Мой сводный тиран

Глава 2: Гроза в провинции

Дождь начался за сто километров от городской черты. Сначала редкие капли, словно небеса пробовали землю на вкус, потом ливень, превративший дорогу в бурлящий поток. София ехала, вцепившись в руль так, что костяшки побелели. Навигатор давно потерял сигнал, но она помнила каждую яму на этом шоссе — ту, что справа, где в шестнадцать лет проколола шину; ту, слева, где отец когда-то остановился, чтобы подобрать ёжика. Теперь асфальт трескался, как корочка пересушенного хлеба, а обочины заросли чертополохом, цеплявшимся за днище машины, будто пытаясь её удержать.

Он ждал.

Даниил стоял у ворот, не шевелясь, даже когда ветер рвал с деревьев последние листья. Вода стекала по его чёрному пальто, образуя лужи у сапог, но он не моргнул, когда молния осветила двор. Вспышка выхватила из темноты детали, которые София старалась забыть: трещину в каменной вазе, куда мать Даниила сажала георгины; ржавые качели, на которых она сама когда-то качалась, смеясь, пока отец не позвал её на кухню — «Пора учиться резать лук правильно».

Машина остановилась в метре от него. Через залитое дождём стекло их взгляды встретились — её зелёные глаза, расширенные от усталости, его серые, холодные, как лезвие ножа после морозилки. Он наклонился, положил ладонь на крышу. Металл зашипел от контраста температур.

— Ты опоздала. Навсегда.

Голос ровный, но София заметила, как дрогнула мышца на его шее — крошечная судорога, выдавшая напряжение. Она вышла, хлопнув дверью. Холодный дождь моментально промочил тонкий свитер, прилипший к коже.

— Где он? — крикнула она поверх шума ливня.

Даниил повернулся, не отвечая, и пошёл к дому. Она последовала, спотыкаясь о камни, которые когда-то выкладывали дорожку к розам. Теперь сад напоминал кладбище: обгоревшие кусты, земля, усыпанная пеплом, запах гари, который даже дождь не мог перебить.

— Он сгорел, — сказал он наконец, когда они подошли к террасе. — В крематории. Вчера. Как и хотел.

София замерла. Капли стекали по её подбородку, падая на мокрые доски.

— Ты… не позволил мне…

— Ты не приехала на последний курс химиотерапии. Не ответила на письма. — Он повернулся, и в свете фонаря она увидела его лицо — бледное, с тенью щетины, шрам над бровью, который казался темнее обычного. — Почему я должен был ждать?

Они вошли в дом. Воздух пахнул воском и сыростью. Даниил щёлкнул выключателем — люстра с хрустальными подвесками, подарок на двадцатилетие матери, осветила пустую гостиную. На каминной полке пылились рамки без фотографий.

— Где его вещи? — спросила София, проводя пальцем по столешнице.

— Сжег. — Он снял пальто, бросил на спинку кресла. — По завещанию, всё, что связано с рестораном, переходит нам. Остальное… — Он пожал плечами. — Я не коллекционер воспоминаний.

Она двинулась к лестнице, но он перегородил путь.

— Твоя комната там. — Он кивнул в сторону коридора. — Рядом с кухней. Удобно — если захочешь ночью воды.

Комната оказалась бывшей кладовой. Узкое окно под потолком, стены, обшитые панелями из светлого дерева, кровать с металлическим каркасом, на которой даже матрас лежал криво. София провела рукой по стене — поверхность была гладкой, слишком гладкой.

— Зеркала, — сказал Даниил с порога. — Односторонние. Отец любил наблюдать за гостями. Проверять, не воруют ли они серебряные ложки.

Она обернулась. Он опёрся о косяк, мокрые волосы падали на лоб.

— А ты? — спросила она. — Что ты проверяешь?

Уголок его рта дёрнулся.

— Способность выживать. — Он сделал шаг назад. — Ужин в семь. Не опаздывай.

Дверь закрылась. София присела на кровать, слушая, как его шаги затихают в коридоре. Потом встала, подошла к стене. Приложила ладонь к холодной поверхности. Где-то за этим стеклом он, наверное, стоит. Смотрит. Ждёт, когда она сломается.

Вечером он подал суп. Густой, с кусочками говядины, пахнущий лавровым листом и чем-то острым. София поднесла ложку ко рту, но остановилась, увидев его взгляд — пристальный, изучающий.

— Боишься, что отравлю? — Он наклонился над столом. — Ты же помнишь, я всегда предпочитал… другие методы.

Она проглотила суп. Перец обжёг горло.

— Вкусно, — сказала она, глядя ему в глаза. — Но мало соли.

Он замер. Потом медленно улыбнулся — впервые за вечер.

— Завтра начнёшь работать. Официанткой. — Он встал, взял её тарелку. — Увольнение — только по жалобе клиента.

— А если я откажусь?

Он повернулся, держа в руках нож для масла. Лезвие блеснуло в свете люстры.

— Тогда я напомню, что по завещанию, твоя доля переходит ко мне после трёх месяцев отсутствия на работе. — Он провёл кончиком ножа по краю стола. — Девяносто дней, София. Думаешь, выдержишь?

Ночью она проснулась от шума. Гроза утихла, но в тишине чётко слышалось скрипнула дверь. София приоткрыла глаза. В щель между косяком и полом пробивалась полоска света. Тень замерла на пороге — высокая, недвижимая. Она знала, что он там. Стоит. Дышит. Ждёт.

— Я не боюсь тебя, — прошептала она в темноту.

Тень отшатнулась. Свет погас.

А утром на пороге комнаты лежала униформа — чёрное платье с белым фартуком. На воротнике была вышита змея, обвивающая ветку полыни.