Общая касса

3

   А в комнате с низким потолком и убогой, давно вышедшей из моды обстановкой, состоявшей, из видавшего виды, рассохшегося гарнитура светлой полировки, шла неспешная беседа, изобиловавшая острыми углами, словесными ловушками и прочими хитростями. За круглым столом, покрытом цветастой клеенкой, друг против друга, уперев локти в столешницу сидели Курдюм и Николай Сергеевич Гаршин, еще недавно с гордостью и охотой отзывавшийся на кличку "Седой". Теперь же он восседал в цивильном костюме из дорогого бутика, и проявляя нетерпение, барабанил пальцами с холеными ногтями по граненой стопке.

Ему было немногим за пятьдесят, но годы взяли свое, и теперь, Седой являл собой, отяжелевшего от избытка хорошей пищи, дородного сибарита, то и дело отиравшего платком совершенно голый череп, и пуча на собеседника блеклые выпуклые глаза, цвета бутылочного стекла. На одном из его пухлых пальцев красовался массивный золотой перстень с черным агатом, единственной целью которого, было прикрыть собой татуированное кольцо - свидетельство о давно оттянутом сроке.

Сторонний наблюдатель был бы искренне удивлен, узнав, что в "багаже" этого баловня судьбы две судимости по серьезным статьям, зато непременно отметил нынешний статус Николая Сергеевича, как довольно удачливого бизнесмена, ухватившего Синюю птицу прямо за хвост.

Хозяин же, несмотря на то, что был старше гостя лет на десять, представлял собой полную противоположность ему. Он был подтянут, сухощав и прост, в незатейливой свободной рубахе без воротника с глубоким вырезом на волосатой груди, откуда назойливо проглядывала синева татуированного сюжета. Копна седых волос на его голове, была аккуратно зачесана назад, открывая гладкий, без единой морщинки сократовский лоб. Что же касательно кистей рук, положенных на стол и сплетенных пальцами в мощный двойной кулак, то они хоть и были пронизаны вздувшимися жилами, однако видать давно уже не имели на своих ладонях трудовых мозолей.

Сильным контрастом к общей убогой обстановке в комнате, выдержанной в стиле 60-х годов, являлись резко отличающиеся от нее, штрихи современной цивилизации, в виде японского телевизора с плоским экраном, в углу и навороченного музыкального центра, располагающегося на серванте. Яства, выставленные на столе, также сильно диссонировали с окружающим, и ни в коей мере, не напоминали простую провинциальную пищу. Здесь были икра и балык, салями и швейцарский сыр, норвежские шпроты и пармская ветчина. Из горячительного же, в центре стола красовалась литровая бутылка старой доброй водки, но одного взгляда на этикетку было достаточно, чтобы понять, что куплена она была совсем не в местном гастрономе.

Хозяин, не чокаясь, опрокинул в себя очередную стопку водки, крякнул, и закусывая балыком, степенно продолжил начатый разговор, до этого в основном касавшийся общих, ничего не значащих тем о прошлом, о знакомых корешах - кто за бугор дернул, кто нары протирает, а кто и бушлат деревянный давно прикинул. Не раз по молодости сводили их кривые дорожки, было что вспомнить, однако, оба особой сентиментальностью не страдали. И Курдюм, посасывая балык, спросил:

- Значит, в бизнесе обретаешься, говоришь, имеешь свою команду, да нет-нет щиплешь себе подобных, так сказать, не переступая закон и к их всеобщему удовольствию? Это неплохо, Седой, неплохо. Кстати, прикид у тебя нынче статный.

Реплика в устах хозяина прозвучала, как показалось Седому, несколько иронично. Он заерзал на стуле, лоб его вспотел пуще прежнего, а глаза выразили на мгновение ну прямо собачью преданность.

- Эх, Курдюм, тебе ли не знать - времена то сегодня другие. Молодежь подросла, понятия ни в грош не ставят - приходиться перекрашиваться, да и в телогрейке как- то не очень сподручно. Сам, небось понимаешь, а так спокойнее. Но кулак - по-прежнему уважаем. Особенно если в нем еще и зажаты "баксы". Причем чем больше - тем и почет поосновательнее, - как бы оправдываясь, ответил гость.

- Тебе виднее, я что против? Мне же, пенсионеру, и телогреечка не западло, - спокойно, чуть прищурясь, и как рентгеном просвечивая собеседника, произнес Курдюм. - Не буду спрашивать, как ты меня надыбал - шавок, готовых за бабки мать родную продать сейчас полно - скажи как на духу: если я правильно понял, решил основательно поменять окрас, тогда зачем тебе старый рецидивист понадобился?

В комнате повисла недолгая пауза. Седой, памятуя былой опыт, тщательно подбирал слова ответа, чтобы при случае не потянули за язык. Наконец он что-то сообразил, и, не глядя в глаза собеседнику, выдал:

- Тебя, Курдюм, что балду, то есть солнце - как ни прячь, себя выкажет. Мы ведь тоже не в тайге живем, ваши столичные нет-нет заглядывают, а там - слово за слово, как говориться. А что касательно окраса: говорю же, сейчас время такое - ковырни кого во власти, того и гляди лагерный клифт просветит. А мы, грешные, чем хуже?!

- Может и не хуже, - снисходительно согласился Курдюм, откидываясь на стуле. - Короче, бабки тебе нужны, иначе б не пришел. Только почему я тебе должен верить?

За столом опять повисла неловкая пауза и Седой, опрокинув в себя очередную рюмку, тщательно закусив и малость подумав, решил выдать основательный, по его мнению, довод.

- О бабках позже - тут вертеть хвостом не буду, ты же видишь насквозь любого, а вот насчет доверия.... Помнишь, во Владимирском, смотрящим меня хотели произвести? Ты, между прочим, впрягся за меня серьезно. Видать были основания? Правда, Тенгиз с Корявым взбеленились, и обломилось.

- Эко вспомнил! Так и должно было обломиться. Сейчас то, что скрывать. Я знал это наперед, но у меня свой расчет был, поэтому и впрягся. Чтобы Милоша привязать. Помнишь Милоша, дружка твоего? Да Корявого, надо было толкнуть на действие. А что касательно тебя - так я тоже был против, в душе. Вот и получился расклад: Тенгиза в крытку до конца дней определили и если мораторий отменят - тут же лоб зеленкой намажут. А Корявый уже много лет как червей кормит! Так что, друг ситный, закатай губу - у всех были свои виды, - хозяин, улыбнувшись сквозь зубы, взглянул хитрыми глазами на явно растерявшегося гостя и следующей фразой решил его как бы подбодрить. - Да ладно, что было то прошло. Излагай конкретно, что надо, а там поглядим.

Однако Седой, казалось бы, уже потерял всякий интерес к разговору. Он лихорадочно стирал с лысины обильно выступивший пот и старательно, что было видно по его бегающим блеклым глазкам, искал новые аргументы в свою пользу. Наконец, выдавив из себя подобие улыбки и хлопнув без закуски, залпом рюмку водки, он принял, как ему показалось, единственно верное решение: не сотрясать без толку воздух спорами и придерживаться впредь тона, заданного хозяином.

- И то, правда, - с хрипом в горле после выпитого промолвил он. - Давно это было, прав ты, Курдюм! Да я и не в обиде, а кто старое помянет, как говорится... Короче, мне действительно нужны бабки и большие! Что же касается гарантий - ставлю себя со всеми потрохами.

- И, на кой мне, твои потроха? - усмехнулся Курдюм, с удовлетворением заслуженного ветерана, чувствуя свою власть над сидящим перед ним человеком, воочию представив, его заплывшие жиром внутренности. - Но раз так, будем говорить по-деловому: что, как и сколько? Но это еще не факт, что все срастется так, как ты задумал! Убеди, будь добр, тогда и подведем баланс. А потроха твои, я и на Луне добуду, если что - ты ж меня знаешь!

Курдюм не кривил душой и далек был от того, чтобы слыть "добрым дядей", но не использовать шанс, причем исходя из собственных интересов, было глупо и непростительно. Что же касалось Седого, то в этом хитросплетении слов и полуискренности, он, державший все это время ухо востро, почувствовал слабую надежду. Этого было достаточно, чтобы приободриться и неспешно, со смаком выпив водки, приготовиться излагать проблему.