Когда УЧИТЕЛЬ становится хищником

Глава 2: Медуза в костюме

Дождь стучал по подоконникам кабинета истории, превращая стекло в мозаику из стекающих капель. Я сидела, уткнувшись в учебник, стараясь не смотреть на часы. Каждая минута этого урока казалась вечностью, растянутой между его голосом и тиканьем старого механизма на стене. Кристиан Уокер расхаживал между рядами, его пальцы скользили по спинкам стульев, словно он настраивал невидимые струны. Сегодня на нём был тёмно-синий костюм, который делал его глаза ещё холоднее.

— Мораль в античности, — произнёс он, останавливаясь у доски. — Кто рискнёт дать определение?

Класс замер. Я знала ответ — всегда знала. Но сегодня язык будто прилип к нёбу. Его взгляд скользнул ко мне, и я почувствовала, как под воротником блузки выступает пот.

— Морган, — он произнёс мою фамилию так, будто это было обвинение. — Неужели наша звезда стушевалась?

— Мораль… — я заставила себя говорить, сжимая колени под столом. — Это система норм, которая… регулировала поведение в обществе. В Древней Греции она основывалась на…

— На страхе, — перебил он, ударив указкой по ладони. — Страхе перед богами, позором, изгнанием. Вы говорите, как учебник, Морган. Сухо. Без крови.

Он подошёл ко мне, и запах его одеколона смешался с запахом дождя. Его рука легла на мою парту, перекрывая строки в тетради.

— Спартанцы бросали хилых младенцев в пропасть. Афиняне запирали жён в гинекеях. Римляне скармливали христиан львам. — Он наклонился так близко, что я увидела крошечную царапину на его левой брови. — А вы сидите здесь, в своём аккуратном платье, и лепечете о «нормах». Как мило.

— Это… история, — выдавила я, чувствуя, как гнев поднимается из живота. — Мы изучаем факты, а не…

— Факты? — Он рассмеялся, и звук был похож на лязг цепи. — Факты в том, что вы все тут — кучка пуритан, дрожащих от слова «секс». Вам бы в викторианскую Англию — носить корсеты и падать в обморок при виде лодыжки.

Класс захихикал. Я впилась ногтями в ладони, пытаясь не выдать дрожь в голосе:

— Мораль эволюционировала. Мы…

— Эволюционировала? — Он резко выпрямился, и тень от его фигуры накрыла меня. — Вы думаете, ваши предки не мечтали рвать одежду друг с друга на агоре? Не представляли, как приковывают рабов к ложам пиров? — Его голос стал тише, ядовитее. — Вы просто боитесь признать: в каждом из вас сидит дикарь. Особенно в вас, Морган.

Он повернулся к доске, словно вычеркнув меня из пространства. Я смотрела на его спину, на то, как мышцы напрягались под тканью пиджака, когда он писал мелом: «Стыд — лучшая узда».

— Домашнее задание, — бросил он через плечо. — Эссе: «Почему античная мораль — лицемерие в тоге». Минимум три страницы. Те, кто будет цитировать Википедию, получат двойку.

Когда прозвенел звонок, я бросилась собирать вещи, но его голос остановил меня:

— Морган. Останьтесь.

Сердце упало куда-то в живот. Я слышала, как одноклассники перешёптывались, выходя из кабинета. Дверь захлопнулась, оставив нас в тишине, нарушаемой только шёпотом дождя.

Он сидел на краю стола, разглядывая меня, как биолог — подопытную мышь.

— Вы ненавидите меня, — констатировал он, вертя в пальцах серебряную ручку. — Это написано у вас на лбу.

— Вы… унижаете меня при всех, — проговорила я, удивляясь собственной смелости.

— Унижаю? — Он приподнял бровь. — Или заставляю думать? Ваши прежние учителя натаскивали вас, как собачку, на правильные ответы. А я… — Он соскочил со стола и подошёл вплотную. — Я показываю вам зеркало. Вам не нравится своё отражение?

Я отступила, но он продолжил двигаться вперёд, пока моя спина не упёрлась в шкаф с картами.

— Вы боитесь собственных мыслей, — прошептал он. — Боитесь, что кто-то увидит, как вы краснеете, читая Катулла. Как задерживаете взгляд на статуях Аполлона. — Его палец коснулся моего виска. — Здесь бушует шторм, а вы пытаетесь построить дамбу.

— Это неправда, — выдохнула я, но голос предательски дрогнул.

— Ложь, — он ухмыльнулся. — Вы провели пол-урока, рисуя на полях моё имя.

Кровь прилила к щекам. Я вспомнила, как вчера зачёркивала буквы, пока бумага не порвалась.

— Я…

— Не оправдывайтесь, — он отступил, внезапно сменив тон. — Оправдания — удел слабаков. Принесите эссе завтра. И, Морган… — Он открыл дверь, впуская шум коридора. — Попробуйте написать что-то своё. Хотя бы раз.

Я вышла, чувствуя, как дрожь в руках смешивается с чем-то тёплым и опасным. В туалете, глядя в зеркало, я заметила красные пятна на шее — следы стыда или гнева? Размыла водой лицо, но образ его ухмылки не исчезал.

Дома, за компьютером, я пялилась в пустой документ. Курсор мигал, как обвинение. «Почему античная мораль — лицемерие в тоге». Я набрала пару клише, потом стёрла. В голове звучал его голос: «Пишите своё».

Ночью я проснулась от собственного стона. Во сне он стоял за моей спиной, пока я писала эссе, и его руки скользили по моим плечам к горлу. «Слабые места, — шептал он, — всегда начинаются с шеи».

Утром я распечатала текст, полный яда и цитат из Сенеки, которых не было в учебнике. Когда я положила листок на его стол, он посмотрел на меня так, будто я наконец сказала «здравствуйте».

— Прогресс, — пробормотал он, и в уголке его рта дрогнуло подобие улыбки.

Но настоящий удар ждал после уроков. Открыв учебник, я нашла между страниц о Спарте листок с его почерком: «Стыд — это просто другая форма возбуждения. Не благодарите».

Я сожгла записку в раковине, наблюдая, как пламя лижет буквы. Но запах гари остался на пальцах, как и его слова в голове.