ещё больше бесит, что до сих пор нормально прощения не попросил. Всё для него просто, потому что думает так же, как Милена, как большинство друзей и знакомых. Подумаешь, трахнул кого-то на стороне.
— О чём задумалась? Не переживай, твой Платон точно налево не пойдёт, он — вымирающий вид верных мужей. Слышала, к нему как-то Дарина, ну, поняла, та, которая недавно жопу силиконом накачала, подкатить пыталась. Потом возмущалась, что послал. А Дарине ещё никто не отказывал.
Сомнительное доказательство верности, учитывая, что Дарина — как переходящий флаг, который друг другу передают. Милена тоже далеко не ушла, но она хотя бы выбирает по своим критериям, а не прыгает ко всем подряд. Похвалить Платона за то, что хорошо следы заметал? И на том спасибо, хотя и так чувствую тяжесть рогов на голове.
— Когда свадьба? — перевожу тему и следующие два часа слушаю про приготовления. Для Милены это реальный шанс обеспечить будущее. Любовница — не жена, в любой момент могут голой за дверь выставить. А тут статус и новые двери, которые перед ней откроются. Потом полдня проводим в ЦУМе, расходимся довольные друг другом и покупками. Домой возвращаться не хочется, но погода портится, да и завтра на работу, надо отдохнуть.
Платон дома, даже странно. С утра уехал, думала, до вечера не заявится.
— Удачно закупилась? — демонстративно смотрит на пакеты.
— Как видишь.
Устала от тишины, к тому же, завтра Яшка появится, надо сохранить видимость отношений.
— Я ужин заказал.
— Не голодная.
— Твои любимые вкусняшки.
— Съешь их сам.
Прохожу в гардеробную, разобрать покупки, он идёт за мной. Наш привычный ритуал: всегда разбирали вместе, потому что обычно брала и ему что-нибудь. В этот раз не купила, хотя взгляд привычно задержался на галстуках и рубашках. Даже отметила, что именно ему бы подошло, но остановила себя. Обойдётся.
— Красивый костюм, — замечает, когда развешиваю на плечики кремовые брюки и пиджак. — На работу взяла?
— Нет, на йогу.
— Малыш, — говорит вдруг тихо. Смотрю через плечо. — Что мне сделать, чтобы ты простила?
— Кастрацию.
— А если серьёзно?
— Так я серьёзно. — Повесив костюм, достаю платье из другого пакета. Шифоновое, в пол, с ручной вышивкой.
— Мне тебя не хватает.
— Вчера я сказала, как можешь себе помочь. — Платье отправляется к другим, висящим в ряд. Провожу по нему рукой — такое воздушное, что отрываться не хочется.
— Я сегодня с отцом встречался, — продолжает спокойно. — Он сказал, что мы должны помириться как можно скорее.
— Больше ничего не сказал?
Со свёкром у нас отношения ровные, ни рыба, ни мясо. Он — человек закрытый, тяжёлый и властный. Да и с Платоном особо не ладит, поэтому причин для частых встреч нет. Если бы родила не сына, а дочку, наверное, он вообще не вспоминал бы о моём существовании. Не скажу, что это бы меня сильно огорчило.
— Я с ним согласен. — Платон подходит, напрягаюсь. Чувствую тепло его тела, запах парфюма, чувствую, как воздух дрожит и густеет. Боль от предательства приходится постоянно глушить, чтобы не прорвалась наружу. Это сделает слабой, а ещё — даст ему понять, как на самом деле я уязвима.
— Отойди, — говорю сухо.
— А то что? — шепчет он, приближаясь. — Кричать будешь?
Медленно достаю коробку из очередного пакета, открываю, беру в руку туфлю на острой шпильке и также медленно оборачиваюсь. Он слишком близко, вижу, как бьётся вена на шее. Поднимаю глаза.
— А то я воткну тебе каблук в глаз, а потом скажу, что так и было.
Склонив голову набок, он весело улыбается. Демонстративно засовывает руки в карманы штанов, втягивает нижнюю губу, отпускает, оставив влажно блестеть.
— Я не отступлю.
— А я — не уступлю.
— Ты станешь мне снова доверять, обещаю. Знаешь же меня, я настойчивый.
— И ты знаешь — я упрямая. Уйди, не отвлекай.
— М, я тебя отвлекаю? — По-прежнему держа руки в карманах, он наклоняется и тянет прямо на ухо: — Приятно, что до сих пор так на тебя действую. Знаешь, так даже интересней — заново тебя завоевать.
От этого низкого глубокого тона все волоски на теле встают дыбом. Сжимаю туфлю так, что на коже наверняка останутся следы, дышу через раз, не могу смотреть в глаза, только на ямку между ключиц.
— Два раза в одну яму снаряд не падает, — отвечаю, едва ворочая языком.
— Посмотрим.
Платон резко выпрямляется и уходит, оставляя за собой последнее слово. Только тогда перевожу дыхание. С сожалением смотрю на испорченную туфлю. Жаль, придётся вернуть. Осторожно кладу её обратно в коробку, сажусь перед ней на колени. Платон слишком хорошо меня знает, знает, на какие точки надавить. Что ж, значит, надо изменить их положение: на сладкие речи я больше не поведусь.