Когда калитка открылась, я сразу же поняла, почему Гана была такой высокой, что могла взирать на меня сверху. Все дело в том, что на меже наших владений стояла водяная колонка, которая была источником питьевой воды для нас и соседей. Ганка забиралась на нее сверху, и оттуда через калитку смотрела в наш двор.
У соседей все было иначе. Их двор был гораздо меньше нашего и почти весь залит бетоном. Зато у них было аж целых два кирпичных дома и кирпичный гараж! Лишь посредине двора, словно оазис, находился небольшой клочок земли, поделенный на несколько зон и огороженный небольшим деревянным забором с такой же небольшой калиткой. Забор и калитка были выкрашены в зеленый цвет. За этим ограждением, с левого края росла какая-то зелень и, причудливой формы с плодами в виде грибов, неизвестного мне вида, вьющиеся растения. Справа возвышалось огромное дерево с раскидистой кроной, дающие много тени. В центре этого небольшого садика выделялось еще одно пространство, огороженное крупной металлической сеткой. Внутри важно расхаживали гуси и два больших петуха с разноцветными, яркими хвостами и красными, сочными гребешками. Они величаво ступали, внимательно озираясь по сторонам и выискивая зернышки на земле, то и дело, оглашая округу своим громогласным
– Ку-ка-реку.
– Ого, как тут у тебя интересно!
Воскликнула я, не скрывая восторга.
– А, это те самые петухи, что разбудили меня?
– Да, они самые.
Сказала подруга.
– А ты говорила, что еще и курочки у тебя есть.
– Ага, пойдем, покажу!
Ответила Гана и увлекла меня за собой. По бетонной дорожке мы, словно по небольшому тенистому тоннелю, прошли между гаражом и домом и завернули за угол гаража. Там было небольшое деревянное строение, сколоченное из досок, которые от времени стали серыми. Из этого строения доносилось размеренное квохтание и исходил странный, непривычный запах. Пахло сеном, зерном и чем-то еще, что было мне незнакомо. Гана открыла двери, и мы вошли внутрь. Справа в два яруса располагались насесты для кур, они сидели, нахохлившись, словно бы мерзли и кутались в свои перья.
– Что они делают?
Шепотом спросила я у подруги.
– Как что? Яйца несут, конечно.
С уверенностью ответила Гана.
– Вот, смотри.
Сказала она и решительно направилась к одной из наседок. Гана махнула рукой, пытаясь согнать с насеста курицу, но та не реагировала. Тогда подруга слегка пнула птицу, и та неожиданно всполошилась, стала кричать и махать крыльями, чем переполошила остальных обитательниц курятника. Начался какой-то кошмар, вокруг летали перья, курицы в ужасе хаотично носились по небольшому помещению. На шум прибежала Ганина бабушка, которая как раз была в доме неподалеку.
– Это что ж тут такое твориться? А ну-ка, марш отсюда!
Прикрикнула на нас бабушка.
– Чего вы сюда приперлись?
– Бабушка, это Октябрина, наша соседка. Я хотела ей показать, как курицы яйца несут, она никогда не видела.
Стала оправдываться Ганка. Меня же в этот момент захлестнуло чувство благоговейного ужаса, ведь если взрослые ругались, значит, дети сильно нашкодили и полагалось наказание. В Аргете у моей бабушки был специальный тапочек со сплошной резиновой подошвой толщиной в сантиметр. Если я плохо себя вела, то мне прилетало этим тапком по мягкому месту и весьма почтенно, отчего на теле оставались красные пятна и долго не сходили. От этих воспоминаний я невольно втянула голову в плечи и тихо пробормотала
– Здрасьте.
– Здравствуй, Октябрина. Приятно познакомиться.
Улыбнувшись, сказала Ганина бабушка. Она была приземистой женщиной, с добродушным, широким лицом и добрыми глазами. Ее седые волосы были собраны сзади в пучок и покрыты косынкой. Она вытерла руки о передник и сказала:
– Меня зовут бабушка Катя. Ты и правда не знаешь откуда берутся яйца?
Как мне показалось, с недоверием спросила моя новая знакомая. Я кивнула. Бабушка Катя улыбнулась. Она подошла к курице, которая, вопреки всеобщей птичьей паники, оставалась сидеть на своем насесте, и та, повинуясь бабушкиной воле, покорно покинула свое место, оставив на соломе пару яиц.
– Видишь?
– Ух, ты!
Восторженно протянула я. Потом оглядевшись, я увидела еще яички, которые лежали на тех местах, где ранее сидели встревоженные нами наседки. Яиц насобиралось около десятка. Бабушка Катя сложила трофеи в передник и деловито сказала.
– Пойдемте со мной.
Мы с Ганкой послушно и смиренно проследовали с бабушкой в дом. По пути мы проходили под вьющимся растением с причудливыми плодами в виде грибков с желтой ножкой и красной шляпкой, которые плелись сначала по небольшому забору маленького садика в центре и двора, а оттуда, зацепившись за железный козырек у входа, расползались по краю крыши, накрывая собой всю дорожку к дому.
– Бабушка Катя, а что это за грибы у вас растут над головой?
Спросила я.
– А это, это не грибы. Это тыква.
– Тыква?
Удивилась я.
– Да, декоративная, но ее можно есть.
Протороторила Ганка, опередив ответ бабушки.
Мы зашли в дом. Он был не большим, с высокими потолками и небольшой террасой при входе. Самой большой комнатой была просторная кухня, где возле окна стоял стол. Из нее две двери вели в спальни. В первой жила старенькая бабушка Софья, а в дальней комнате жил старенький дедушка Прокл. Они редко выходили оттуда.
Бабушка Катя велела нам с Ганкой сесть за стол и ждать. Мы повиновались и сели напротив друг друга. Тем временем бабушка начала хлопотать, она поставила газовую плиту сковородку, чтобы та нагревалась.
– У вас есть газ?
Удивилась я.
– Тю, конечно.
Небрежно сказала Гана.
– У нас и ванная есть в том доме. Да и в этом есть, только мы в ней не купаемся.
– Здорово.
Снова восхитилась я.
Пока мы болтали, Ганина бабушка приготовила нам яичницу из тех яиц, что мы только что собрали. Она волшебно пахла, отчего начинало бурлить в животе, причем у нас двоих одновременно. И это было очень смешно, словно наши животы общались друг с другом. Мы громко смеялись.
– Вот, кушайте, на здоровье, детки.
Мы принялись уплетать за обе щеки. Это, пожалуй, была самая вкусная яичница, которую я ела когда-либо, тем более, что я лично участвовала при сборе яиц. Мы быстро все съели, вылизав тарелки языком, как две кошки.
– Какие молодцы, сказала бабушка Катя. Октябрина, приходи к нам почаще, с тобой моя внучка хоть поела за компанию. Так ее ни за что не накормишь, чем питается не понятно.
Я согласно кивнула. Мы вышли из дома и направились к середине двора. С улицы раздался шум мотора. К дому подъехала машина.
– Это дедушка Карл приехал!
Радостно воскликнула Ганка
– Бежим!
Я повиновалась, и мы выбежали за калитку на улицу. К соседскому дому действительно подъехала бежевая машина. За рулем сидел крупный мужчина с круглым лицом и кудряшками, как у Ганки.
– У вас даже машина есть?!
Надо заметить, что в конце семидесятых – начале восьмидесятых машина была еще роскошью, а не средством передвижения. Поэтому мое детское сознание определило наших соседей, как зажиточных.
– Дедушка!
Крикнула подруга и бросилась к машине.
– Садись! Дедушка Карл нас покатает.
Велела она мне. Я удивилась и нерешительно подошла к машине. Гана уже по-хозяйски открыла двери и пригласила меня сесть вместе с ней в салон. Я с удовольствием запрыгнула в машину. Это было первый раз в моей жизни, раньше я никогда не ездила в машине, и я затаила дыхание.
– Здорова!
Весело поприветствовал нас Ганин дедушка.
– А ты кто у нас будешь?
Спросил дедушка Карл, обращаясь ко мне. Я открыла уже было рот, чтобы ответить, но Гана опередила меня.
– Это Октябрина, наша соседка. Она приехала от бабушки из Аргета.
– Понятно. Ну, с приездом! Держитесь, мартышки!
Сказал дедушка Карл и завел мотор. Мое сердце выскакивало из груди от волнения. Машина завелась, и мы поехали. Сделав круг, что длилось около десяти минут, мы вернулись обратно. Когда машина подъезжала ко двору, я заметила маму, которая ждала на улице. Мама явно была взволнована, только я не понимала почему.
– Здравствуйте, Карл Проклович.
Поздоровалась мама с соседом.
– Здравствуй, Лиля, у тебя славная дочурка.
Сказал дедушка Карл моей маме.
– Они прям, как две сестрички, одинакового возраста, роста и обе худющие, что аж ребра торчат.
– Да это точно.
Сказала мама.
– А ну-ка, быстро домой!
Резко сказала мама, обращаясь уже ко мне.
– Пока.
Смущенно сказала я Ганке, остро ощущая, что сделала что-то не так, хотя решительно не понимала что.
– Пока, до завтра.
Сказала моя новая знакомая и вприпрыжку направилась к себе во двор. А я, повинуясь маминому велению, отправилась восвояси.
Оказывается, пока мы с моей новой подругой развлекались, незаметно наступил вечер. Моя мама видела меня во дворе, продолжая заниматься своими делами, и совсем не заметила, когда я исчезла.
– Разве так можно поступать?
Ругала меня мама.
– Я с ног сбилась, разыскивая тебя! Думала, что ты в колодец свалилась, звала тебя, звала, а ты не откликаешься!
Со слезами в голосе говорила моя мама. Я чувствовала себя отвратительно. Даже, несмотря на то, что провела, чуть ли лучший день в моей жизни, итогом всего было чувство вины и досады.
– Мамуль, не сердись. Со мной все в порядке. Мы познакомились с Ганой, и она показала мне двор. Мы немножко поиграли и не знали, что столько времени прошло.
Оправдывалась я, но мама не прекращала злиться.
– Не смей без спроса никуда уходить!
– Хорошо, мамочка, я так больше не буду.
Все больше расстраиваясь вместе с мамой, пообещала я. Мне бы хотелось рассказать маме о том, что я сегодня видела и что узнала. Но мама сердилась, и ей это было не интересно в данный момент.
– Завтра будешь дома сидеть, ты наказана.
– Хорошо, мамочка.
Покорно сказала я, досадуя, что мама так долго злиться на меня. Мне ведь хотелось быть примерной дочерью и радовать маму с папой, потому что я их безгранично любила.
– Небось голодная целый день.
Продолжала ворчать мама.
– Нет, мы кушали иичницу, которую Ганина бабушка пожарила из курочкиных иичек.
– Ну, хорошо, хоть не голодная.
Уже немного подобрев, сказала мама.
– Скоро папа придет. Хотели вечером вместе с тобой на море пойти после ужина, но теперь не знаю, как быть.
Тут я почувствовала, как будто мне предательски вонзили нож в сердце. Такого поворота я не ожидала и даже не знала, что здесь есть море. Мама видимо все поняла по выражению моего лица и засмеялась.
– Ладно, папа придет, мы обсудим, как поступить, а пока хочешь мне помочь?
Я весело кивнула головой. Потому что чувствовала, что мама на меня уже не сердиться.