Дикая.

Глава третья.

БМВ остановился возле кафе «Льдинка», но из машины никто не выходил. За тонированными стеклами ввёлся жаркий спор. Димон никак не мог понять, почему Юля заставила его остановиться тут.

— Давай я отвезу тебя до дома. Не понимаю, в чём проблема? Я уже понял, что ты живёшь небогато. Меня местными халупами не испугаешь. Говори адрес.

— Не надо, Дим, я тебя прошу, не надо. Я выйду тут. Да, мне стыдно за свой дом, но кроме этого, ты не представляешь, что у меня за мама. Она очень скандальная особа. Выскочит, будет орать. Не хочу, чтобы ты все это наблюдал.

— Блин, ну уж коль мы решили жить вместе, мне все равно придется с ней познакомиться.

— Зачем? — потупилась Юля. — Вот зачем, скажи мне? Тебе нужна я, а не моя мама. Я свои проблемы решу сама. Дай мне несколько дней, и в субботу, в семь вечера, приезжай сюда же, к «Льдинке». А я буду ждать тебя с вещами.

— Я все равно не понимаю, на что нужно несколько дней? Ты могла бы собрать вещи прямо сегодня, — ворчал Димон, уже понимая, что Юлю не переспоришь.

— Всё-всё, — потянулась к нему девушка.

Перегнулась через ручник, обвила шею руками, поцеловала жарко, прошептала на ухо:

— Жду тебя в субботу, буду скучать.

И тут же выпорхнула из машины. Дождалась, пока Дима отъедет, помахала вслед БМВ рукой. Посмотрела победно на двери кафе и, задрав носик, пошла в сторону своего дома.

Очень Юля хотела, чтобы из кафе её увидели бывшие коллеги. Увидели, из какой машины вышла, с кем приехала. Пусть завидуют! У неё получилось выбраться из родного захолустья. Дима приедет за ней, в этом девушка была уверена. Осталось только уладить проблемы с мамой.

Хотя, это не только, это очень серьёзные проблемы! Неизвестно, как всё обернётся.

Юля шла уверенно, дошла до калитки, увидела, что она совсем развалилась и дрогнула. Страшно стало входить в дом. Всё-таки мама — человек непредсказуемый.

Надежда, мама Юли, сидела возле окна и тихо плакала, прикрывая слёзы ладошками, чтобы не увидела маленькая девочка, игравшая на полу с яркими лоскутами тканей. Конечно, Вероника ещё слишком мала и не сможет понять бабушкиного горя, но всё равно Надя скрывала от неё свои слёзы. А плакать было над чем.

Юли не было уже почти две недели. Дочка уехала, не пойми куда, непонятно с кем и, как в воду канула. Надя подозревала плохое, подозревала, что дочери нет в живых. Подтверждение своих подозрений она видела на лицах милиционеров, когда подала на розыск дочери. В милиции тоже так думали, что Юля уже не найдется. Сколько таких молодых девчонок пропадает сейчас с концами. Была девочка и нет её, словно испарилась, исчезла с лица земли, не оставив после себя следа. В милиции отводили глаза, заверяли, что ищут, но видела по их лицам Надя, видела, что ни черта они не ищут. Списали уже её дочку со счетов.

Надя плакала и не понимала, как дальше жить. Последняя пачка сосисок лежала в холодильнике. В остальном картошка. Картошка вареная, картошка жареная, картошка толченая. И это только благодаря тому, что Надя выращивала ее сама, из последних сил, на своем небольшом огородике.

Женщина чувствовала себя слабой, насквозь больной. Казалось, она болела всегда, но не было времени ходить по больницам, обследоваться. Ни времени, ни денег. Сейчас, вообще край! Несколько дней они с внучкой еще продержатся, а потом все, кормить девочку будет нечем. Заказов в этом месяце крайне мало, хватило только коммунальные услуги оплатить и купить Веронике курточку на осень.

Когда Ника родилась, Надя с дочкой решили, что с работы уйдет Надежда. Она всю жизнь на швейной фабрике проработала. Платили там сущие копейки, а последние годы стали задерживать зарплату. Вот и решили они, что Юля пойдет работать официанткой в «Льдинку», а Надежда дома будет сидеть, с ребёнком. Тем более, была у неё какая-никакая, но подработка. Надя шила на дому, были постоянные клиенты. Но с такой подработкой то густо, то пусто. У людей денег совсем мало стало, в городе только швейная фабрика и завод. Завод окончательно захирел, а на швейной фабрике зарплату годами не платят. Тут уж не до заказов.

Надя плакала возле окна и вдруг увидела сквозь пальцы фигуру дочери. Этого не может быть. Неужели это Юля входит в проем, что остался от обвалившейся калитки? Боже мой, живая, здоровая и даже не побитая! Где она шлялась все это время?

Надя не заспешила навстречу. Так и осталась сидеть возле окна. Глядела теперь не в мутное стекло, а в комнату. Ждала, пока дочка зайдёт. Слышала, как замешкалась Юля в тёмном коридорчике, как споткнулась о пластиковое ведёрко, брошенное Никой. Наконец, вошла. Уставилась на мать наглыми глазами, сказала спокойно:

— Привет!

— Привет?!! — взвыла Надя. — Это всё, что ты можешь сказать? Где ты была, Юлька?!! Тебя милиция ищет. Я уже думала, что всё.... и милиция и так думает.

— Мама, успокойся.

Юля стояла, едва зайдя в комнату. Она не кинулась обнимать дочку, не поцеловала мать. Маленькая девочка сама оторвалась от лоскутков ткани, что бабушка когда-то принесла со швейной фабрики. Оторвалась, поднялась на ноги, и, дойдя до вернувшейся матери, обхватила ее за ноги.

— Привет, что ли, — обратила Юля внимание на ребенка. Взяла Нику на руки. — Господи, какая ты чумазая! Мам, ты что, совсем ее не умываешь?

— Умываешь? Тебя сейчас только это волнует. Ты объяснишь или нет, где ты была?

— Всё, иди, иди, играй, — Юля донесла дочку до лоскутков, опустила её на пол. — Мама, у меня к тебе серьёзный разговор. Я встретила парня, и он хочет, чтобы я с ним жила. Он серьёзный, понимаешь. У него своя квартира, машина. Со временем сделает мне предложение. Он из Волгограда.

— Боже мой, — выла Надежда. — Я всё это время изводила себя, сходила с ума. Мысленно, уже пять раз тебя похоронила, а ты была с парнем! Дочь, как ты могла вырасти такой бесчувственной? У тебя ребенок, ты о ней-то подумала. Где этот твой парень? Почему он не приехал вместе с тобой, чтобы познакомиться со мной, с Никой?

Надежда резко поднялась, шагнула к стоящему в центре комнате столу. На нем швейная машинка, графин с водой, а рядом с граненым стаканом неизменный флакончик корвалола. Привычным жестом Надя налила из графина воды, накапала несколько капель корвалола. Выпила, глядя, как морщится ее дочь.

— Мама, может, ты перестанешь при любом случае свой корвалол лакать? Ты молодая женщина, в твоем возрасте еще замуж выходят, а ведешь себя, как старуха. Хватит уже строить из себя инвалида. Что касается моего парня, я никогда не приведу его сюда, слышишь? Он не знает ничего о Нике и не должен знать, иначе никогда на мне не женится.

— Что? — охнула Надежда машинально, хватаясь за сердце. — Как ты себе это представляешь? Как ты собираешься скрыть дочку? Ты что, собираешься оставить ее со мной? Я не потяну. Не потяну физически, не потяну материально.

— А если так? — Юля тоже шагнула к столу, покопалась немного в своей коричневой сумочке и небрежно швырнула на стол несколько крупных купюр.

— Что это? Тут ведь три твоих зарплаты из «Льдинки». Где ты взяла эти деньги, Юля? Твой парень, он что, бандит?

— Мама, бандит, не бандит, какая разница? Главное, он хорошо живет, и он щедрый. Я не собираюсь бросать вас с Никой на произвол судьбы. Буду регулярно привозить деньги. Только не ломай мне жизнь, я умоляю. Если он узнает, что я скрыла от него дочку, это конец. Я вернусь сюда, вернусь в кафе. Мы снова будем «сводить концы с концами». У меня появился шанс выбраться, и все теперь зависит от тебя.

— Но ты не сможешь, не сможешь ее скрывать, — простонала Надежда.

— Почему, мама? В паспорте у меня Вероника не записана. О том, что она моя дочка, знают только здесь, в нашем городе. А здесь мы с Димой будем бывать по минимуму. Если сделать всё с умом, он никогда не узнает.

— Но ведь я не вечная, — продолжала причитать Надя, — я болею.

— Ты ещё молодая, — отрезала Юля, — и болезни сама себе выдумываешь. Ты была в поликлинике, сдавала анализы, у тебя нет ничего серьёзного. Ты уже привыкла чувствовать себя больной. Встряхнись. Ты сможешь вырастить Нику, с моей помощью, естественно. Мам, ну все, давай обе успокоимся и немного передохнем. Я не прямо завтра уезжаю, несколько дней с вами поживу. Мы все обдумаем, обговорим. А сейчас давай поедим. У меня сегодня крошки во рту не было.

Юля круто развернулась, ушла на кухню. Там облокотилась на холодильник и, прежде чем открыть дверцу, сделала несколько глубоких вдохов. Все прошло лучше, чем она ожидала. Мама пока в шоке, но она смирится, точно смирится. Она всегда была такая, немного мягкотелая. Ее можно убедить. Важно надавить на нужные места. Надо больше повторять — «ты сломаешь мне жизнь, ты всё испортишь». Это помогает.

Юля услышала, как сзади мягко ступает мать. Рванула на себя дверку холодильника. Белые полки сияли пустотой, лишь на одной из решёток лежала одинокая пачка сосисок.

— Да, Юля, это всё, что у нас осталось. Я экономила из последних сил. Заказов нету.

— Всё, дальше можешь не продолжать. Я за продуктами, — захлопнула холодильник Юля.

— Нет, ни в коем случае, — начала спорить Надя, которая уже успела прибрать деньги со стола. — Ты не умеешь тратить. Сейчас опять наберёшь всякой ерунды, которая уйдёт за день, и которой особо не насытишься. Я сама пойду. Деньги надо тратить с умом, и продукты покупать тоже с умом. А ты лучше иди, пока с дочкой побудь. Она ведь скучала по тебе.

— Ладно, — Юля незаметно ухмыльнулась.

Похоже, победа уже одержана. Мама деньги забрала, значит, смирилась. Может, вслух это пока не признает, но в уме точно смирилась!

Вечером Юля легла пораньше. Разобрала кресло и улеглась. В комнате имелась всего одна кровать, на ней спала мама с Никой. Юле же приходилось слегка отодвигать стол и разбирать кресло. Она спала на нем всегда, сколько себя помнила.

Лежала, уставившись в темноту. Думала, насколько здесь всё мрачно, тягостно. И как же ей повезло вытянуть счастливый билет в виде Димы.

На кровати мирно сопела во сне Вероника, вздыхала мама. Она тоже не спит, тоже думает. Как всегда, страдает. Заколебала уже, делать из всего трагедию. Что для неё изменится? Она и раньше сидела с Никой. Почти ничего не поменяется, кроме того, что денег станет больше.

Через несколько дней, когда Юля собралась уезжать, между ней и мамой разгорелся нешуточный спор.

— Ты должна дать мне свой адрес в Волгограде, просто должна.

— Зачем, мама, зачем тебе этот адрес? Ты что, приезжать собралась? Я тебе уже сказала, что это невозможно. Я не знаю, что от тебя ожидать. Мало ли, что на тебя накатит? Вдруг ты приедешь и расскажешь Диме о Нике.

— А если, не дай Бог, конечно, что-то случится,? Ника ребёнок, она может заболеть, а я не смогу даже сообщить тебе. Это ненормально, Юль. Ты что, сама не понимаешь? Оставляй адрес, иначе я тебя никуда не пущу.

Юля собралась уже. Вещей у неё немного, одна среднего размера дорожная сумка. Старая, с длинной перешитой лямкой. Эту лямку девушка уже на плечо закинула, собираясь уходить, а тут мама с ее претензиями. Перегородила дверь, требует адрес.

— Хорошо, ладно! — отшвырнула сумку Юля. — Я оставлю тебе адрес, мам. Оставлю в том случае, если ты поклянёшься не приезжать, не беспокоить меня по пустякам и держать существование Ники в секрете. Клянись, мама!

— Клянусь.

— Нет, так не пойдёт. Клянись тем, что тебе дорого. Клянись жизнью Ники!

— Юлька, какая же ты всё-таки плохая мать! Кто же клянётся жизнью ребёнка? Так нельзя.

— Клянись, говорю, иначе адреса не будет.

— Хорошо, я клянусь жизнью Ники, что я никогда не выдам тебя перед твоим парнем. Довольна? Пиши адрес.

— Ладно, сейчас.

Юля дернулась, достала из старого серванта тетрадку, еще свою, школьную. Вырвала последнюю, неисписанную страницу, положила ее на стол и на секунду замерла. Появилась мысль обмануть маму, написать первый попавшийся адрес. Мысль, конечно, заманчивая, но так тоже нельзя. Она же вроде поклялась. Эх.... Юля качнула головой и написала настоящий адрес.

— Всё, ты довольна? Я могу уходить.

— А что же ты Нику на прощанье не поцелуешь?

Надя всё никак не могла отпустить дочку. Сердце сжималось в предчувствии беды, с ощущением того, что неправильно они поступают. Не выйдет из лжи счастья.

Юля такая порывистая, нетерпеливая, чмокнула быстро Нику в чумазую, как всегда, щёчку, и выскочила.

И вот уже вновь Надежда смотрит в окно, как дочь, уверенно шагает прочь. Навстречу своему счастью.