Писец-Эротикус. Рассказы

Смерть на взлете. Дрожь во всем теле

Роберт лежал на боку с закрытыми глазами, а ее рука, проникнув ему под рубашку, нежно гуляла по его телу. Его же рука спокойно покоилась на ее талии, лишь слегка проникнув пальцами под резиновый пояс ее шорт.

Губы их давно встретились и... Соски ее набухли и врезались ему в грудь, рука ее сама опускалась все ниже и ниже, еще чуть-чуть... Сердце готово было вырваться из груди, ладонь чувствовала ее упругое тело, пальцы уже нащупали под шортами край трусиков и нагло забираются под них. Даже с закрытыми глазами он чувствовал, как она... как она в темноте улыбалась ему своей загадочно-обворожительной, манящей улыбкой. Вот она что-то шепчет ему, но он ее не слышит, сознание уже ему не подчиняется. Теперь он только чувствует ее всем своим молодым, налитым спермой телом. Чувствует руки ее нежные, соски ее упругие, груди ее мягкие, приятное ее дыхание на своем лице. Боже мой, какая прелесть, музыка... Еще немного, черт, и он взорвется, он и так уже почти в космосе... В каком там космосе? Разве здесь можно сравнивать: он везде и нигде, он... Кисть ее начинает поглаживать его шею, подбородок, щеки, пальчик ее мягко и нежно проходится по его губам... Время уходит, мальчик сливается с вечностью! Тысячи, миллионы обалдевших сперматозоидов устремляются на встречу своей смерти! И ни одного попадания в цель. 

— Не спишь? — шепчут ее губы, он вздрагивает и открывает глаза. Ее глаза, глаза этой стервы в обличие ангела, смотрят на него и ухмыляются, а пальчик с красивым ноготком...Пальчик ее и в самом деле бродит по его губам и никуда не собирается убираться.

— Угу, — кивает он, отстраняясь и возвращаясь из своей небесной сказки на землю. Здесь все тоже, только рубашка у нее на груди уже застегнута и свои руки он держит уже у себя под мышками, а в собственных трусах плещется что-то липкое и противное. Музыка пропала, мягкая кровать с балдахином тоже, впрочем, ее и во сне не было, это он ее сам придумал, осталась только звездная ночь, земля и жесткие пальмовые листья, на которых они спали. Еще остались ее все знающие глаза напротив: бесстыже-откровенные, ухмыляющиеся и издевающиеся...

— Я тебя разбудила? — продолжает она шептать.

— Не знаю, — признается он.

— А что тебе снилось?

— Не помню.

— Совсем не помнишь? — смеются ее глаза.

— Совсем, — кивает он.

— Ты так сопел, — вздыхает она и томно прикрывает свои накрашенные глазки, — что даже меня разбудил, бессовестный...

— Я не хотел, извини.

— А может это и не ты совсем, мне во сне послышалось, что кто-то вскрикнул.

— Я не слышал.

— Так отчетливо и громко, — женщина пододвинулась к замершему Роберту, — что только глухой не мог услышать.

— Я не глухой, но я не слышал, извини, я спал...

— А это не ты, случайно, кричал? — Элла придвинулась совсем близко.

— Нет, конечно, с чего ты взяла? — удивился он ее логике, отодвигаясь.

— Но я же слышала.

— А я здесь причем, — разозлился он. — Разбудила и пристает. Мне зубы дороже.

— Тише ты, — она быстро прикрыла ему рот ладошкой. — Людей разбудишь.

— Ага, разбудишь их, как же... Храпят, как убитые.

— А тебе, правда, ничего не снилось? — дышала она ему в лицо.

— Снилось, — покраснел он. Хорошо, что темно было, и она не видела.

— И мне снилось, — сказала она. — Кошмары какие то, будто мы на яхте снова тонули...

— Мы и в самом деле тонули, — поддакнул он.

— Страшнее, — округлила она глаза и прижалась к нему всем телом. — Обними меня, жуть такая, представляешь... Нас раздавил большущий лайнер, уцелели только ты и я, все остальные погибли. О, представляешь... Кто утонул, кого винтами покрошило, а мы с тобой оказались на этом гребаном острове... Ты и я... И ты стал ко мне приставать!

— Я?!

— Но я и не сопротивлялась, — закончила она свою мысль. — Обними меня сильнее, бесстыжий, я вся дрожу в нетерпении, не видишь, что ли?

Рука Роберта и в самом деле теперь легла ей на талию, а легкая внезапная дрожь пробила все тело. Сон прервался, но действие продолжилось. Только в жизни все оказалось гораздо чувственнее и приятнее, кто бы мог подумать...Бедные штаны, они уже еле сдерживали рвущуюся на свободу энергию. Бедный Роберт, он уже не знал, что с этой своей энергией делать! А Эллочка, по-другому он про себя, ее никак уже и не называл, все разговаривала и разговаривала... Стерва, как будто ничего и не замечала. А может быть, и в самом деле ничего не замечала, что, вряд ли... Плоть то его уже восстала и теперь колом упиралась ей в ногу. Скорее, замечала, конечно, но ей, ровным счетом, было его это космическое состояние совершенно безразлично. Но это мое мнение, что же творилось у нее на самом деле в голове, то мне не ведомо. Может быть, ей, этой стриптизерше из бара, этой ночной танцовщице и каратистке по совместительству, тоже хотелось, блин, чего-нибудь такого, а может, просто подразнить молодого человека немного решила? Может быть, все может быть... Телка то была опытной, не один член за свою жизнь повидала, не один за свою долгую ночную жизнь попробовала... Мальчики только вот, еще не разу ей не попадались, потому, наверное, и медлила...

— А ты драться не будешь? — Роберт еще не верил своему счастью.

— Боишься? — улыбнулась в темноте Эллочка.

— А ты как думаешь?

— Думаю, что да, — прошептала она.

— Правильно думаешь, — согласился он, но руки с ее талии не убрал.

— Не бойся, я больше не буду, — женщина с силой притянула к себе бедное создание. — Мне так одиноко и холодно...

— Правда?

— Конечно, — томно прошептали ее губы и сомкнулись в бантик, а глаза закрылись. Темные щеточки ресниц дугами очертили края вселенной, спрятавшейся за веками. — Конечно, глупенький... Поцелуй меня, не бойся...

— Я и не боюсь...

— И не бойся.

— И не боюсь.

— Смелее...

Сосед по ночлегу под пальмой перевернулся со спины на бок, нарушив идиллию, и возня под его боком затихла. Элла с Робертом затихли как мыши. Только один злился, а другая радовалась, что еще и этот, ворочающийся под боком жлоб, не может из-за нее заснуть. В самоуверенности дамочке не откажешь. Минут десять, пока беспокойный сосед сонными глазами созерцал небо, они тоже лежали тихо. А как только снова послышался храп, то и голубки зашевелились. Осмелевший в конец юноша, осмелел так, что даже прилип к ее губкам, но она тут же отстранилась.

— Не здесь, — шепнула пышногрудая.

— Что? — не расслышал худосочный сквозь половые чувства.

— Не здесь говорю, — разозлилась Элла и села. — Пойдем...

Больше переспрашивать парень не стал. Не здесь, так не здесь. Пойдем туда, где «здесь». И они тихонько, стараясь не шуметь, поднялись и, мягко ступая на песок, двинулись в темноту, причем, женщина шла первой и за руку тянула за собой мужчинку, словно молоденького телка на бойню. Вернее, будущего мужчину, каковым он должен был стать в течении следующих десяти минут, если, конечно, не опростоволоситься... В чем он, если честно, очень даже сейчас сильно сомневался. Не в том сомневался, что она вдруг возьмет, да и не даст ему, хотя и это тоже еще вполне было возможным, а в том, что он не возьмет, точнее, не сможет взять то, что она давать ему будет. Вот же вляпался! «Она специально, она все специально...— понимал Роберт постепенно простую истину. — Она просто хочет надо мной поиздеваться». Понимать то парень понимал, но ход событий все равно изменить уже не мог. - Его позор, как он думал, был уже не загарами, и с каждым следующим шагом поступь его становилась все тяжелее и тяжелее. Плотнику, взбирающемуся на Голгофу, и то, наверное, было легче... - А вдруг не встанет, что тогда?"

Вскоре сладкая парочка добралась до ближайших кустиков и наконец-то уединилась. Она стала срывать одежду с него, он с нее... Уже через минуту на них ничего не было, и обнаженная Элла потянула тяжело дышащего юношу на себя. Ноги в стороны, колючки в задницу, и вот уже неопытный воин чувствует себя почти победителем. Это не она, это он ее оседлал, укротил кобылицу строптивую, завалил ее наземь…

— Постой, —попросила она шепотом, — не спеши, кончить всегда успеешь.

— Я и не спешу, —пропыхтел самый последний герой в ее жизни, — как скажешь.

— Ты, правда меня хочешь?

Роберт не ответил, сама, что ли не видит, какой у него стояк в темноте.

— Соколик мой, —зашептала она ему на ушко, прижимая к себе, — мне сорок лет, я умею любить и для любимого всю себя отдам без остатка, пообещай мне и ты, что…

— Мамой клянусь, —выдохнул юноша, неумело пытаясь стоячим концом проникнуть в заветную норку тетки, годящейся по возрасту в его матери, — ножки раздвинь.

— Мне сорок четыре, —призналась она вдруг, но в душе я все та же наивная девочка в двадцать, а тебе сколько, мой мальчик?

— Скоро тридцать, —соврал он, продолжая безуспешно тыкать своим копьем во что-то мягкое, но явно не в то, во что надо. Сучка сдвинула ноги и даже не думала раздвигаться, нашептывая возбужденному в ушко, что она готова ради него даже на «розовые очки», чтобы не замечать его недостатков, лишь бы только он ее любил.

— Люблю, —пыхтел потный Роберт, — но ты сама не даешь.

И томное в ответ:

— Не спеши, мой птенчик. Ты сильный и крепкий, которого не страшит старость, познавший взлеты и падения, разочарования и удачи. Ты рыцарь на боевом коне…

— Которого я никак не могу загнать в стойло, — взмолился юноша, готовый на все, лишь бы доказать тетке, что он настоящий воин, даже ее задушить, лишь бы поверила.

— Но сейчас моему победителю не хватает только одного, той единственной, ради которой их и свела судьба на этом необитаемом острове. Ты соорудишь шалаш, в котором твоя скво будет ждать своего вождя с охоты или рыбалки, заглядывая ласково и преданно в твои глаза. Я буду ласкать тебя взглядом…

— Лучше языком, —закашлялся Роберт.

Сука его не слышала, закрыв глаза и плотно сжав ноги, что муравей не пролезет, она сексуальным голосом с придыханием, подражая Дорониной, продолжала гнуть свое, что за ужином он расскажет ей как прошел день, сколько рыб наловил и какого оленя подстрелил, после чего только он поведет свою скво на супружеское ложе.

— Ох, —закатывает глаза в возбуждении юноша, —что за лажа…

И тут же получает толчок в грудь.

— Не поняла, ты, блин, о чем? — свирепые глаза искрят молниями. Движение животом и малый уже рядом с ней на песке…

— Ложе, не знаю, что тебе там послышалось, — Роберт в обиде даже пытается отползти куда подальше от греха подальше.

Но не тут-то было. Элла хватает его подмышки и снова затаскивает на себя, приговаривая:

— Твои нежные руки скользят по моему телу, которое все не мое, чего уставился? Целуй сиськи!

И мальчишка в бешенстве приникает к ее возбужденным соскам своими пересохшими от жажды секса губами, полностью отдавшись на волю победительницы, которой одного его уже мало, поэтому в их воображаемом шалаше уже горят свечи и все вокруг усеяно шикарными цветами, заполнившими своим ароматом весь воздух вокруг. Но ей и этого мало, она просит его сесть и забирается к нему на колени и прислонившись ухом к его тощей груди, начинает вслушиваться в удары его сердца.

— Ты взволнован, —вздыхает она, продолжая вслушиваться в удары, — но скор это пройдет. Ты привыкнешь к моему телу, мы ведь совсем недавно вместе, погладь мою попку. Я вся дрожу! Говори же, как ты, ох… как ты меня хочешь и любишь, я уже слышу ласковые слова, которые меня успокоят. И ты наконец в меня войдешь всей своей дрожащей силой.

И Роберт гладит задницу сбрендившей бабе, мечтая уже лишь о том, чтобы она скорее оставила его в покое и свалила к Олегу, но куда там… Тот самец уже старый, а ей нужна молодая кровь.

— Эхм, хмэ… —он явно что-то хочет сказать. —Ничего не выходит…

— Не спеши, —шепчет она томно, проводя пальчиком по его губам, — вся ночь впереди. Мне приятно ласкать твой горячий ротик. Пососи мой пальчик, это тебе понравится.

Несчастный сосать пальчик не хочет, но и получать в зуб второй раз тоже не желает. Сосет…

— Тебе нравится?

— Та…

— Вот и славненько, теперь и ты знаешь, как это здорово и приятно, когда тебе вставляют в рот, проникни пальчиком в мою пещерку. А теперь снова соски, смотри, как они набухли от желания и просят, мой котик, твоих ласковых поцелуев, помассируй их губками. А теперь, соколик, положи своего дружка между моих сисек, вот так…Чувствуешь, как ему там мягко и уютно.

— О да… —хрипит он. — Мы нежимся и играем, и он так тебя хочет, что…

— Так чего же ты ждешь? — орет в исступлении львица, впиваясь своими острыми ногтями в его худосочную спину. —Бери же меня скорей и отдери во все дыры, как самую последнюю дрянь, как самую первую на этом чертовом острове скотину!!!

И трехэтажный мат в продолженье, дикий крик и почти что оргазм! И если бы только еще его так не колотило от перенапряжения, если бы еще только он смог донести до заветного влагалища свое семя, если бы только... Только ничего этого не произошло, грома не прогремело и выстрела не последовало. Крутой Роберт, готовый вот-вот уже войти в нее своим копьем дернулся раньше времени и затих, впрыснув все прямо на ее лицо. Разочарование Эллы не имело границ. Устало и разочарованно она прикрыла глаза и попросила пачкуна с нее слезть. Но мальчишка даже не пошевелился, ей даже показалось, что он с испугу и дышать перестал. Вот же несчастье свалилось на ее голову.Дернул же ее черт связаться с неумехой, разозлилась она и стала ему на ушко нежно нашептывать, что бы он поскорее с нее убирался к чертовой матери, к взрослым тетям ему еще рано.

Если бы бедняга еще ее и слышал, то уж, наверное, точно бы поторопился бы выполнить ее очень даже понятную просьбу неудовлетворенной наездницы, скинувшей с себя обмякшее уже тело ударом кулака в челюсть. Несчастный даже не пискнул...