Писец-Эротикус. Рассказы

Ночь нежна. Эпизод 1

Полковника никто не видел... 

Впрочем, как и его помощницу по костру. Вообще-то он должен был гореть всю ночь, привлекая внимание проплывающих мимо лайнеров и пролетающих мимо самолетов, коих в этих местах, верить сводкам погоды с утопленной яхты, должно было быть пруд-пруди, но почему-то именно в этот темный момент и не было. Вот парочка и свалила на ночлег в ближайшие кустики. Если можно одним, то, значит, можно и другим. Стоны и ахи из соседних кустов были такими, что полковник давно уже не мог с собой совладать, теряясь в догадках, а совладает ли с собой его здешняя подружка, которая так к нему привязалась, что сам бог велел сделать ее счастливой. Для чего надо было сначала хотя бы обозначить начинающиеся отношения, а потом уже и опускаться до всего тяжкого, чего не необитаемом острове сделать было по известным понятиям просто невозможно. В светлое время суток, маленькая поправочка, когда столько лишних глаз вокруг, но зато ночью…

Вот полковника и понесло, девственника душой, у которого с каждой следующей бабой, как в первый раз, и только с этой лишь бы только не в последний. «Ох, Анна Николавна, — вздыхал он украдкой, раздевая взглядом тетку уже в сто первый раз за то время, пока они разжигали костер, — неужели ты не видишь, как мой воин к тебе воспылал?» Тетка не видела, увлеченная подкидыванием дров, поэтому служивому пришлось даже спеть в надежде на то, чтоб потом хоть чуть-чуть попотеть:

Просто встретились два одиночества,

Развели в океане костер,

А костру разгораться не хочется,

Вот и весь, вот и весь разговор…

— Хорошая песня, —со знанием дела заметила ответственная за костер. — Только не в океане, а у дороги. Развели у дороги костер, в воде дрова гореть не могут. Мокро…

«Вот же дура, — возмущался про себя полковник, — какая в океане дорога, да и Кикабидзе этот тоже дурак».

— Дровишек надо бы еще подкинуть, — заметила женщина, — затухает совсем костер без дровишек-то, ох затухнет.

— Сейчас подброшу, — вздохнул полковник и нехотя подкинул в затухающий очаг пару палок, в то время как похотливый голос в голове почти что уже в приказном порядке требовал разложить непонятливую идиотку прямо здесь вместо того, чтобы маяться дурью, пока он еще ничего не поняла, а там видно будет. Возмущающийся рот можно и пятерней прикрыть, если что, чтобы не брыкалась, если вдруг не захочет, ну а захочет, на ее пыхтение никто и внимание не обратит. Сами в кустах пыхтят, что даже ветки трясутся, полковник бросил завистливый взгляд в сторону подрагивающих кустиков, где скрылся этот молокосос со своей пышногрудой сучкой. Везет же людям, чтобы на них еще внимания обращать. И выпить как назло ни капли. Поискал взглядом старую бутылку. Нашел… На донышке что-то там даже плескалось. На пару глотков зелья хватило.

В голове зашумело, но смелости это как-то не принесло. Прошло еще пятнадцать минут, как в затухающий кастор было подброшено последние две палки, а хорошее дело так и не сдвинулось с мертвой точки, и с этим надо было что-то решать.

— А рассвет уже чуть заметнее, так что милая будь добра, —пропел тихонько бугай, тонко намекая уже конкретно на стоячее обстоятельство.

— Если б знали вы, — тут же подхватила его дежурная по затухшему почти костру, — как нам дороги… Ох, домой бы да в постельку, — скомкала она песню более конкретным смыслом. — Я б соснула, — мечтательно закатила она глаза. – Укрылась бы одеяльцем в своей любимой квартирке и до самого утра.

Полковник не верил своим ушам. Баба открытым текстом сама тащила его в постель.

— Я бы тоже не прочь, — прохрипел он.

После чего только до Анны Николавны и стал доходить тайный смысл пропетых куплетов, а почему бы и нет? Женщина более внимательно уже взглянула на мужчину, на почти что своего уже, надо заметить, мужчину, но даже не пошевелилась. «Я не такая», — обозначало ее это бездействие, хотя на самом деле… На самом же деле ей самой так уже хотелось, что ноги сами раздвигались, ничего подобного ранее она не испытывала, хоть и дожила уже до солидных лет. Да и чего в этой Балашихе можно испытать, до которой с работы из Москвы как до луны по пробкам, и совсем другое дело здесь на этом чудном острове, где почти у каждого из ее новых знакомых наблюдалось обострение чувств, от ее пытливого взгляда ничто не укрылось Неужели так остров действовал? Прямо аномальная зона какая-то, вздохнула глубоко она, досадуя на нерешительность этого военного, прикидывая в уме, что капитан Стасик Петрович будет все же в этом отношении попроворнее этого бестолкового военного. Уж намекала ему про костер, намекала, что не разгорается, а в результате?

Бедная-бедная Анна Николавна, тело которой давно уже жило своей жизнью и особенно после того, как ее мужчина уехал на ПМЖ в Америку со своей женой, а ее бросил прозябать в Балашихе, удовлетворяя себя лишь фантазиями, которые и довели ее до этого острова без посторонних ласк. Ох, как он ее ласкал, особенно ее ненасытную подружку, до сих пор мурашки по кожи от одних только воспоминаниях об его пальчиках, языке и губках, любивших пососать ее сосочки. Ей иногда даже казалось, что от его оральных ласк она даже сходила с ума, что было не так уж и далеко от истины, чему и в подтверждение и были кровавые полосы на его спине от ее сумасшествия. Поэтому и свалил…

Причем это ее ощущение никак нельзя было назвать просто оргазмом. Это было какое-то длительное на грани помешательства и срыва с катушек умопомрачительное наслаждение, граничащее и с его безумием тоже, потому как, чем сильнее и острее были ее ощущения, тем быстрее двигался его ловкий язычок вокруг ее клитора. И чем ловчее этот проказник двигался, тем все больше и больше хотелось ей. И что это, если не обоюдное умопомешательство, которое можно было остановить лишь ВТОРЖЕНИЕМ его боевой головки в ее запретную похотливую зону.

Сначала головка лишь только слегка касалась ее ворот рая, чуть проникала и снова выходила, дразнясь, чего никакими словами не опишешь, какой это был кайф, можно было только прочувствовать. Костер все же скоро разгорелся, и под треск поленьев и внезапно нахлынувшие воспоминания, женщина сама не заметила, как ее левая рука уже забралась к ней под трусики и ласковыми пальчиками принялись ее ублажать. Анна Николавна в истоме прикрыла глаза, отдавшись нахлынувшему воспоминанию, что даже забила на своего соседа, так и не решившегося еще ни на что стоячее. А время меж тем и в самом деле подбиралось уже к рассвету, чтобы она и дальше могла позволять себе оставаться без оргазма.

Не для того она на этот остров попадала, чтобы здесь удовлетворять себя в сексуальных фантазиях, только вибратора для полного счастья и не хватало, которым, кстати, он умела пользоваться, который взяла с собой и который даже ухитрилась спасти при загадочных обстоятельствах затопления яхты. Полковник не реагировал…

На которого, скорее всего, напал столбняк при виде мастурбирующей прямо у него на глазах дамочки, и это при стоячем-то его члене здесь и диких стонах пышногрудой блондинки в кустах за его спиной там.

— Так и будешь глазеть? — усмехнулась Анна Николавна, открывая глаза после первого кайфа, когда волна блаженства от собственных пальчиков даже как следует не нахлынув, начала уже спадать, или все же что-то предпримешь.

Бедняга не реагировал. Ей даже пришлось дернуть его за руку, чтобы привести в чувства, но даже это не возымело действия. Потрясение от увиденного было так велико, что расширившиеся до максимума зрачки даже не подумали сужаться, сам же полковник так и остался неподвижным, сколько она его не дергала. Тогда возбужденная женщина решила действовать по-другому, видя, что ее незадачливый военный друг находится на самом краю своего провала, которого никогда себе не простит после того, как очнется. Встав перед сидячим истуканом на колени, он еще раз заглянула в его расширенные глаза, в черных зрачках которых увидела лишь взметающиеся ввысь искорки от таки разгоревшегося костра, скинула с себя все одежду, распустила волосы и, повалив гиганта легким движением руки на спину, принялась расстегивать ему ширинку на штанах.

Не сразу, но ее это удалось, полковник не реагировал. Ну или прикидывался, что не реагировал. Как можно было не реагировать на такую завидущую ведьму, оголившуюся перед ним в свете костра, уму непостижимо, и Анна Николавна точно решила, что от своего не отступит, чего бы это ей не стоило.

— Знаешь, дорогой, —лепетала она, — пытаясь стянуть с громилы трусы, чтобы обнажить твердый как кол член, — к твоей внешности у меня вообще никаких требований, лишь бы член был стоящий. И этим тебя Бог не обидел, стоит даже в отключке, что уже хорошо. А работать им мы тебя научим. С кем не бывает, столько лет в разведке, я же понимаю, что никаких шашней на задании, пивка выпил, на машинистку в кофе со слониками посмотрел и на этом все, любой форму потеряет. Вот мы тебе ее сейчас и восстановим. Ты у меня будешь не просто умело им работать, а станешь секс-изобретателем. Хочешь — под пальмой, хочешь — на пальме, а хочешь и вовсе вверх ногами, будешь как обезьяна у меня вертеться. Уж если он у тебя в бессознательном так стоит, представляю, какой будет взрыв, когда мой зайчик очнется!

И с этими словами она с чувством приникла губами к его возбужденной головке. Ступор не реагировал, ни один волосок не дернулся даже на яйцах. Ввела член глубже себе в рот, кроме упругости снова никакой реакции. Начала нежно его посасывать, двигаясь головой по нему, как… Сравнения не нашлось, но этого и не требовалось, ведьма почувствовала, что снова заводится. И фиг с ним, что в отключке, главное, что член настоящий.

— Твой язык и пальцы тоже должны все уметь, — промурлыкала она, набирая воздуха для следующего погружения, — и быть изобретательными, смотри, как это делаю я и учись. Ну или чувствуй, раз ничего видеть не можешь. В моих способностях, вижу, ты уже не сомневаешься, как вернешься в себя, отблагодаришь меня тем же. И с этими словами, раздвинув ноги, неудовлетворенная самка, забралась на бесчувственного неудачника сверху и, введя себе в промежность его член, с диким воплем накатывающего оргазма отправилась вскачь. Оргазм был шикарный, ведьма взлетала так, что чуть головой до листьев пальмы не доставала. Ночь, костер, взлетающие искры… Никогда еще в жизни Анна Николавна не была так счастлива, как сейчас. Это была такая истерика, что Аня не горюй!