Киев 1917-1920. Прощание с империей

Праздник Свободы

Праздник Свободы

После солдатских митингов 6 (19) и 7 (20) марта Исполнительный комитет издал воззвание, в котором, в частности, говорилось:

Праздновать долго нам нельзя. Настоящий праздник — впереди, когда тучи рассеются и наступят светлые дни мира и мирного труда.

Граждане, мы зовем вас, всю свою энергию тотчас же направить не на манифестации, а на восстановление нарушенного равновесия в жизни родины. Во имя ее, во имя нашего славного будущего мы призываем вас, каждого, вернуться к повседневному труду, вернуться с удесятеренной энергией, чтобы наверстать потерянное 129

Однако желание праздновать пока преобладало. Весна революции, и в символическом смысле, и в буквальном, продолжалась.

Праздник Свободы, или праздник Революции, был первоначально назначен на 10 (23)марта130. Затем планы поменялись, и празднование состоялось 16 (29) марта. Соответствующее решение было принято Исполнительным комитетом Совета объединенных общественных организаций по согласованию с Советами рабочих и солдатских депутатов131. Накануне был опубликован «Порядок манифестации 16 марта, праздника российской революции». Основная колонна шла по маршруту: Шулявка — Бибиковский бульвар — Бессарабка — Крещатик, к думе. Движение начиналось в 7:30 утра от завода Гретера, с оркестром. Всего было семь крупных групп (Шулявка, Лукьянов-ка, Вокзал, Подол, Нижне-Владимирская, Печерск, Демиевка); каждая следующая группа в определенной точке должна была ждать прохождения предыдущей, после чего выходить на основной маршрут. Был подробно расписан порядок прохождения отдельных подгрупп — к примеру: «Члены профессионального союза металлистов собираются к 9 ч. на углу Тарасовской и подходят [по] Караваевской[9] до угла Владимирской и шествуют за 5 группой и союзом портных». Одной из таких подгрупп стала украинская: «Украинские организации собираются к Владимирскому собору к 9 часам и присоединяются к шествию вслед за 3-й вокзальной группой».

Практически вся повседневная деятельность в городе в день манифестации должна была прекратиться. Все торговые заведения, кроме столовых, ресторанов и аптек, должны были закрыться не позже 10 часов утра. Все спектакли и концерты в этот день отменялись, а помещения театров и кинематографов предоставлялись для проведения собраний и митингов. До окончания шествия прекращалось движение трамвая. Должны были продолжать работу только предприятия непрерывного режима (электростанция, водопровод и т. п.)132.

В день праздника киевские окраины проснулись в 6 часов утра. Погода была прекрасная — ясный, теплый день133. «Зашевелился трудовой народ и вереницами, точно в пасхальную ночь, потянулся к фабрикам, заводам и мастерским на торжественный праздник, зная, что отныне там ждет его освобождение от векового рабства», — с явным пафосом рассказывал газетный корреспондент. Колонны двигались по заранее расписанному плану, и порядок был практически образцовым. Примечательно, что организаторы заметно недооценили численность украинских участников праздника. Украинцы собрались у Владимирского собора не в 9, а в 8 часов утра, после чего прошли с желто-голубыми флагами и с пением «Ще не вмерла Україна» на Софийскую площадь к памятнику Богдану Хмельницкому. «Огромные толпы народа, солдаты, участники манифестации рабочие восторженными криками “Слава” приветствовали шествие украинцев на всем пути», — говорилось в репортаже. У памятника состоялся большой митинг. После этого украинская манифестация прошла обратно по Владимирской к Бибиковскому бульвару и только тогда, согласно плану, присоединились к общему шествию.

Уже в девять часов утра Думская площадь была переполнена. В начале десятого на думском балконе появились губернский комиссар Суковкин, генерал Ходорович, члены Исполнительного комитета и представители обоих советов. Раздалось громовое «Ура». Оркестр военной музыки грянул «Марсельезу». На Крещатике показались красные флаги — шла первая колонна манифестантов-рабочих.

В колонне в тот день были не только красные и желто-голубые флаги, но и черные. «Марсельеза» и революционные песни время от времени сменялись звуками «Вечной памяти» и похоронных маршей: чествовали павших за свободу...

Шествие перед думой продолжалось с 9% часов утра до 6% часов вечера. По оценке газетного репортера, в нем приняло участие около 200 тысяч человек134.

Манифестация на углу Владимирской улицы и Бибиковского бульвара. Март 1917 [10]

Манифестация на Владимирской улице. Март 1917

Манифестация на Софийской площади. Март 1917

Манифестация на Бессарабской площади. Март 1917

Манифестация на Крещатике. Март 1917

Манифестация на Думской площади. Март 1917

В Киеве тогда было около полумиллиона жителей; следовательно — если верить газете — почти всё трудоспособное население было в тот день в праздничных колоннах. При этом не было ни одного несчастного случая; каретам скорой помощи, большое количество которых было мобилизовано и стояло наготове, не пришлось работать135.

В эти же дни на той же Думской площади произошло еще одно первое в своем роде для Киева событие — снятие памятника.

Памятник премьер-министру Российской империи Петру Столыпину, убитому в Киеве в сентябре 1911 года, был открыт во вторую годовщину его смерти; благодаря пожертвованиям было собрано более 200 тысяч рублей, чего с избытком хватило для постройки136. На пьедестале стояла фигура Столыпина в полный рост, по бокам пьедестала — аллегорические фигуры Мощи (русский витязь) и Скорби (русская женщина). На передней стороне пьедестала была надпись «Петру Аркадьевичу Столыпину — русские люди», с правой стороны, над фигурой витязя — «Вам нужны великие потрясения — нам нужна великая Россия». Имперский премьер-министр в сознании многих был олицетворением старого режима.

В преддверии праздника Исполнительный комитет Совета объединенных общественных организаций постановил снести памятник Столыпину.

Манифестация 16 (29] марта. Думская площадь

Манифестация 16 (29] марта. Думская площадь и памятник Столыпину, подготовленный к демонтажу

Манифестация 16 (29] марта. Крещатик, вид на Думскую площадь

Манифестация 16 (29] марта. Александровская улица, вид на Царскую площадь

По первоначальному плану, фигура должна была быть снята, а пьедестал памятника — оставлен. Работы должны были быть произведены ночью.

В те годы сотрудником популярной киевской газеты «Последние новости» был поэт, писатель-сатирик Яков Давыдов, более известный под псевдонимом Яков Ядов. Он автор слов известной песни «Бублички»137, а по мнению некоторых исследователей, также и легендарной «Мурки»138. В «Последних новостях» в 1917—1918 годах каждые несколько дней появлялись его стихи, в основном «на злобу дня», под рубрикой «Конфетти». В номере от 15 (28) марта за подписью Ядова была напечатана

Баллада

На площади Думской, где тени

Цепями сливаются лент,

Уставясь в кафе Семадени,

Огромный стоит монумент.

Поставлен во имя идеи,

Превыше иной каланчи,

Чтоб надолго знали плебеи Девиз:

«Покорись и молчи».

И плакался дождик осенний,

И ветер вокруг завывал,

Но доблестный «враг потрясений»

Незыблемо, твердо стоял.

Стоял он солидный, угрюмый,

Не чуткий к народной молве,

Казалось, великие думы

Рождались в его голове.

Он думал: — В народном доверьи

Опоры не мог я найти.

Ее я нашел в жандармерьи,

В «охранке» мои все пути.

Не смея в политику вникнуть,

Молчала бессильно печать.

Мой лозунг: — «Не смейте и пикнуть»,

Девиз мой: «Тащить, не пущать».

Не страшны мне были препоны,

Достаточно был я силен.

А если мешали законы,

Я делал «нажим на закон».

Хоть валики в старой шарманке

Порою чувствительно врут,

Я верил безмерно охранке,

Но там отыскался мой Брут.

Но первое марта настало,

Неслыханный блещет презент,

И слышно, сошел с пьедестала

В безлунную ночь монумент.

Шагая по площади быстро,

Ногами гранит волновал.

И звал он премьера-министра,

И с ним Протопопова[11] звал.

Но нету его прозелитов,

Молва торжествуя гласит,

Что там, где сидит Щегловитов [12],

И сам Протопопов сидит.

И слышится голос народа:

— «Долой мракобесье и тьму,

Да здравствует Русь и Свобода!»...

И все непонятно ему.

И слезы сей голос навеял,

И стало ему тяжело:

— Ужели все то, что я сеял, —

Такие плоды принесло?

Волнуются радостью степи,

Ликует могучая ширь;

Порвались народные цепи,

И вздрогнул в тоске богатырь.

И снова под думские своды

Угрюмо пошел великан.

Светало, и солнце Свободы

Уже прогоняло туман139.

Образ памятника, ночью сошедшего с пьедестала, конечно, отсылает к «Медному всаднику»; а через почти полвека после Ядова в песне Александра Галича «Ночной дозор» во главе процессии по ночным улицам пойдет памятник Сталину — «бронзовый генералиссимус»...

Но в реальности Столыпин покинул пьедестал не ночью. Накануне демонстрации вокруг памятника соорудили леса, а над самой фигурой установили блок. Снять фигуру не успели, но сдвинули с места — и теперь, чтобы она не упала, пришлось обмотать ее цепями. Создавалось впечатление, будто премьер-министр повешен. «Все мы так радостно шли праздновать свободу и увидели зрелище насилия, поругание над памятником, воздвигнутым на добровольные пожертвования народа», — писала в консервативном «Киевлянине» некая читательница, так и подписавшаяся: «Одна из жертвовательниц на памятник Столыпину»140.

Сняли памятник днем 17 (30) марта. В половине четвертого дня канаты, прикрепленные к фигуре, пришли в движение, фигура повисла в воздухе, после чего с грохотом свалилась к подножию памятника, под громовое «ура» собравшейся на площади огромной толпы141. Фигуру подняли с земли, уложили

«Уставясь в кафе Семадени...» Памятник Столыпину на Думской площади, вид с балкона здания думы. Март 1917

Памятник Столыпину на фоне здания думы. Март 1917

Снятие памятника Столыпину. 17 (30] марта 1917

на грузовой автомобиль и увезли на завод «Арсенал», где впоследствии переплавили.

Большинство тогдашних киевлян, насколько можно судить, были довольны снятием памятника. «Если бы памятник Столыпину стоял не на Думской площади, а на том месте, где похоронен убитый [в Лавре. — С. М.], его не коснулась бы ничья рука. Но на том месте, где он стоял, он стоять не мог», — резюмировал корреспондент «Последних новостей»142. Консерваторы были иного мнения. «Утверждению нового порядка менее всего могут помешать фигуры прошлого, воплощенные в мраморе, граните или бронзе», — по словам одного из авторов «Киевлянина»143. Ни те, ни другие тогда не знали, во что выльется «новый порядок». В 1924 году Владимир Маяковский напишет:

Был убит

и снова встал Столыпин,

памятником встал,

вложивши пальцы в китель.

Снова был убит,

и вновь дрожали липы от пальбы

двенадцати правительств...

Через три дня после праздника Свободы, 19 марта (1 апреля], состоялась грандиозная украинская манифестация (решение о ее проведении приняла

Центральная Рада шестью днями ранее144). Она началась в 11 часов утра служением во Владимирском соборе панихиды по Тарасу Шевченко. День снова был теплый, солнечный; наступала весна. Вскоре вся площадь перед собором, Бибиковский бульвар, Галицкий базар, Гимназическая, Фундуклеевская и Владимирская улицы покрылись морем народа с желто-голубыми украинскими флагами. Оркестры играли «Ще не вмерла Україна». Манифестация двинулась от собора по Бибиковскому бульвару, Владимирской, Фундуклеевской, Крещатику к думе. Впереди колонны ехали на конях артисты украинского театра во главе с Николаем Садовским. На флагах у демонстрантов были надписи: «Хай живе на Україні федеративна республіка», «Вільна Україна», «Воля, рівність, братерство», слова украинского национального гимна.

В этой манифестации принял участие Михаил Грушевский. Его звали, естественно, еще на предыдущее шествие, 16 (29) марта, но он туда не пошел по прозаической причине: из-за отсутствия калош, которые сгорели в поезде... Чтобы не промочить ног и не простудиться, он не выходил никуда, кроме Центральной Рады, а на «Праздник свободы» отправил жену и дочку, которые наблюдали шествие с... кучи снега на Владимирской улице. Теперь же, тремя днями позже, «у мене з’явились і калоші, — вспоминал профессор. — В[олодимир] М[иколайович] Леонтович[13] привіз від Софії Ів[анівни] Симиренкової калоші покійного Василя Федоровича™, що були мені по мірі, так що я міг марширувати куди хоч»145.

На балконе думы снова были члены Исполнительного комитета и представители Советов. Звучали приветствия. Хор в несколько тысяч учащихся высших учебных заведений исполнил «Заповіт» Шевченко, произведя этим большое впечатление на зрителей. Наконец, у здания думы появился Грушевский.

«Процессия двигается далее, но народ криками останавливает ее и требует показать ему М. С. Грушевского, — сообщалось в репортаже. — Два офицера подымают профессора и на руках выносят его на думский балкон. Здесь М. С. Грушевскому устраивают грандиозную овацию. М. С. взволнованным голосом благодарит народ, — снова говорит о счастье всех народов, о федеративной республике в России и просит разрешить ему оставить балкон и отправиться к памятнику Богдана Хмельницкого, где его ожидают на украинском митинге. Народ провожает М. С. Грушевского восторженным “Слава”».

Шествие у думы закончилось около 4 часов дня, митинг у памятника Богдану Хмельницкому продолжался до 6 часов вечера146.

В украинской манифестации принимала участие Евгения Кричевская, урожденная Щербаковская. В то время она жила со своим мужем, художником Василием Кричевским, в доходном доме Грушевского, на углу Паньковской и Никольско-Ботанической. Евгения поделилась впечатлениями с братом, известным украинским этнографом Даниилом Щербаковским, который был тогда на фронте:

Ти по газетам не зможеш собі й десятої долі того, що у нас виникає — уявити. Зараз у нас іде велика організаційна робота. Ще ми не знаємо[,] скілько нас єсть свідомих українців, але все по троху вияснюється. На вчорашній українській маніфестації було (слухай!) коло 40,000 — українського війська. Ти рахував коли-небудь на це? Свідомість зараз пробуджується як ніколи. Коли на площу до Богдана зійшлися Українські війська «всѣх родов оружжя» з чудесними жовто-синіми прапорами (ми шили для артилерії одного, і другого козацького старого для «старших козаків»). Робітники з прапорами й плакатами, студентство, гімназисти, українські курсистки, інтелігенція. Коли вийшли під колокольний звон з Софії 4 попи з старими Лисаветскими корогвами — в облаченії з хором Колішевського правити коло Богдана Хмельницького литію — от-би ти побачив!.. В українців заворушилася національна свідомість. Вся площа од Софії до Михайла була заллята сполошним морем натовпу і війська. Прапорів наших було до1½ сотні і чулося, що цей натовп, не випадковий, що у всіх в грудях б'ється одне спільне, живе почуття147.