Причем тут менты!?

"Война Кланов становится неизбежной"

— Гм... Гм... Кхе! — Таранов словно специально покашлял, этак демонстративно, чтоб заглушить чей-то голос рядом с его трубкой.

Уж не Николаича ли? Который в отпуске? Или – сигнал работы под контролем?

— Слушай, Дмитрий... тогда, я бы хотел сам с ним встретиться, возможно, обтереть тему, предложить ему... сам понимаешь. Но через газету этого делать не хочется, там его домашний не дают. Ты мне не подскажешь его отчество, год рождения... если «Василий Иванов» не псевдоним...

— Не псевдоним. Он тот ещё Чапай!

─  Вот как? – не по делу вопросил Вад, - а что же клички не слышал соответствующей?

─ Не прижилась. Если сам его когда увидишь, сразу поймешь – «нет, не Чапай это»!

— Ну, тогда это... ФИО, адресом не утруждайся, или домашний телефончик.

Теперь уже задуматься пришлось мне. Поимев любые из этих данных, двух, трех, как говорится - «или—или─или?», «Астратур» мог в два счета установить и домашний адрес Василиваныча, что не могло мне понравиться. Ему самому — тем более! Поэтому... Однако... Но тем не менее... Особенно, учитывая... Особенно если... Да еще...

Мои безмолвные этические терзания как-то  - эфиными путями ноосферы? ─ дошли до Таранова, он внес коррективы:

— Тут ведь вот в чем дело: мы его и без тебя сможем в два счета установить, но времени это дело займет чуть больше. А время сейчас играет… роль….

Бедолага не удосужился подобрать сравнение ─ роль кого играет время, стремительного Лаэрта или спокойного черепа Йорика, но я вдумался в его слова: действительно так!

— ... А вдруг он без нашего предупреждения успеет волны нагнать? Если ты насчет адреса, не волнуйся. Хоть он нам и не нужен, все равно будет. А предупредить его надо бы! Предупрежден ─ значит, вооружен, слыхал? Вооружи своего друга!

Мне удалось найти только одно возражение:

— Ладно, ты уж не обижайся, я сперва у него самого спрошу, можно дать его домашний или нет. Как сказать: из «Астратура» хотят поговорить, да? Конфиденциально?

Таранов опять покашлял.

— Ну, давай! — согласился он. — Только поясни, что никто не угрожает, наоборот, поиски консенсуса, общего языка.

— Так и передам! За консенсусом тебя хотят, так и скажу!

— И с Алферовым поговоришь? Он сегодня промолчал что-то...

— Не успел. Поговорю. Я перезвоню, как с обоими пообщаюсь.

— Так!

Только повесив трубку, я вспомнил, что позабыл нажаловаться Таранову на «шестерок»-инспекторов из их страхового. А, ни к чему это! Им и так не сладко! Полтретьего... наверняка парятся еще, голубчики! Что по лбу, что в лоб — СОБР и РУОП.

Гаррик слегка поломался, но согласился на компромиссный вариант:

— У меня в ежедневных выпусках все равно места мало, ладно, перебьюсь пока на «Короткой строкой», без деталей. Ничего вкусного, только факты. Но в еженедельном приложении мне просто никак нельзя подробности опустить, так и передай этим бизнесменам. Прям охота посмотреть, где, какой и какими методами они у Василь Иваныча консенсус найдут, хе-хе!. Слушай, что там в вашем концерне, в смысле, в «Нота Бене», говорят, арестовали кого?

— К еженедельнику расскажу! — пообещал я.

Василиваныч повел себя странно:

— Конечно-конечно! — заголосил он. — Давай! Дай им мой домашний, хоть адрес! Всесторонний диалог всех слоев общества, я всегда – за!

— Я лично твоего адреса и не знал никогда! Интереснее вещи есть! — рявкнул я на него и повесил трубку: у всех свои причуды.

И только отзвонившись Таранову, вдруг обнаружил в своей голове ужасающую мысль... Этот Василиваныч вполне может согласиться на встречу только затем, чтоб описать и её на следующий же день! Чем не сенсация?! Чем не глубочайшее проникновение в естество изучаемой проблемы?! Полудурок!

Я кинулся ему перезванивать, но опоздал: Василиваныча уже не оказалось на месте. Что ж, безумству храбрых — соответствующая песня. Заупокойная. Но, может, он все же не полностью безумен, этот храбрец?

Кто знает! Сам-то я лишен маниакальных амбиций естествоиспытателя. Или — Естества-Пытателя. К чему пытать или испытывать на прочность это милое естество? Нужно уважать Господа или Теорию Вероятностей (последнее — заменитель для атеистов). Ко всякому знанию следует быть готовым – только тогда оно станет тебе полезным, а не отяготит чрезмерной эрудицией. Хм, «ерундицией»!

«По крайней мере, — сумрачно подумал я, — кое-чего он этим финтом достиг. А, если решится на трюк с записью предстоящих переговоров ─ еще и большего достигнет. Завтра его газетку распродадут по крайней мере на один экземпляр больше, чем обычно! Черт, выбрасывать триста ─ или уже четыреста? ─ рублев из-за умника Василиваныча!»

«НОВЫЕ ПОДРОБНОСТИ ПО ДЕЛУ ОБ УБИЙСТВЕ ШАМИЛЯ: ВОЙНА КЛАНОВ СТАНОВИТСЯ НЕИЗБЕЖНОЙ!»«... В результате оперативных следственно-розыскных мероприятий следствию уже удалось установить, что незадолго до смерти Шамиля у него состоялся конфликтный и напряженный разговор с вице-президентом одного могущественного концерна, в страховом агентстве которого — пикантная деталь! — и было застраховано все дело покойного от конторы по торговле недвижимостью до личного имущества и небольшой рекламной газетки «Нота Бене». Самое же интересное, что там же была застрахована и жизнь Шамиля. Все эти сведения подтверждаются и данными из независимых источников нашей газеты. Мне также стало известно, что следствие уже определилось со своей основной версией, хотя эта информация пока упорно замалчивается прокуратурой... Вчера бойцы РУОПа провели рейд, в результате которого ими была конфискована документация фирмы «Нота Бене», арестованы банковские счета... Разбирательство будет долгим! Похоже, что само дело – как легальный бизнес, так и нелегальные доходные предприятия, ─  Шамиля будет ликвидировано, во всяком случае, «заморожено» до прибытия его преемников с Юга, а вот дело о его убийстве будет только набирать обороты! Становление нашей законности во многом... »

Дальше опять шла какая-то бодяга, потом — мелким шрифтом «см. стр. 4». Я читал прямо у лотка, владельца которого только что обогатил на трешку, поэтому прошло некоторое время, прежде чем мне удалось развернуть газету, изрядно измяв ее листы о спешащих прохожих. Меня сегодня никто не ждал. Я мог не торопиться. Но недобрые предчувствия уже начали шататься по моим извилинам.

Я отошел к ближайшей «точке», взял сосиску в тесте и стакан чая и продолжил ознакомление с публицистическими потугами Василиваныча. Четвертая страница полностью оправдала все мои предчувствия.

«... Вернемся все же к „основной версии" следствия. Повторю: пока что она тщательно скрывается даже от прессы, но такое неестественное положение вещей предоставляет нашим читателям уникальную возможность сравнить впоследствии основную версию газеты с версией следствия. Конечно, мы не можем никого обвинить, но вот только некоторые факты, на мой взгляд, вполне стыкующиеся между собой. 1989 год — год пламенной дружбы Шамиля с товариществом »Астратур". Именно при помощи кредитов от этого ТОО, быстро преобразовавшегося сперва в АОЗТ, а затем и разросшегося до могущественного концерна, Шамиль начинает развивать свой бизнес, связанный с... »

Ну, это все и без него известно, нашел-таки, как раздуть статью!

«Начало 1992 года, кредиты еще не выплачены, но это не охлаждает отношений между сторонами. Однако Шамиль — теперь уже не узнать, добровольно или нет, — заключает страховые договоры на крупные суммы со свежеиспеченным „страховым агентством" концерна. Наконец, последние штрихи к этой предыстории: в конце 1993 — начале 1994 года „Астратур" существенно увеличивает страховые взносы, проведя своеобразную „индексацию"... »

И такое могло быть, ладно!

«... Очевидно, что этой индексацией многие остались недовольны, доподлинно известно, что у ряда фирм, отказавшихся заключать страховые договоры на новые суммы, произошли существенные неприятности. Пожар на складе у одной конторы, крушение целого грузового состава с товарами для второй... Конечно, „Астратур" незамедлительно выплатил всем пострадавшим страховку — по договорам 1992 года. Есть ли необходимость говорить, что такие компенсации побудили все остальные фирмы оперативно перезаключить договоры. Но Шамиль, похоже, на это не пошел... »

— Тут у Василиваныча натяжка! — это я сказал самому себе, но вслух, чтобы наверняка оказаться услышанным. — Если написано «похоже», значит, доказательств никаких нет. На месте редакторов я бы давно настойчиво порекомендовал вместо «похоже» писать «мне хочется думать»!

— Эт-т-т точно! — поддержал меня какой-то мужик. —  Ничему не верь, что в газетах умники пишут! И читать их не стоит. А вот бумажка у них пока мягкая, дешевле туалетной бумаги выходит….  Вон, про фонд «Имперский» писали-писали...

Но я слышал в тот момент только себя — и то, если говорил вслух. Поэтому на провокацию, направленную против народной приватизации, не отреагировал. И продолжил чтение:

«И вот, совсем уже недавние события. Позапрошлой ночью Шамиль был застрелен у себя на лестничной площадке. А незадолго до этого состоялся один преинтереснейший разговор. О нем мы сообщали вчера. Вчера же после выхода газеты нам стало известно, что концерн, в страховом агентстве которого была застрахована фирма Шамиля, предъявил целый пакет документов, согласно которым большая часть имущества фирмы... »

По моему телу пробежали препротивные мурашки. Возможно, я просто успел подмерзнуть на улице. А может быть, так на меня подействовало то, что я успел прочитать в конце этой статьи, бездарной по стилю и самоубийственной по содержанию. Василиваныч определенно не удосужился понять Вада Таранова! Я скомкал газету и бодрым шагом направился к дому. По всему, я пару раз влетал в старинные, застойные лужи на тротуаре Богатырского проспекта, но в тот момент мне было не до промокших кроссовок.

В моей голове продолжали вертеться разрозненные строчки:

«... когда вашему покорному слуге стало известно, что фирма „Астратур" сейчас почему-то еще меньше, чем следствие, заинтересована в обнародовании подробностей обо всей этой мрачной истории, я попытался встретиться с представителями концерна. И после долгих ухищрений, которые я не хочу здесь описывать, мне это удалось! Представитель концерна некто господин В. Таранов, доверенное лицо того самого г-на К., с которым несговорчивый Шамиль имел столь печально завершившийся для него разговор накануне своей смерти, в ультимативной форме потребовал от меня „не раздувать" и „не нагнетать"! Не правда ли, превесьма похоже на знаменитое „не пущать" коммунистической эпохи, только уже от людей, возомнивших себя новыми хозяевами нашей ─ нашей с вами, читателей! – жизни…?!»

Если б бедолага Василиваныч еще умел писать! Но нет, теперь ему суждено погибнуть за мелкие «фактики», чуть искаженные и безобразно поданные! «Покорный слуга» чаще других рискует оказаться выпоротым. Что ж делать?! Какой же он долб…., да нет просто ду...

«Итак, давайте немного погадаем насчет „основной версии следствия". И забудем о незавуалированных угрозах, от кого бы они ни исходили! А чтоб вы, уважаемый читатель, смогли почувствовать себя на равных со следствием... и вашим покорным слугой — последняя маленькая подсказка: телохранитель того же господина К. до странности пренебрег своими прямыми обязанностями и покинул своего хозяина задолго до завершения того памятного разговора. Последнего разговора в жизни Шамиля. Этот телохранитель до сих пор на свободе, сегодня в час дня он будет давать показания в Энской прокуратуре. Итак, три вопроса: какова основная версия... кто исполнитель и кто заказчик?»

Существовал и четвертый вопрос: почем нынче костыли для газетных попрыгунчиков? Только когда я еще раз перечел статью дома за чашечкой успокаивающего чая, до меня дошло, что, возможно, стиль Василиваныча и оставляет желать лучшего, но в умении «врать по правде» ему не откажешь! Это ж надо: «похоже, Шамиль не согласился», «встретился... после долгих ухищрений» с Тарановым, «печально закончившийся разговор» Шамиля с Корневым! А может, печально для Шамиля закончился не разговор и не последовавшая за ним поездка, а — вся жизнь? Или именно несколько последних ее мгновений? К примеру, Александр Матросов, что для него «печально закончилось» — последняя атака... или все же бросок на пулемет? Я набрал рабочий телефон Алферова.

— Гаррик?

— Читал?!

— Угу.

Мы помолчали.

— Ты что, не передавал ему аналогичной просьбы своих друзей? — спросил наконец Гаррик.

— Во-первых, «друзей»! А... ладно, друзей... Они хотели сами с ним встретиться, чтоб все то же сказать, он согласился.

— Забавно!

— Куда смешней!

— По-моему, наш разговор не клеится...

— А что сказать?

— Ты не позвонишь им, не спросишь, что они теперь с ним... черт! Закройте двери! Не смейте проветривать мне помещение! Не пойду в буфет! — заорал он на кого-то неожиданным дискантом.

— Они, понимаешь, — сообщил Гаррик в трубку горделивым шепотом через пару секунд, — они тут все за мной ухаживать принялись, говорят, Василиваныча хлопнут, один толковый криминальный журналист останется!

— Так я тут, дома. Что ж они за тобой ухаживают?

— Что? А! Понял. Ну ты парень от скромности не умрешь!

— Василиванычу смерть от нее тоже сейчас не грозит! Что делать будем?

— Это Василиванычу от скромности?!! Да он раздулся, как презерватив на параде... а, понял. Нет, надо что-то делать. Он ведь все же живой и прямоходящий. Слушай, я все равно материалы с утра заслал уже, надо сваливать, а то они меня тут захвалят, а я днем не пью, ты же знаешь... А по телефону. Давай я сейчас подъеду, ты пока попробуй в «Астра... », ну, звякни клиентам, спроси, когда! они его... Ой, Леночка-Леночка-Леночка, это у тебя с коньячком кофе? Все, Димон, мне некогда, через час буду, давай!

«День» Гаррика Алферова закончился сразу после полудня. Когда спустя пару часов после наших телефонных переговоров знатный журналист ввалился в мою квартиру, достаточно было искоса взглянуть на него, чтобы понять, что он пьет уже около 140 минут. Как только я смог посмотреть на него прямо — а это было сложно сделать, так как его уже пошатывало из стороны в сторону, — стало ясно, что погрешность составляет минут десять, как минимум. В плюс.

— Дыхни!

Нельзя сказать, чтоб я мгновенно опьянел, но потребность поддержать друга почувствовал сразу же.

— Фу, кто же пьет пиво и красное венгерское из пакетов после коньяка! — только и сказал я ему, отправляясь к бару за бутылкой «Русского принца».

— Да, так и получилось, а как ты...

Так вот и начался наш нетелефонный разговор.

Через пару стопок мы уже горячо обсуждали больные проблемы больного Василиваныча.

— Да он чокнутый. Хорошо еще, если его милицейские раньше достанут, чем «Астратур»! — орал Гаррик, покачиваясь на кухонной табуретке так, будто задался целью изобрести новый танец: сидячий, для безногих.

— Это еще почему?! — вопрошал я, налегая на «Русского принца», чтобы хоть как-то сравниться с собеседником в экзальтированности.

— Да они не меньше нашего от его статейки прибалдели в ГУВД! Они ничего ему не говорили!! Правда, ничего и опровергать не стали!

— Почему?

— А может, и есть сермяжная правда в его прописанных истинах! Кто его зна! Мне один дядька знакомый из прокуратуры сказал, мол, «он доиграется со своими информаторами»!

— Да какие у него информаторы?!

— Вот и я думаю, раньше никаких не было! Еще по пятьдесят?

— Как говорит Княже, «по полташке», это любая емкость до половины, бери-ка во-он те кружки!

Разговор мало по малу, терял раздельность членов:

— Хы! Бр-р! Чем трольше пью, тем дольше брезвею! Дима, а в «Астратур», убивцам, ты звонил?

— Да пока ты ехал, я мог бы всех служащих обзвонить!

— Ну и что?

— Что они скажут! С Тарановым опять перекинулся парой фраз!

— А он?

— Ленинградский почтальон! Бывший гэбист, никакое не доверенное лицо, тоже телохранитель, как Богдан... Что он? Нет, ты меня удивляешь сегодня, Гаррик! Он, ясен нос, сказал, что Василиваныч «всех разочаровал»...

— Кроме читателей! И-ик!

— Прекрати меня перепивать! Перебивать! Вот, а я ему — не трогайте, мол! А он — «кто же говно трогает»!

— Угу. Его не трогают. Но убирают.

— Об этом я не подумал. Черт, а может, этот Таранов тоже подразумевал... это... ну... то... Слшай, Гррик! Двай ще по одной, а птом Васильванычу пзвним, а?

— Врио! Ще по одной! И пзвним! А зачем?

— А скажем, чтоб дурака перестал валять! — на удивление внятно сформулировал я. — И чтоб спрятался!

— Д-вай!

И мы добили «Русского принца» — как те большевики. А потом...

Мы звонили Василиванычу, затем гуляли, обедали в ресторанчике «Старая деревня», звонили ему и оттуда, и позже, когда снова вернулись ко мне, затем я еще раз набрал его номер среди ночи, когда проснулся от Гаррикова бреда насчет «войны мафий» — он переживал даже во сне, что пока все лавры доставались его конкуренту! — но трубку в его квартире никто так и не снял.

А утром следующего дня мы услышали в «Петербургской панораме» по курковскому радио, что когда мы общались накануне в три часа дня, в Василиваныча стреляли.

─ Я разговаривал с Тарановым около половины второго!

— К черту! Не он же сам, наверное! Суки! Позвони этим скотам и скажи, что через три дня в моем еженедельнике они прочтут много познавательного!

— Давай! Верно! Вот разве если Корнев вернется, объяснит...

— Да это ж все с его санкции!

Возразить нечего! Я промолчал. Так мы и расстались с Гарриком у пресс-центра ГУВД, где «один знакомый дядька» Алферова сообщил нам массу интересного. Даже — «только пока не для печати, мужики» — такую любопытную деталь, что и в Шамиля, и в Василиваныча стреляли из одного оружия.

— Очень специфического. Вот этого я раскрыть вам пока не могу, но пули в обоих случаях найдены, стандартный девятый калибр, от «Макарова», а следы на пулях настолько характерны, что наши эксперты-трассологи... только не надо думать, что они изучают «трассы», нет, трассология — наука о следах, кхэ-кхэ... короче, эксперты дали уверенное заключение: оружие одно и то же. И еще. Его подстрелили недалеко отсюда, а телохранитель Корнева вышел из Большого дома в два часа дня... Ваш коллега просто герой!

Теперь я и сам склонялся к подобной характеристике. А я еще вчера обзывал его по-всякому! А он! Сохранить самообладание настолько, чтоб самому отыскать пулю, которой тебя продырявили, зажимая рукой рану в предплечье, — это очень похоже на героизм. И очень не похоже на Василиваныча. Он-таки остался в живых, герой!

Я зашел в «МДМ-банк» на Захарьевской, насмешил там всех, продав последний червонец баксов, и, пообедав в кафешке на нечетной стороне Литейного недалеко от Большого дома, пешком двинулся к метро. Что-то неопределенное не давало мне покоя, что-то беспокоило...

Только не подумайте, что я не верю в героизм, чувство долга и благородство человеческой души. Такое мнение может сложиться. Красавица-компьютерщица одного крупного питерского издательства, с которой я не перекинулся и десятком слов, заявила мне как-то, что я «очень язвительный тип». «Хэ-хэ!» — возразил я ей на это обвинение, но так и не стал уточнять, что все это наносное, что на самом-то деле я верую в изначальную чистоту и людскую безгрешность, хоть это несколько и не согласуется с догматической точкой зрения [на этот вопрос]. В любом случае, изначальная греховность снимается крещением, грубо-то говоря...

Просто иногда я имею дерзость подозревать.

Так и в этой истории что-то не давало мне покоя до тех пор, пока я не дошел до станции метро «Гостиный двор». Странные люди в желтых одеждах пританцовывали, лупили в барабанчики и звали великого бога «Харю», именуя его то «Крышкой», то «Рамой».

У всех свои развлечения.