Последняя слабость

Глава X

Новый дом, новая крепость боли с отчаянием. Охранник, приставленный ко мне Самаэлем, следил за каждым шагом и взглядом, пока не остановились у здания криков. Безэмоционально выйдя из машины, направилась внутрь. Посередине груди, будто образовался кратер из переломанных ребер. Меня выбросили из жизни. Я не стала впадать в истерику, молить о последней встрече с Глорией. Не требовала вернуть деньги, из-за которых продала себя одному из самых жестоких людей, которых встречала. Нет. Ничего из этого. Я молча стояла и смотрела на закрытую дверь, которая была такой родной, но стала совсем чужой. Почему? За что? Появилось столько вопросов, но не могла найти ответа. За три года нашего знакомства и дружбы, разве дала хоть небольшой намек на воровство, предательство, распутность? За что такое отречение от меня, словно я их обокрала? Словно не ради их же ребенка продала себя! 

Миссис Райлондс была мне как мать, но все оказалось ложью. От меня отвернулись родные руки, стоило лишь перестать сидеть на месте. Как будто людям нравится кого-то жалеть. Словно, если бы я дальше оставалась бездомной и беспомощной, то Райлондсы продолжали меня любить и при этом смотреть, как умирает их ребенок. Они готовы были променять помощь на потерю? 

Остановившись посередине коридора петуньи, поняла, что совершенно не помню из какой комнаты вышла утром. Все навалилось разом, как снежный ком с торчащими железными трубами. Безнадежно опустившись по стенке вниз, коснулась пола всем телом, притянула колени к себе и, должно быть, впервые за столько времени, не стеснялась своих слез. Мне просто хотелось вылить из себя все, высушить себя, опустошить настолько, чтобы не чувствовать себя живой, а лишь сосудом. Стало все равно на общие правила, на то, что меня кто-то увидит. Я и так стала проданной вещью! Меня уже не выгонят, а будут только наказывать, наказывать и наказывать. Не щадя какого-либо участка тела. 

— Цветочек мой, — нежные мужские руки опустились на мои плечи, заставляя поднять взгляд. 

Вильям присел рядом на корточки и выглядел действительно встревоженным. В нем не было упрека моим слезам, а лишь пониманием с каким-то неизвестным раннее восхищением. 

— Помоги мне, — еле шевеля губами прошептала. 

Мужчина помог подняться, провожая в конец коридора, где оказалась нужная комната. Первым делом мы зашли в ванную, я присела на крышку унитаза и внимательно смотрела на то, как Вильям обволакивает полотенце в теплой воде, а затем протирает моё лицо от слез. Достав из кармана небольшую косметичку, прохладные пальцы стерли следы от слез, усталости, отчаяния. 

— Я бы хотел тебя поддержать, милая, но впервые господин кого-то покупает для личного пользования, — вывел из раздумий спокойный голос.

— Разве не все цветы принадлежат Самаэлю? — Иронично спросила, присаживаясь на пол возле кровати. Знакомый нервно отдернулся, словно в любую минуту появится хозяин и запретит называть какой-то девке его имя. 

— Все, но каждая из них может уйти, конечно перед уходом её изобьют как следует и лишат денег за последний месяц работы, но... — неловкая пауза с тяжелым вздохом, — ты не должна об этом думать. Посмотри на все с другой стороны. Ты в безопасности, относительной. При деньгах, в роскоши, богатстве. Нет мужчины обеспеченного, как господин, не в США точно. 

— Поэтому ему все сходит с рук?

— В каком смысле? 

— Покупка людей, — процедила сквозь зубы.

— Милая моя, это, во первых первый случай, когда он купил девушку, повторяюсь. Во вторых, большинство влиятельных лиц власти и тех, кто над властью, отдыхает у нас по праздникам. Чем больше власть, тем больше в людях садизма. Но и это к лучшему. Лучше они выльют злость на петуньи, чем на какой-то континент, — Вильям воодушевленно поправил волосы у зеркала, — наша Катрин, будучи еще петуньей, предотвратила не одну войну, позволяя над собой извиваться. 

— Творим добрые дела, — чрезмерно саркастично произнесла, отчего мужчина фыркнул. 

Только сейчас мой взгляд пал на то, что шкаф открыт и пуст. Постель является голым матрасом, без какого либо постельного белья. Занавески раздвинуты. Зеркало покрыто защитной пленкой, словно должно сохранится в лучшем виде до следующей девушки. В комнате не осталось ничего моего. Встревоженно вскочив на ноги, увидела довольную улыбку Вильяма. 

— Еще один плюс: ты будешь жить в другой комнате, намного больше этой. Но это потом, сейчас мы идем ко мне в кабинет и готовимся.

— Готовимся к чему? — Помедлив у порога, спросила.

— Сегодня вечером тебя ждет господин, — в голосе друга прозвучало сочувствие, однако тот попытался скрыть данное проявление. — Я буду с тобой до последнего, не волнуйся. 

Кабинет Вильяма заставил вспомнить меня события, которые произошли всего несколько дней назад. Стоя здесь впервые, мне хотелось убежать, спрятаться, сбежать от всех проблем и ожидающей боли. Я еще сомневалась, стоит соглашаться на такую работу, но выбора не оставалось. Сейчас, стою здесь второй раз в жизни, уже без сомнений, без попыток сбежать, без целей в жизни. Я игрушка, которой будут пользоваться, пока она не сломается. Глория была последней слабостью здравого рассудка, но и её потеряла вслед за матерью. 

Из шкафа посыпали различные одеяние, одно красивее другого, пока выбор дизайнера не остановился на белом платье. Оно было красиво, даже слишком для такой, как я. Нежная ткань походила на облако, создавая собой пушистую юбку выше коленей. Вверх был открыт, позволяя зоне декольте слегка показывать ямочку между грудью. На плечи полагалась накидка, которая держалась благодаря золотым плечам в виде тонких ветвей лозы. Локоны аккуратно свисали вдоль шеи, позволяя прикрыть оголенные участки. Макияжа на мне не было, не считая увлажняющего крема с добавлением белых блесток. 

— Почему я выгляжу как ромашка? —  Наконец-то спросила. — Разве моё положение не относится к петуньям? 

— Ты больше не относишься ни к кому из них. Тебе разрешены все цвета в одежде, но дело даже не в этом, — Вильям поправил юбку, — сегодня первая ночь в роли...

— Купленной игрушки, — перебила мужчину, заканчивая фразу. 

— Есть несколько правил, которые ты обязана соблюдать в его присутствие, — игнорируя мое высказывание, продолжил друг, проводя меня к лифту. — Не называй его по имени: господин, хозяин. Не смотри в глаза, ты не его уровня. Мы все не его уровня. Не заговаривай с ним, пока он тебе не позволит. И последнее, но самое главное - не терпи. Чем больнее он делает, тем громче кричи. Показывай свою слабость, чтобы мучения закончились быстрее. 

— Ты не идешь со мной? 

Зайдя в лифт, обнаружила, что Вильям стоял на месте. 

— Мне запрещен вход на верхние этажи. Не переживай, ты справишься, — опуская мою ладонь, с поддержкой произнес мужчина. 

Спокойно наблюдая, как цифры на экране лифта меняются, усмехнулась. Мне страшно, но и так спокойно одновременно. Главное принять неизбежность. Как говорится: " Если у тебя остается один вариант, веди себя так, словно ты так и планировала. " Буду придерживаться совета умных людей. 

Самаэль меня не убьет, уже хорошо. Я ему в роли игрушки нужна минимум на месяц, потом может и избавится, не знаю. Моя жизнь в его руках, он мой палач и мой король, который отдает приказы. Демон и ангел. Смерть и жизнь. Как много философии перед моральной подготовкой к боли, ох. 

Двери открылись на последнем этаже. Здесь было пусто, мрачно и антиутопично. Повсюду висели дорогие картины именитых художников, не было мысли, что это подделка либо копия. Такие люди коллекционируют только оригиналы. Я видела то, что раньше читала на страницах книг по истории, готовясь к экзаменам. То, что смотрели с мамой посреди ночи, когда была бессонница, а в это время лучшие аукционы. Пройдя столько боли, подумать не могла, что в памяти останется нечто прекрасное, и воплотится в мою жизнь. Дорога, к единственной комнате на весь этаж, была усеяна иглами или мне так казалось. Каждый шаг разливался маленькими колючками вдоль стоп и легким жаром. Ненароком решила притронутся рукой к полу, тот оказался холодным и гладким. Чистый мрамор. Значит, это обыкновенное накручивание самой себя. 

* В это же время *

Стоит самому серьезному человеку почувствовать, что его любят, и он раскрывается, как цветок. Стоит серьезному человеку применять грубость и силу, как другие скрывают свои бутоны, настолько плотно, что рано или поздно вытекает гниль. Именно так питается из года в год Самаэль. Страхом людским, гнилью, криками и всем плохим, чем можно удобрить корни бутона. Однако с Евой все иначе. С этой ангельской девушка, все, черт возьми, не так! 

Мужчина злился не столько на неё, сколько на себя, что не может увидеть в ней и раскрыть зло, порчу, отвратительную натуру. И все же, пока что, виднелась чистота, стекающая радугу вместо крови, невинность. Он прокусил её губу при поцелуи не от чувств, безграничных эмоций, а чтобы попробовать на вкус натуру и до чего омерзительно было узнать, распробовав вкус, что остаток на языке карамельный. Обычно вкус девушек разнится между нефтью, кислотой, безвкусием. 

Ева имела свой вкус. Настолько особенный, что Самаэль приходил в ярость. Кто она такая, чтобы менять привычный распорядок? Он её изменит, испортит, сделает из неё молодую красивую дрянь. Из её плеч будет литься не шелк, а железные цепи. 

Господин пока не знал с чего начать, но осознавал, что медлить нельзя. Его жизнь должна вернуться в прежний ритм, без глупых мыслей о какой-то смертной девки. 

— Господин, ваша покупка будет готова через час, — произнес один из охранников, которому сообщили о прибытии Евы. 

— У меня появились планы, — подзывая к себе пальцем девушек, которые умело танцевали возле каждого стола, те обрадовались. 

Не каждый день Самаэль приходит в такие места. Точнее, крайне редко. Девушки мечтают покорить сердце этого мужчины, но все безуспешно. Сердце отсутствует с давних пор, хотя, может и стоит на месте, однако без какой-либо работы. Оно не бьется, не любит, не желает. 

Пока девушки  с восхищением ублажали господина, тот думал совсем о другом. Да, к черту отрицания, он думал о Еве! Поцелуй не входил в планы и подписания договора. Было достаточно взять каплю крови из поцарапанного пальца, ладони, но нет. Самаэль сидел в метре от неё и не мог устоять от пухлых полосок на лице, которые слегка приоткрывались от волнения. Ему хотелось её, не бить, не унижать, физически хотелось. Давно он не испытывал такое, если не сказать, что - никогда, что вероятнее всего. Он позволил Еве называть его по имени, что не позволяет никому. Ева просто обязана называть его по имени. Все его нутро требует этого. Из мыслей не выходил женский образ. Она излишне прекрасна внутри, предательски очаровательно снаружи. От неё пахнет сладостями, как на детском празднике. 

Самаэль схватил одну из девушек, заставляя ту кричать от напора и боли. Ему нужно было отвлечься и это был единственный вариант. Однако, вместо криков очередной девушки, в ушах звенел приятный, обволакивающий голос Евы. 

Девушка является самым настоящим змеем искусителем для Самаэля. 

За что ему такое? Зачем он вообще её приобрел? Нужно было выгнать в ту же секунду, как почувствовал, что она не такая, как другие. 

Нет. Она его. Отныне и навеки! ЕГО! С этими словами, он допил бокал дорогого вина, оставляя пару капель на губах и с замиранием представляя, как притронется к своей покупке.