Йоланди

4

— По-твоему, это смешно?

Брин, раскинув руки, продемонстрировал свой наряд — оранжевые шаровары, рубаху размера на три больше, подпоясанную шнурком, и гетры. Обуви на нем не имелось.

— Я нахожу это забавным, скрывать не стану, — признался Марс, намазывая на кусок хрустящей булки джем.

— Ты, предатель, бросил меня одного! — продолжал Брин, взмахнул ногой, и гетра, растянувшись, обвисла, как давно не виденное Марсом изделие из латекса. — Мне пришлось ждать утра, чтобы ехать, потому что балаган меня не отпускал в ночь через лес. Лучше бы я ночью поехал, а так на меня каждая собака оборачивалась!

— Чего ж ты сразу к себе не поехал?

— Твой дом ближе. И я жрать хочу, в конце-то концов! — выхватив из рук Марса булку, некромаг запихнул ее в рот. Граф тем временем вытаскивал клювом из открытой супницы фрикадельки — тут было принято есть первое и на завтрак, и на обед, и иногда еще на ужин.

— Кто тебя заставлял играть в карты на раздевание? Еще и с циркачкой?

— Ты все равно предатель! — Брин толкнул к себе вазочку с паштетом. — Так и знал, что стоит тебе стать мужеложцем и все, считай, нет друга. Вот предыдущий Марс был лучше, хоть и говно, но точно не норовил какому-то мужику впердолить.

— Не подавись, — наблюдая, как он жует, сказал Марс. — Раз предыдущий был лучше, так и проваливай.

— Провалю! Дожую и все, уйду, не ищи меня потом. Плакать будешь, на коленях ползать, а не пущу тебя.

Конечно, Брин никуда не ушел, одолевая Марса до конца дня, переодевшись в его костюм и уговаривая поехать на представление, на которое его приглашала еще вчера Ханна, однако Марс упирался, и тот отстал, вновь взбираясь после препирательств на лошадь.

Оставшись наедине со своими мыслями, Марс, проходя мимо стригущего кусты садовника, довольно молодого крепкого парня, представил себя с ним. Как он его трогает, гладит, целует. От представленного на лице расцвела такая мина, что от него шарахнулась служанка, несущая белье в гладильную.

— Вы на меня сердиты, господин? — спросила она, и Марс отозвался с досадой:

— Нет, конечно, все в порядке! Занимайся своими делами, не беспокойся, это так, блажь.

Однако в порядке уже ничего не было, потому он заглянул на кухню и присмотрелся к повару, который месил тесто. Руки у него были большие, крепкие, мечта любой женщины, глаза добрые и лицо тоже добродушное, но и он вызвал в Марсе прилив отвращения. По пути в свой кабинет виконт, все утро и день избегавший подобных мыслей, вспомнил взгляд, каким его одаривал Йоланди, и поежился. В душе что-то свербело, но отвращением это язык назвать не повернулся. Беспокойством, скорее. Марс, имевший опыт отношений с женщинами уже и тут, в другом мире, ставшим родным, выбирал всегда в любовницы особ легкомысленных, кокетливых, воздушных, которые легко входили в его жизнь и легко из нее исчезали. Ни разу у него не случалось такого, чтобы он после встречи думал: кто она, что она думает, о чем мечтает. Теплые нежные руки забывались к следующему вечеру, а лицо тем более. И потому его пугало сейчас, что глаза хмурого мальчика, таскавшего саблезубую кошку за загривок как котенка, запомнились ему так ярко, что стояли перед внутренним взором.

— Ха-ха. Ха. — Сказал он себе, вновь тряхнул головой и вытащил с полки книгу с записями. На стол легли деревянные счеты, кипа бумаг с расчетами и несколько чистых листов — пора было подбить прибыль с хозяйства и затраты за месяц. Но цифры путались, считаться не хотели, и Марс, сдавшись, положил перед собой еще один чистый лист и послюнявил кончик карандаша.

«Причины» — вывел он острыми, с агрессивной большой «П», буквами и задумался.

Привыкший разбирать любую проблему до косточки, Марс набросал несколько причин, по которым взрослый, состоявшийся в себе и в жизни мужчина может стать бисексуалом. В то, что закоренелый натурал возжелает хлебнуть киселя с голубых берегов, он не поверил бы и под пытками. Первым в списке шло: «Высокое либидо, сексуальная гиперактивность». Вспомнив частоту своих мыслей о сексе, Марс зачеркнул строку сразу — он явно был не из тех, кто готов трахать все, что двигалось.

Вторым значилось: «Психологическая травма, полученная в отношениях с женщинами». Такой тем более не нашлось. Подсознательная тяга к своему полу тоже не подходила, ибо никаких голых снов с участием мужчин ему никогда не снилось, он никогда не испытывал желания попробовать нечто новое в отношениях и как-либо взаимодействовать с ними в этом смысле. Желаний доказать свое превосходство, комплекса неполноценности, прочих проблем не имелось — он знал, что отлично выглядит, знал, что пользуется популярностью у женщин и его уважают мужчины, потому что-то доказывать точно не собирался.

Однако был Ло, была поселившаяся в душе тревога и беспокойство, желание увидеть его снова. Марс перевернул лист и снова вывел агрессивную «П».

Среди причин, по которым тот мог ему понравиться, он сразу зачеркнул «сексуальная привлекательность», «желание доказать свое превосходство» и «подсознательная неприязнь». Напротив «харизма», «сильная личность» и «незавершенный гештальт» он поставил плюсики. По собственному мнению выходило, что Ло привлек его как личность, как покрытая тайнами, найденная в лавке старьевщика картина известного художника. А еще сама обстановка, кошки эти, да и самая первая встреча тоже прошла на адреналине, потому и впечаталась ему в сознание вместе с запахами и образами. И скорее всего забудется, если не подпитывать память новыми встречами и новым адреналином.

Марсу, разобрав свои чувства, удалось успокоиться и погрузиться в работу, но и в этот раз ему помешали — прискакал гонец из Мирамисы, личный паж Короля.

— Опять ужрался до синих чертей? — спросил Марс, видя, как в кабинет входит юноша с подкрученными усиками и в малиновом камзоле.

— Боюсь, я к вам с плохой вестью, — щелкнув каблуками, откликнулся тот. — Его Величество при смерти.

Марс отложил карандаш и вмиг посерьезнел.

— Что случилось?

От пажа он узнал, что очередная попойка Его Величества Асха, взошедшего на престол в рекордно поздние сроки, в тридцать четыре года, похоже, закончилась плачевно, и тот теперь норовил стать и самым «недолгим» королем: несколько дней назад Асх, празднуя очередное торжество, упился до такой степени, что пожелтел и слег.

— Лекарь сказал, что у него внутри что-то отвалилось и что Его Величество при смерти, — сказал паж, завершая свое послание, в котором Асх приказывал виконту прибыть немедленно.

— Мозги у него отвалились! — проворчал Марс. — И печень отказала, судя по всему.

Пришлось опять натягивать костюм для верховой езды и выводить из стойла Леди. До Мирамисы, одноименной с государством столицы, где располагалась резиденция короля, ехать было не менее суток, но Марс, оставив позади пажа и останавливаясь лишь на короткое время, давая лошади передышку, добрался раньше, дотемна. Он намеревался на правах старого — и единственного — друга всыпать Асху по первое число и посмотреть, как можно помочь в этой ситуации, но новость его встретила самая неожиданная и мрачная — король скончался несколько часов назад.

— Дайте посмотреть! Вдруг не умер, а в кому впал, вы его так и упрячете в склеп живым! — воскликнул он, но лекарь, встретивший его, покачал головой под плач придворных дам, соблюдавших правила этикета:

— Увы, это правда. Мы и иглами его тыкали в пятки, и зеркало ко рту прикладывали — Его Величество покинул нас во цвете лет.

Марс, выхватив из его рук запечатанный конверт, содрал сургуч и отошел к окну.

«Дорогой мой друг! По воле злого рока я ухожу от вас, питая смутные надежды на то, что меня впустят в небесный дворец без очереди, помня былые заслуги и щедрые пожертвования храму. Как тебе известно, мой друг, никого, кто искренне плакал бы по мне, кроме тебя и моей престарелой няньки, нет, как и близких родственников. После моей смерти начнутся распри и к***********е в борьбе за трон среди моих сводных братьев, но есть наследник по прямой линии — мой сын, плод нашей с Эрминой, моей женой, любви. Как ты помнишь, Эрмина, моя ласточка, упорхнула от меня, вернувшись в отчий дом в Вотчине, в земли своего отца, не выдержав моего непостоянства и сурового нрава. Мне донесли спустя годы, что на тот момент она уже носила под сердцем ребенка и впоследствии родила мальчика. Он — законный наследник, и я прошу тебя, единственного, кому могу доверять, найти его и сообщить, что Мирамиса принадлежит теперь ему. Найти раньше, чем это сделают мои сводные братья. Итак, друг мой, прошу тебя исполнить мою последнюю волю и, когда я умру, проследить, чтобы у склепа всегда стояла бутылочка крепкого игристого — вдруг на том свете я захочу опохмелиться, а станет нечем?»

— Сукин ты сын, — сквозь горечь усмехнулся Марс, успевший привыкнуть к этому пьянчужке.

Во дворце он задерживаться не стал, дело не терпело отлагательств, нужно было еще собраться в путь, а о том, чтобы не исполнить последнюю просьбу друга, не мелькнуло и мысли. Подъезжая к собственному дому, он увидел, как конюх заводит в конюшню лошадей.

— Гости? — спросил Марс, спешившись. — Брин? Тогда почему лошади две?

— Он! — кивнул конюх. — Только в этот раз с компанией.

Костер, разведенный отдельно, подальше от всех, за шатром, почти не трещал — ветра не было, огонь колыхался только по своей воле, вылизывал каждую трещинку в кусках поленьев не спеша, с аккуратностью. У большого костра играли на губной гармошке и пели песни, где-то неподалеку хохотала Ханна и каркал ворон, стало быть, некромаг снова увивался за ней, решив взять измором.

Йоланди был зол, как никогда. На виконта, который, явившись, разрушил его хрупкое ощущение безвременья и уюта, маленький мирок, где его никто не знал и он мог называться кем угодно. Пытаясь понять, почему он, не задумываясь, кинулся его защищать, Йоланди довел себя до мигрени, а учитывая состояние после такого выплеска энергии, это было еще мучительней.

Кто-то из стариков, там, дома, в пещерах, рассказывал, что их древнейший род считается стихийными магами. Якобы есть маги наследственные — получившие дар от предка, ученые, добившиеся его раскрытия долгими годами тренировок, и стихийные — те, кто в обычной жизни не способен на создание магии, но становится проводником огромной силы, когда чувствует опасность или испытывает очень сильные эмоции: боль, ненависть, страх. Йоланди не верил в эти сказки, но после того, как Йоло тогда, в Вотчине, едва не выдавил мозги через уши схватившим их людоедам, перестал сомневаться в существовании подобной силы. На Йоло тогда было страшно смотреть, а еще страшнее — на Этри, которая тряслась потом, не в силах сказать ни слова.

Бедная Этри. Где она сейчас?

Раскидав угли и присыпав их землей, Йоланди вошел в шатер, открывая затем клетку и запирая ее на засов за своей спиной. Лигрицы были очень чистоплотными, вылизывали себя и друг друга сутки напролет и в качестве туалета использовали один выбранный угол, потому в клетке, которую вычищали два раза в день, пахло только сухой соломой и мускусом от звериных шкур. Бросив свою куртку в одном из углов, Йоланди уселся, и все трое сбивающих его с ног лигриц расположились рядом. По сути, жизнь их ничем не отличалась от диких условий — это были ленивые охотники, проводящие большую часть суток в засадах, а остальное время во сне. Здесь же их заставляли растрясаться, выводя на арену и иногда выгуливая на цепях, и кормили от пуза — Донро не экономил на своих «девочках».

— Из-за тебя все, — проворчал Йоланди, почесывая загривок Толстушки.

Втроем кошки мурчали так громко, что от вибрации волоски на руках топорщились.

Спалось плохо. Сны были мутные, больные, предостерегающие, снилась женщина с тюрбаном на голове и золотыми монетками на шее, у которой он спрашивал почему-то, зачем это все с ним происходит.

— С вами, — улыбнулась она. — Я могу сказать, но утром ты все забудешь.

И в самом деле сказала, и Йоланди так удивился во сне, что спрашивал и спрашивал дальше, и имя виконта там фигурировало не на последнем месте, но проснувшись, он действительно забыл и свои вопросы, и ответы на них.

Предчувствие скорой беды настигло его со стуком копыт, и среди приехавших на выступление мелькнул знакомый профиль и бакенбарды. Похолодев, Йоланди смотрел, как Файнис, спешившись, идет к Виту, и тот, кивнув, поворачивается в его сторону. Винить Вита было нельзя, как и других, никто ведь, кроме Ханны, не знал о том, кто такой этот Йоланди на самом деле.

Бросившись к своему шатру, он нашел завернутые в потертый бархат кинжалы, сунул их в сумку и с досадой посмотрел на пустую клетку: лигриц уже увели, а он хотел бы с ними попрощаться.

— Торопишься?

Файнис, шагнув в тень шатра, осмотрелся:

— Я думал, будет хуже. Но так тоже неплохо. Кочевая романтика. Скажи мне, ты действительно надеялся, что я тебя не найду?

Йоланди, сидящий к нему спиной, закрыл глаза, выдохнул и нащупал под бархатом куртки костяную рукоять.

— Какая ты красивая! Богиня!

— Ага, богиня.

— Прекрасное, сотканное из лунного света, создание.

Ханна закатила глаза:

— Ты сейчас меня кем угодно назовешь, лишь бы полапать подольше.

Она стояла, выгнувшись и опираясь о раму окна в своем домике, пока Брин, вызвавшийся помочь с корсетом, затягивал шнуровку. Пальцы его, ловкие, как у портного, сновали тут и там, помимо шнурков прихватывая и бока.

— Заинька, могу ли я осмелиться просить Вас о маленьком невинном поцелуе? — спросил он, завязывая шнурки узелком.

— Самый невинный могу, подставляй лобик.

— Ну нет, это уже совсем какие-то младенческие ласки, мне бы что-то посущественней…

Ханна повернула голову, чтобы выразить свои мысли по этому поводу, но сидящий у окна Граф вдруг раздулся, распушив перья, расправил крылья и пригнулся, принимая стойку охотничьего пса. Брин посерьезнел, выглянул в окно и заметил, как у шатра напротив топчется здоровенный мужик в дорожной куртке из грубой кожи, напомнивший ему головореза.

— Ого, чей такой охранник? — воскликнул он, а Ханна ответила сквозь сжатые зубы:

— У шатра Ло в компании с таким уродом может нарисоваться только один ублюдок — его хозяин. Ло — беглый, и ничего плохого он не делал, чтобы возвращаться снова в тот ад. Брин! — она вцепилась в его плечи, разворачивая лицом к себе. — Ты должен ему помочь!

— Как я помогу? — растерялся тот.

— Ты умный, ты сможешь! Отвези его к своему другу, спрячьте его! А уж за мной не заржавеет!

На подгибающихся от волнения ногах Брин подкрадывался к шатру, бормоча под нос заклинание сна, пока Ханна, терзая край юбки, стояла на страже неподалеку, отвлекая случайных свидетелей.

— Я сказал, ты пойдёшь! Ты моя собственность, я заплатил деньги за тебя! — заорал внутри шатра незнакомый голос, и он забормотал быстрее. — Разве мой особняк хуже этой помойки?

— Лучше помойка, чем твоя постель.

Вместе со звуком пощечины на землю рухнуло тело вырубившегося мужика в куртке, и Брин, споткнувшись, влетел в шатер. Ло, пригнувший голову к коленям, сидел перед господином с бакенбардами неподвижно, но спина его подрагивала, и Брин понял, почему: наложенное еще ранее заклятие не позволяло ему нанести вред хозяину, превращая любой злой помысел в физическую боль.

— Кто ты? — произнес элегантный господин, одетый как для приема у Его Величества, и Брин коротко свистнул, подзывая Графа:

— Ваша честь и совесть, уважаемый.

Ворон в такие моменты всегда был злее цепной псины, ведь обычно Брин не разрешал ему подобного, а драться он любил, потому на господина налетел с превеликим удовольствием, хлопая крыльями и царапая лицо. О том, что кто-то сможет причинить Графу вред, Брин не боялся — в птице, как в фамильяре, были заключены самые разные силы, по большей части им самим не изведанные.

— Вставай, скорей же! — Брин дернул Ло за плечо и подтолкнул его к выходу.

— Я не могу ничего сделать! — пораженно, явно еще в шоке, проговорил тот, тоже споткнувшись о тело у входа.

— И не сможешь — на тебе печать хозяина. Я не знаю, как тебе вообще удалось от него однажды смотаться.

Ханна ждала у дерева в отдалении, держа лошадей под уздцы.

— Ло! — крепко и быстро обняла его, вручила поводья. — Уходи с этим человеком. Он поможет. Мы еще увидимся, обещаю, — повернулась к Брину, и тот провалился в волшебство с феями и единорогами с разбега, ведь ее упругий бюст прижался к его груди, а губы — к его губам. — Мой герой!

Очнулся Брин далеко от стоянки циркачей, когда высоко над головой раздался победный клич догнавшего их Графа. Ло, пригнувшись, вырвался вперед, и ему пришлось пришпорить лошадь, чтоб его нагнать.