Белль для монстра

Глава 7

Изабелла.

Мама откашливается, явно для разряжения обстановки, но сверлит меня взглядом.

Ложит руку поверх руки Михаила.

— Миша, расскажешь нам о новом проекте?

Он кивает и начинает говорить о каких-то партнёрах, строительстве, поставках. Слова проходят мимо меня. Я вижу только, как Оля играет бокалом — медленно крутит его пальцами, и время от времени бросает на меня взгляды.

Будто проверяет, сорвусь или нет.

Я вцепляюсь в вилку, но сохраняю маску спокойствия. Я хирург. На операционном столе тоже нельзя сорваться.

— Белль, — вдруг обращается ко мне Михаил, и я чуть не подпрыгиваю от неожиданности. — А ты как думаешь, уместна ли жёсткость в управлении?

— Иногда да, — отвечаю ровно. — Когда мягкость ничего не даёт. Но если только жёсткость — всё разрушается. Я за баланс.

Михаил приподнимает бровь, будто удивлён.

— Интересная точка зрения.

Мама кивает ему, словно говоря: видишь, какая у меня умная дочь. А я опускаю глаза в тарелку, потому что не знаю — это был комплимент или испытание.

И в этот момент тяжёлый звук шагов раздаётся в холле. Он медленно приближается, нарастает. Двери столовой резко распахиваются, и внутрь входят люди в чёрном.

Семеро. Автоматы в руках. Движения точные, будто репетировали сотни раз. Они расходятся по периметру, словно стены, и пропускают вперёд мужчину.

Высокий. Широкоплечий. Волосы с проседью, лицо будто вырублено из камня. По скуле — длинный шрам. Его глаза тяжёлые, ледяные, и именно они заставляют меня вжаться в стул.

— Михаил, — произносит он низким голосом. — Ты, кажется, забыл, что значит слово «договор».

Я едва не роняю вилку. Сердце уходит в пятки. Воздух застывает. Мама выпрямляется, но особо не пугается. Оля смотрит на меня с ухмылкой и делает очередной глоток вина. Её радует мой испуганный вид.

Михаил поднимается из-за стола, губы растягиваются в холодной улыбке.

— Константин Петрович, — произносит он. — Рад видеть вас в своём доме.

— А я вот — не рад, — перебивает мужчина. — Ты общался с Синицей? За моей спиной?

Михаил не отводит взгляда, но я замечаю, как напряглась его челюсть.

— Я даже слушать его не стал. Разговора не было, — ровно отвечает Михаил, но в голосе проскальзывает напряжение.

— Ты врёшь, — Константин Петрович делает ещё шаг вперёд. Его люди двигаются вместе с ним, как тени. — Синица передал мне твои слова дословно. А я, Михаил, не люблю, когда со мной играют в двойную игру.

Воздух в зале густеет, словно перед грозой. Даже Оля перестаёт улыбаться, только бросает быстрый взгляд на отца.

Мама сидит неподвижно, но видно, как её пальцы вцепились в край стола.

— У нас гости, — наконец произносит Михаил, кивнув на нас с мамой, словно пытаясь вернуть хоть каплю приличия в этот фарс.

Константин Петрович поворачивает голову. Его глаза — холодные, стальные — медленно проходят по лицам за столом. И останавливаются на мне.

И всё.

Я застываю. Не могу ни вдохнуть, ни отвести глаза. Его взгляд не просто оценивает — он будто врезается в меня, вынимая изнутри все секреты. В нём нет ни спешки, ни любопытства. Только уверенность человека, который привык выбирать и забирать.

Секунда. Две. Дольше, чем позволительно смотрит. С головы до ног и обратно.

Я чувствую, как сердце грохочет так сильно, что отзывается пульсацией в висках. Словно он видит меня насквозь. Словно я уже часть его игры, хотя сама даже не встала из-за стола и рот не раскрыла.

— Интересно, — наконец произносит он тихо, почти насмешливо. — Михаил, у тебя талант собирать необычное окружение.

Михаил хмыкает будто получил похвалу.

— Мы продолжим разговор в кабинете, — сообщает Михаил.

— Именно, — коротко кивает тот. Он снова смотрит на меня — и уголок его губ чуть трогает улыбка. Холодная. Обещающая неприятности.

Мама поднимается так резко, что стул скользит по полу.

— Изабелла, мы уходим, — произносит она громко, но глаза блестят удовольствием.

Господи, да ей нравиться что на меня смотрят, как голодающий на витрину с мясом.

Я поднимаюсь, ноги будто ватные. Сделала только шаг — и в этот момент:

— Изабелла остаётся, — голос Константина Петровича разрезает воздух. Он не сводит с меня взгляда, будто всё это время ждал именно этого момента. — Она тебе кто?

Только после этих слов он поворачивает голову к маме.

У меня холодеют пальцы. Внутри всё сжимается до боли. Я хочу сказать «никто», исчезнуть, провалиться — но язык прилипает к нёбу.

Мама выпрямляется, и на лице появляется то самое выражение, которое я ненавижу: надменное, почти победное.

— Она… моя дочь, — гордо сообщает.

Константин Петрович слегка поднимает бровь, но его глаза снова на мне.

— Дочь, значит, — повторяет он медленно, будто смакуя слово. — Значит, твоё самое ценное.

Михаил оборачивается на меня и тоже проходит взглядом. Потом смотрит на мужчину:

— Вопросы к делу, Константин Петрович...

— Самый прямой к делу, — перебивает его мужчина, взгляд всё так же на мне. — Ты связал свою жизнь официально? Уже поженились?

— Через неделю, — отвечает Михаил после короткой паузы. — Скоро.

— Скоро, — усмехается тот. — Значит, пока — нет. Но не страшно.

Михаил делает шаг вперёд, голос его обретает сталь:

— Константин Петрович, разговор в кабинете. Девочек это не касается.

— Напротив, — перебивает его тот, и на губах мелькает та же холодная усмешка. — Иногда именно девочки показывают, всю нашу серьёзность.

Мама точно понимает больше, чем я. В её глазах блеск восторга, в уголках губ — улыбка. Ещё немного, и она действительно захлопает в ладоши, как ребёнок.

— Изабелла, нам пора, — произносит она непривычно мягко, почти нежно, и идёт ко мне. Её пальцы вцепляются в мой локоть, как клещи.

А меня пробирает дрожью от этой «нежности». Она не настоящая. Мама точно решила в что-то поиграть.

— Никто. Ни-куда. Не уходит, — сообщает Константин Петрович. Его голос звучит так тяжело, что кажется, стены особняка откликаются эхом. Он переводит взгляд на Михаила, смотрит ему прямо в глаза и медленно поднимает руку. Указательный палец делает короткое движение по кругу.

— Саша, проследи, чтобы дамы комфортно посидели.

Один из его людей сразу двигается к нам. Чёрный костюм, массивные плечи — и шаги такие уверенные, будто он уже знает, где именно нас посадит.

Мама поспешно оборачивается ко мне. Её лицо сияет странным удовольствием, глаза блестят. Даже бровь дёргается — от восторга, а не страха.

— Присядь, Изабелла, — она садится сама и тянет меня вниз, будто мы участницы спектакля, который ей нравится куда больше, чем мне.

— Я хочу эту девочку, — произносит Константин Петрович так спокойно, будто речь идёт не о человеке, а о предмете мебели. Его голос гулко отдаётся в мраморе зала.

У меня внутри всё обрывается. Сердце делает резкий удар и будто замирает.

Михаил напрягается, пальцы на спинке кресла побелели. Его губы растягиваются в ту самую холодную, показную улыбку, но глаза выдают злость.

Оля моргает и на секунду теряет свою уверенность. Её улыбка гаснет, будто кто-то сдул свечу.

А мама… мама сияет. Она сжимает мои пальцы так, что больно, и я понимаю: она счастлива. Её дочь оказалась «замеченной».

Но я не товар! Меня нельзя взять себе, потому что так хочется!

— Что вы сказали? — спокойно спрашиваю, хоть внутри переворот вселенского масштаба.

Тишина падает мгновенно. Даже капля вина в бокале Оли кажется слишком громкой.

Константин Петрович медленно поворачивает голову ко мне. Его губы едва заметно приподнимаются в холодной усмешке.

— Повторю, — произносит он низко. — Я хочу тебя в нашу семью. Для Марка.

Мама сжимает мою руку ещё сильнее, будто боится, что я сбегу от «счастья».

— Нет, — выпаливаю. — Вы сдурели?

Воздух становится ещё плотнее, чем до этого. Охрана замирает, будто ждёт приказа.

Константин Петрович медленно выпрямляется, на губах играет хищная усмешка:

— Смелая, — произносит он так довольно, что от этого по спине бежит холод. — Даже слишком. Теперь точно хочу лишь её!

Михаил делает шаг вперёд, голос его становится стальным:

— Константин, хватит. Это мой дом. Это моя семья.

— Пока не твоя, — обрывает его Демидов ледяным тоном. — Ты сказал сам — через неделю. Значит, у меня есть право решать, что станет с этой девочкой.

Он снова поворачивается ко мне. Его глаза будто впиваются внутрь:

— Редкая птичка. Красота, дерзость и наверняка ум. Марку ты понравишься, невестка.

Я чувствую, как мама сильнее сжимает мою руку. Её дыхание сбивается от восторга, будто она только что выиграла джекпот.

— Мне Марк не нравиться! Татуированный невежа! — я прям чувствую как горят мои глаза от злости.

Михаил резко вскидывает руку:

— Изабелла! — в его голосе сталь и ярость, будто он хочет заткнуть меня любой ценой.

Но поздно. Слова уже повисли в воздухе.

Константин Петрович сначала замирает, будто проверяет, правильно ли расслышал. А потом смеётся. Низко, хрипло, так, что мороз по коже.

— Вот оно что… — его глаза снова на мне, и от этого взгляда я хочу отодвинуться хоть на километр. — Марку будет интересно. Такой характер дрессировать.

Я выдергиваю руку с маминой хватки и встаю со стула.

— Константин Петрович, — цежу сквозь зубы от бешенства. — Пусть Марк дресерует собак, если у него тяга к этому. Я не буду его девушкой и уж тем более невестой! У меня вообще-то своя жизнь есть!

Мама ахает, будто я ударила её по лицу.

— Изабелла! — её голос дрожит, но не от страха — от ярости.

Михаил резко подаётся вперёд:

— Сядь! — приказывает он так, что даже охрана замирает.

Но я не двигаюсь. Сердце колотиться так что рёбра болят, но я не готова подчиняться тем, кто решает меня кому-то в подарок отдать!

Константин Петрович смотрит на меня в упор. Его взгляд тяжёлый, ледяной, но губы изгибаются в усмешки.

— Изабелла, — говорит спокойно. — Ты чем больше кусаешься, тем больше мне нравишься.

Он делает шаг ко мне. Всего один. Но этого хватает, чтобы воздух в зале стал ядовитым. Его люди напрягаются, будто готовые к команде.

— Твоя жизнь, говоришь? — его голос низкий, опасно тихий. — Она теперь тесно переплетается с нашей семьёй. Советую больше де дерзить, иначе поедешь к Марку сегодня. Сейчас.

Мама, кажется, перестаёт дышать. Её глаза сияют, как у безумной — будто ей вручили корону.

— Это честь, Изабелла! — шипит она, но голос её дрожит.

— Честь? — я смотрю на маму так, будто она сошла с ума. — Честь — это быть собой. А не променять свою жизнь на красивый дом и чужие деньги. Я не променяю своего Лёшу на болвана, который бросается в лицо футболкой!

Мама бледнеет, будто я ударила её ножом. Её губы дрожат, глаза вытаращены.

— Изабелла… — в её голосе шёпот и ярость. — Замолчи!

Константин Петрович улыбается так довольно, что я буквально прикусываю язык.

— Лёша, значит… — он смотрит прямо мне в глаза, и этот взгляд прожигает насквозь. — Марк быстро с этим разберётся.

И кивает своим людям.

— К Марку домой отвезти.