Призраки заброшенного мотеля

Злосчастная прорубь

1918 год, Тампере, накануне переломного момента в финской гражданской войне

К середине марта стало понятно, что надежд на победу красной гвардии остаётся всё меньше. В окрестностях Тампере полыхали пожары, по ночам окрашивая небо кроваво-красным заревом. Всё ближе бухали пушки, строчили пулемёты, время от времени захлёбываясь от удивления, получив достойный отпор от противника...Злыми пчёлами жалили пули — порой вовсе не тех, кому предназначались — окропляя снег красными кляксами. В местах особо жестоких многочасовых сражений кляксы сплывались в одно огромное пятно и ночному небу, красному от пожарищ, казалось, что оно отражается в городских проходных дворах, в защищённых лесом просторах полей и открытой всем ветрам поверхности озёр.

В приземистом домишке семейства Кусти уже который день царила напряжённая атмосфера. Мать плакала в углу комнаты, беззвучно молилась — боялась, что муж услышит. Тойво до хрипоты утверждал ей, что никакого Бога нет, а сыновья, названные в честь библейских апостолов поддакивали: «Религия — опиум для народа». Понаслушались на этих своих собраниях рабочих комитетов! Да ладно бы, только сами с пути истинного сбились, ещё и младшую, Аннеле, заразили идеями какого-то там «пролетариата». Не понимала Айно Кусти что за польза от этого пролетариата, если еда в доме появлялась ещё реже, чем в те времена, когда ходила Айно каждое воскресенье на службу в церковь и всё ей было понятно в той жизни, что приходилось вести семье Кусти.

- Вот чего не хватало вам, дурням, - тихим голосом вещала Айно мужу и сыновьям, сменяющим друг друга у кухонной занавески — зорко следили за тем, что творилось на дворе. - Работа у вас у всех была, да и нам с Аннеле хватало забот на подённой работе. Что вас понесло в какую-то там гвардию?

- Ой, молчи мать, если не понимаешь! - шикнул на матушку старший сын Петтери. Паули дёрнул брата за рукав, но тот не унимался:

- Мы с отцом да с братом спины за копейки гнули, вы с Аннеле руки-ноги натрудили по барским домам работая. Наши начальники только пинки да тумаки раздавать горазды, да свои доходы увеличивать. Или не видела, какие у них дома, какая посуда, что на обед подают, да как часто барыни платья меняют? Неужто нравится тебе в продымленном доме жить и двадцать лет одно и то же пальто носить? Не дело это, когда у одних всё, а у других ничего.

- Ну дак если не родились мы в богатых семьях — откуда у нас хоромам взяться, да десятку платьев в шкафу? Но разве ж мы плохо жили? Ни голода, ни холода особо не знали! Барышня Линдросов предложила нашей Аннеле место горничной — худо ли? Не надо таскаться из дома в дом, зарплата постоянна и комната своя в барском доме!

- Мама! - вступил в разговор более уравновешенный и спокойный Паули, - Ты сама себя послушай! Ну какое счастье в рабском труде? Пролетариат за то и борется, чтобы был нормированный рабочий день, достойная зарплата, чтобы каждый мог учиться и сам себе барином стать, если трудиться обучен. Нынче же трудись — не трудись — всё забирает кучка богатеев! Вот победим белогвардейскую сволочь и заживём на славу!

Мать только рукой в сторону младшего сына махнула и снова уткнулась лицом в кухонное полотенце, только плечи затряслись. Муж её, Тойво, в этот раз сыновьям не поддакивал, сидел, насупившись, глядя в выступающий из половицы гвоздь. Потом поднялся, прошёл к печи и принялся рыться в большом ящике с инструментами.

- Опять молоток на место не положили, пролетарии! - буркнул он сыновьям. Взяв подвернувшийся под руку топор, он склонился над гвоздём, о который порвано было немало вязаных носков, и со злостью вколотил его в половицу. Вогнал так, что шляпка утонула в натруженном дереве.

Не на гвоздь злился Тойво и даже не на жену, не понимающую прописных истин — давно ли он сам рассуждал так же? Не сказать, чтобы был всем доволен, но раз отцы так жили — значит, и им ту же лямку тянуть. А потом стали приезжать агитаторы, организовывать рабочее движение. Сначала сыновья туда потянулись, потом и отца заманили на тайное собрание. И так ладно говорил приезжий оратор, такие правильные вещи излагал, что попадали они прямиком в сердце — как нынешние пули некоторым товарищам Тойво, сгинувшим в котле борьбы за свободу рабочего класса. Вот и Айно в церкви так же священникам верила, как он этим агитаторам. А теперь вот захлёбывалось в крови рабочее движение и, не взирая на своё имя* Тойво больше не верил в его победу. Дорвавшиеся до высоких должностей в красной гвардии «военачальники» погрязли в пьянстве да разврате, а на рядовой пролетариат им стало плевать с высокой колокольни. Недавно прошёл слух, что часть высшего руководства сбежала в Россию. Тойво не знал — правда это или наговоры, но впервые задумался о том, какой опасности подверг свою семью. И сыновей не отговорил, и дочка вслед за ними в красную гвардию вступила. К соседям, вон, тётка из северных районов пробилась, нарассказывала ужасов — как белогвардейцы расправляются с теми, у кого на рукаве красную повязку увидят. А уж к женщинам — с особым зверством. Особенно, если женщина в мужскую одежду посмела переодеться. И штанов лежат и в причинное место штык воткнут, да провернут несколько раз. Ну а до этого, понятное дело, изнасилуют всей толпой…

Глаза Тойво нашли младшую дочь — устроившись на лавочке под дальним окном, она штопала его куртку. Сердце заныло. Его кровиночку будут лапать какие-то звери? Не бывать этому!

Вернув топор на место, Тойво зачерпнул ковшиком ледяной воды. Её недавно принесла Айно. Мужчины из дома до наступления темноты выходить боялись. Сегодня в ночь должны были собраться остатки районной ячейки во дворе её председателя, распределить между собой винтовки и патроны и разойтись по назначенным каждой группе объектам для защиты. Собиралась идти с ними и Аннеле, но так зашлось отцовское сердце тревогой и болью, что принял он другое решение — молниеносно, не задумываясь…

Тойво сел рядом с дочерью и тихо сказал:

- Аннеле, у меня к тебе дело есть — нужно навестить мою сестру, что живёт в деревне за Медвежьим Носом, рассказать ей про обстановку в городе и предупредить, что можем мы на днях к ней на постой явиться. Ненадолго. Взять припасов в дорогу и отправляться в сторону Выборга.

- Ты что же, отец, не веришь в нашу победу?

Голос отца зазвучал ещё тише:

- Не верю, дочка. Заварили кашу горячие головы, расхлёбывать же всем придётся — и правым, и виноватым. Слышал я про те зверства, что белоповязочники творят с такими, как ты. Брат твой двоюродный вечером коня приведёт, вот на нём и поскачешь. Дорогу знаешь. Старайся держаться ближе к лесу. Хотя сейчас не узнаешь, как лучше...И в лесу может смерть поджидать, а на открытом месте быстрее пулю перегонишь… И не сомневайся, не думай ни о чём — твоё дело до Катри добраться!

- Ну хорошо...Надо — так надо… - Аннеле перекусила нитку зубами и отдала отцу куртку, - Готово! Можешь и дальше носить и радоваться!

Поднявшись, Тойво потрепал дочку по тёмно-русым волосам — не приучен к нежностям, а хотелось прижать к груди, приласкать их всех по очереди — жену, сыновей…

- Я добегу тогда до Марьо Киуру, она обещала муки немного дать. Напеку лепёшек в дорогу.

- Беги, дочка…

Повязав на голову тёмно-коричневый шерстяной платок, Аннеле по ошибке схватила с вешалки материнский тулупчик. Заметила это уже во дворе, но возвращаться не стала — всей-то и разницы между их с матерью одеждой, что у Аннеле на рукаве красная повязка алеет. Может, и лучше, что не свою тужурку схватила — Марьо хоть и была давней подругой Аннеле, а «красноповязочников» не шибко жаловала.

У Марьо были гости, пришлось выгуливаться вокруг дома, ждать, пока они уйдут. Времени на то, чтобы лепёшки печь, оставалось всё меньше. Аннеле злилась, но развернуться и уйти уже было неудобно.

«Если не успею с тестом завестись — возьму муку с собой, тётушке Катри отдам. Испечём с ней вместе пирогов в дорогу до Выборга».

Аннеле ни на секунду не сомневалась, что всё выйдет так, как отец сказал. Попив с Марьо чаю — та заманила, показав настоящее сокровище, кусок сахара величиной с кулак — и обсудив, как трудно стало добывать еду, она распрощалась с подругой и вышла из дома Киуру, когда уже заметно стемнело.

Поначалу ей показалось, что выстрелы раздаются с другой стороны, не от их дома. Но чем ближе подходила Аннеле к знакомой улочке, тем яснее становилось, что стреляют именно там — в их дворе. Она бежала изо всех ног, никого не таясь, и только в самом начале проулка затаилась, стала пробираться к дому задворками…

Чтобы в конце пути увидеть страшную картину: всех её родных расстреляли. Отец, мать и оба брата лежали у стены в неестественных позах, забрызганные красной кровью...В доме хозяйничали белоповязочники, явно пришедшие в дом Кусти по наводке.

Чья-то рука накрыла Аннеле рот. Вторая рука осторожно развернула её на сто восемьдесят градусов. Перед ней стоял двоюродный брат, Антти.

- Тихо, Аннеле, тихо...Хорошо, что тебя дома не было. И тебя бы порешили, ироды...Знаю, кто отца и братьев выдал, отомщу. Идём к Конюшенному двору, там ещё наши держатся. Возьмёшь коня, да я провожу тебя немного…

Дальше путешествие Аннеле складывалось удачно. До тех пор, пока не показался впереди мыс Медвежий Нос. Антти посоветовал Аннеле ехать по замёрзшему озеру, пригибаясь пониже — так и других путников проще заметить и от пули по возможности укрыться. Светло-коричневый конь, с белыми хвостом и гривой, шёл легко, не спотыкаясь. Сильными ветрами снег почти сдуло с застывшей поверхности озера, но всё же его оставалось достаточно, чтобы копыта не скользили по льду.

До берега оставалось около ста метров, когда лёд проломился...Сильное течение в этом месте не давало ему окрепнуть. Аннеле скорее растерялась, чем испугалась. Испуг пришёл позже, когда холод сковал тело, одежда стала тяжелее и тянула вниз, под воду. А там течение приняло девушку в свои объятья, потащило подо льдом в сторону прОклятого Шаманом мыса.

Конь из последних сил рванулся из режущей лезвиями холода воды вверх, ухитрился найти крепкий участок льда, выбрался из проруби, жалобно заржал и скорей поскакал дальше, к надёжному берегу…

Он добрался к дому Катри — замёрзший и дрожащий с головы до пят. Хозяйка всплеснула руками, завела коня в хлев, принесла согретую теплом печи попону. Конь остался жив, как и Антти, попавший в плен к белогвардейцам и отсидевший долгий срок за «предательство интересов родины».

А Аннеле...Аннеле «попала в плен» к мысу Медвежий Нос. Мы ещё встретимся с ней, но не скоро…