На лице Михаила чуть промелькнула тень — может, удивление, может, удовлетворение от услышанного, а может, нечто иное, что мне было трудно сразу распознать. Он не выразил ни радости, ни сожаления; просто кивнул, словно принял это как факт, важный для его последующих шагов.
Внутри меня зародилось противоречие: с одной стороны — чувство облегчения, что я произнесла правду; с другой — смятение от того, как близко он подошёл, как легко потрогал мою кожу и как невольно это тронуло те мягкие струны внутри. Я чувствовала себя раненой и в то же время защищённой — смешение, от которого слегка кружилась голова.
— Хорошо, — сказал Михаил наконец, голос стал твёрже. — Тогда думай не о прошлом, а о том, что нужно сейчас. Я позабочусь, чтобы никто больше не угрожал тебе и детям.
Воздух между нами стал
