Интуиция, дедукция и железный кулак

Интуиция, дедукция и железный кулак. Глава 8 (часть 2)

Собственно говоря, теперь у Силачёва оставалось два выхода. Или идти на прорыв, или попытаться переплыть озеро. Если бы у противников не было огнестрельного оружия, он бы, конечно, выбрал первый вариант. Но поскольку оно у них было, Михаил Николаевич выбрал второй. Из двух зол выбирают меньшее.

Действовать следовало как можно тише, иначе и заплыв через озеро оказался бы бесполезным. Преступники не должны были его обнаружить!

Старательно прокручивая в голове мысль: «Здесь никого нет!», Силачёв быстро вернулся на берег. На ходу он достал из карманов пистолет и мобильник, засунул их под кепку и натянул её поглубже. Потом, стараясь не допустить ни малейшего всплеска, вошёл в воду.

Вначале вся затея показалась ему не такой уж и страшной: ведь из-за этого расследования он уже достаточно набегался по разным болотам и ручьям – и ничего, даже не простудился. Но, очутившись в воде по пояс, Силачёв осознал, ЧТО ему предстоит. Дело происходило ночью с седьмого на восьмое мая, и температура воды в озере была от силы градусов десять! А скорее, и того меньше.

«Мать-перемать, какой ширины это озеро? Если это наше, то километра два. А если не наше?!»

Уходя всё дальше от берега, он чувствовал жуткий холод, а ведь требовалось ещё и не шуметь! Наконец, оказавшись по грудь в воде, Михаил Николаевич оттолкнулся ногами от дна и поплыл.

Это было почти самоубийство. Вернее, для человека средней физической силы и закалённости это было бы гарантированное самоубийство. Силачёв никогда не закалялся специально, но в своё время несколько раз купался в проруби за компанию с друзьями. Однажды он даже продемонстрировал им хулиганский трюк: нырнул в одну прорубь и вынырнул из другой, проплыв подо льдом несколько метров. Повторить никто не рискнул.

Пожалуй, сейчас можно было плыть только одним из двух стилей – или по-собачьи, или брассом. Любой другой стиль плавания вызвал бы неизбежный шум. Михаил Николаевич поплыл брассом, всё время держа голову высоко над водой – иначе он мог потерять кепку вместе с пистолетом и мобильником – и неустанно прокручивая в голове мысль: «Здесь никого нет!» Иногда он озирался по сторонам, но как можно аккуратнее, чтобы кепка не свалилась. Он видел по огонькам фонарей, что преступники двигаются вдоль берега, направляясь примерно туда, откуда он начал свой заплыв. Другие же, вероятно, подтягивались из леса. Похоже, они собирались прижать Силачёва к берегу и там расправиться с ним. Вряд ли они догадались, на что он решился.

Чтобы не замёрзнуть, Михаил Николаевич начал вспоминать все анекдоты, какие только знал. Сначала это ему весьма помогло; но потом, как назло, в голову пришли несколько анекдотов про Чапаева. Вспомнив последний заплыв Василия Иваныча, сыщик сразу помрачнел и решил думать о чём-нибудь другом. В поисках своих преследователей он повернул голову назад и увидел огоньки уже у себя за спиной. Вражеская цепь сошлась в одной точке. Силачёв представил себе, как скрипят от натуги их мозги, пытаясь отгадать загадку: куда же он делся, сволочь такая. Думайте, ребята, думайте.

«А может, я напрасно затеял этот заплыв? Не лучше ли было, наоборот, пойти на прорыв? Конечно, их там как минимум пятнадцать человек, но они шли широким фронтом, и пистолеты были только у двоих. Может, я бы всё-таки прорвался? Ну да ладно, чего теперь рассуждать…»

Куртка-ветровка намокла и, кажется, тянула вниз. Потяжелела и голова: её стало трудно держать высоко над водой. К счастью, голова потяжелела не сама по себе – неудобства создавал увесистый травматический пистолет, а от него можно было избавиться. С предельной осторожностью Михаил Николаевич вытащил его из-под кепки и опустил в воду. Потом так же осторожно стянул куртку и тоже оставил здесь, заодно потеряв три-четыре тысячи рублей, лежавших во внутреннем кармане (он про них даже не вспомнил).

«Надеюсь, мобильник я не утопил. Хотя что-то я его совсем не чувствую под кепкой. Ладно, проверять будем на берегу».

Силачёв поплыл побыстрее: от холода у него уже стучали зубы. Поначалу-то он плыл медленно, чтобы сэкономить силы, но сейчас ему грозила реальная опасность замёрзнуть до смерти, так что выбирать не приходилось. Немного погодя он снова обернулся – и не увидел своих преследователей. То ли огни их фонарей теперь было не разглядеть из-за большой удалённости, то ли преступники отправились искать его обратно в лес.

И тут, как назло, сыщику пришла в голову совершенно неуместная в данной ситуации мысль, касающаяся расследования:

«Теперь мне придётся самому докладывать Петру Андреевичу о похождениях его сынка! А подтвердить мои слова будет некому!»

Действительно, ведь он не сумел захватить ни одного «языка», на что очень рассчитывал. Это крайне осложняло дело. Конечно, сам-то Силачёв полностью удостоверился, что Владимир связан с преступниками, но попробуй доведи эту информацию до Петра Андреевича! Ох, как с ним будет трудно разговаривать…

…Лютый холод, пробирающий до костей, красноречиво напомнил сыщику, что он думает совершенно не о том.

«Может, поплыть кролем? Тогда будет не так холодно. Но тогда, наверно, я уроню кепку с мобильником! Нет, лучше потерпеть ещё…»

…Михаил Николаевич уже потерял счёт времени. В темноте он не видел берегов ни с какой стороны – кругом была одна вода. Из-за этого он чувствовал себя словно в открытом море.

И вдруг он разглядел впереди кладбище, простиравшееся до самого горизонта. На ближайшем надгробном камне крупными и чёткими буквами было выбито:

СИЛАЧЁВ МИХАИЛ НИКОЛАЕВИЧ

25 ЯНВАРЯ 1957 – 08 МАЯ 2010

Вот тут Силачёв испугался по-настоящему. Ведь он знал, что его интуиция не ошибается никогда! Если она предсказывает вот такое – можно сливать воду.

Видение почти сразу же исчезло, но Михаил Николаевич успел всё рассмотреть очень хорошо. На секунду у него буквально опустились руки, и только мощным усилием воли он заставил себя плыть дальше.

Вероятно, прошло ещё несколько минут, и тогда – наконец-то! – сыщик разглядел в темноте берег, а точнее, высокую стену леса – как впереди, так и слева. Правда, до берега ещё нужно было доплыть. И надеяться, что он не окажется болотистым.

«Конечно, если это наше озеро, то никаких топких мест тут нет. Но если не наше, то может быть по-всякому!»

Силачёв хотел повернуть влево: ему показалось, что так будет ближе до берега. Но он ошибся. Просто в одном месте лес подходил к самому озеру, а в другом – начинался на некотором расстоянии от него. А береговую линию в темноте было ещё не видно. И тут впереди, почти прямо по курсу, раздался собачий лай. Он доносился издалека и был плохо слышен, но всё равно Михаил Николаевич узнал его сразу – мощный низкий бас, ухающий, как тяжёлая артиллерия. Это был Бобик!

«Это всё-таки наше озеро! Урра-а-а!!!» – подумал сыщик, но вслух ничего не сказал. Теперь он мог не экономить силы, и, чтобы спастись от холода, поплыл как можно быстрее. Правда, всё-таки брассом: терять кепку и мобильник не хотелось. Ориентируясь на голос Бобика, он повернул чуть-чуть влево и вскоре увидел низенькие деревенские дома.

Тяжело дыша, он доплыл до берега, выскочил на сушу и аккуратно, на ощупь, вынул из-под кепки мобильник. Потом побежал к дому. Бобик радостно выскочил навстречу, но Силачёву было не до него. Включив мобильник и включив его фонарь, Михаил Николаевич посветил в тайник под крыльцом и достал оттуда связку ключей. Правда, от холода у него так тряслись руки, что входную дверь удалось открыть не сразу.

Когда он оказался в доме, то первым делом спустился в погреб. Там, в бронированном сейфе, вместе с деньгами лежал восемнадцатизарядный пистолет «Бердыш», он же «ОЦ-27» – наградное оружие, которое сыщик получил за особые заслуги в своей профессиональной деятельности.

«Ну всё, уроды, только суньтесь сюда, – кровожадно мечтал Силачёв, вылезая из погреба уже с пистолетом и запасной обоймой. – Шутки кончились!»

Он положил пистолет и запасную обойму на стол. Затем лихорадочно нахватал из шкафа побольше одежды и взял самое большое полотенце. Переодеваясь в сухое, он растёрся полотенцем как следует. Потом включил электрообогреватель и тут же стал растапливать печь. Одновременно он размышлял, как лучше действовать, если преступники явятся сюда и начнут штурмовать дом.

«Во-первых, надо держаться подальше от кухни – там баллон газовый стоит. Во-вторых, надо заранее окна открыть – я через них стрелять буду, а если дом подожгут, то и выпрыгивать придётся. Через закрытые окна стрелять нельзя: то, что стёкла побьются, это ещё полбеды, а вот дальность и меткость стрельбы снизятся существенно».

Постепенно Силачёв согрелся, благодаря чему прояснилось и в голове. Он сообразил, что если его преследователи появятся здесь, то их обязательно заметит Бобик и подаст соответствующий звуковой сигнал. Но скорее всего, они до сих пор искали сыщика в лесу, а может быть, уже прекратили поиски и ушли. Ну, в самом деле, они ж не железные! Устали, наверно, гоняться-то за ним.

И вдруг Михаил Николаевич вспомнил устрашающее видение, которое посетило его во время заплыва через озеро.

«Если я не утонул – значит, моя интуиция на этот раз не сработала! Это, конечно, хорошо, но как же так получилось? Хм… надо подумать. А, понял: пожалуй, это не интуиция была. Это у меня от холода воображение разыгралось! Только и всего. И то сказать: если б я утонул, меня бы вообще не нашли – я бы числился пропавшим без вести, и хоронить было бы нечего, и дата смерти была бы неизвестна. Так что нет причин для беспокойства!»

Но тут ему пришло в голову, что восьмое мая, которое он видел как дату своей смерти, ещё не кончилось. Оно только-только началось! Почти весь день впереди!

«Вот она, обратная сторона моей интуиции. Правильно говорят: меньше знаешь – лучше спишь. Ладно, будем надеяться, что это всё-таки была не интуиция…»

Когда печь растопилась как следует и в доме стало жарко, Силачёв открыл окна в большой и маленькой комнатах (на кухне окно не открывалось) и, не раздеваясь, лёг спать. Пистолет и запасную обойму он спрятал под подушкой. Видимо, нервы у него были что надо: несмотря на предсказанную дату своей смерти – сегодня, он почти сразу же заснул.