Я - Император

I-3

«Это документы для таможни, чтобы доставить труп в Италию, — переводит Фатих и добавляет: — гроб стоит в машине, на которой ты вернешься в Анкару».

Крепко обнимая, благодарю его за помощь и за то, что научил меня без страха ездить на скутере. Прощаясь, пытаюсь незаметно засунуть ему в карман 100 евро. На что инженер категоричным жестом останавливает мою руку: «Нет… даже не вздумай, я помог тебе просто так и с удовольствием; передай привет Кьяре, вернее, передай ей, что, если хочет, пусть звонит. Я не беспокою, но, если она… это мой номер».

«Я и вправду не знаю, как благодарить тебя. Большой привет и ... твоей матушке».

На улице замечаю скорую помощь, в которой, как полагаю, и находится гроб с телом. Как ни в чем не бывало, собираюсь открыть дверцу машины, как вдруг ко мне приближаются два громилы с физиономиями головорезов. Отхожу в сторону, намереваясь пропустить их, но мордовороты хмуро надвигаются на меня и, бормоча непонятные фразы, подталкивают к обшарпанному белому грузовику. Оказывается это и есть предоставленный для перевозки транспорт. В открытом фургоне замечаю гроб. Эти двое, разом подняв меня на руки, юрко запихивают в кузов рядом с домовиной; сами же садятся в кабину.

Мучительный путь сюда прошлой ночью оказался пустяком по сравнению с обратной дорогой: там автобус был забит курильщиками и мне приходилось ехать с высунутой в окно головой; здесь же я под открытым небом, один, и в компании с покойником! Гроб, кое-как привязанный самопальными ремнями, подпрыгивает на каждом ухабе, рискуя в любой момент вылететь из кузова. В ужасе забиваюсь в угол грузовика, стараясь держаться подальше от зловещей домовины. Перспектива оказаться лицом к лицу с трупом вводит меня в жуткий ступор. После вынужденного ухода из университета, у меня не было ни малейшего желания видеть профессора ни живым, ни, тем более, мертвым!

Стараюсь отвлечься, размышляя о прошедшем дне и о том, что меня ждет дальше. От одной только мысли о возвращении на таможню меня пробивает ледяная дрожь. Но я должен выполнить возложенную на меня деканом университета миссию и вернуть тело профессора на родину. Хлесткий ветер ерошит мне волосы и дабы успокоить нервы и настроиться на дальний путь, как мантру снова и снова про себя повторяю: «вернуть профессора домой».

Воскресенье, 18 июля

Около 3 часов ночи фургон тормозит на какой-то сумрачной, еле освещенной стоянке. Надеюсь, что эти двое не бросят меня здесь: в мраке и пустоте. Нелюдимые спутники вываливаются из кабины и что-то бубнят мне на непонятном языке. Малый, вернее детина с меньшими габаритами, вновь повторяет тарабарщину, отчаянно размахивая руками. Догадываюсь: надо вылазить. Следую за ними к убогой лачуге, отдаленно напоминающей придорожную забегаловку. Заскакиваю сразу в уборную. Вот что, на поверку, означает “алатурка” или турецкий туалет: грязный, вонючий сортир без унитаза.

Затем захожу в облупленную постройку, которая, полагаю, должна называться закусочной. Некая тучная дама готовит какой-то диковинный напиток, а мои попутчики, покуривая за колченогим столом, собираются осушить огромную бутыль пива. Пользуясь моментом и стараясь не обращать внимания на бражничающего водителя, решаю позавтракать. Медленно потягиваю ещё одну обжигающую бурду вроде кофе, закусывая фокаччей, начиненной странной даже по цвету салями. Вкус не лучший, но голод берет верх, ведь из-за внезапного отъезда из Тарсуса мне пришлось остаться без ужина.

Проходит не менее получаса, прежде чем эти двое приговаривают еще одну бутыль пива и решают вернуться в фургон. Когда мы выезжали, было довольно жарко, но сейчас воздух обволакивает меня предутренней прохладой, пробираясь под одежду зябкой сыростью. Менее хмельной, проявляя первый знак внимания, протягивает мне старое одеяло. До сих пор брошенный и забытый в кузове фургона, я чувствовал себя, как запасное колесо.

На рассвете прибываем в Анкару, тряска в кузове и ночной холод измотали меня до предела. Два турка резво выгружают гроб из фургона и передают его команде пограничников. Лейтенант Карим велит оставить домовину на таможне и вернуться на следующий день с посольскими документами; ой как же мне не нравится этот тип! Благодарю перевозчиков щедрыми чаевыми, от которых они и не думают отказываться, и прощаюсь с Барбарино, остающимся на таможне в неком подобии подвальной подсобки.

Напротив аэропорта, заливаясь утренним светом, сверкают вывески разносортных отелей. Умирая от усталости, выбираю единственный, отмеченный четырьмя звездами: “Hotel Esenboga Airport”. Дороговато конечно, но мне без разницы: ректор сиенского университета пообещал возместить любые расходы по возвращению на родину уважаемого коллеги.

Две проведенные в разъездах ночи нешуточно дают о себе знать. Захожу в гостиничный номер и тут же буквально “без сознания” падаю на огромную кровать. Из глубокого сна меня выдергиваёт гудящая и вибрирующая мобилка, которую я забыл выключить: шесть часов! Кто может звонить в такое время?

«Привет! Это Кьяра Ригони. Мне сообщили на таможне, что ты вернулся с телом. Я должна объяснить тебе некоторые вещи, которые необходимо сделать».

По свету, пробивающемуся сквозь занавески, определяю, что сейчас действительно шесть часов, но не утра, а пополудни. Пытаясь прийти в себя, сонным голосом предлагаю: «Почему бы нам не поговорить об этом позже, может быть поужинав вместе?»

«Хорошо, — отвечает Кьяра после минутного колебания. — Есть в центре один ресторан, увидимся там в 9.30. Адрес: Izmir Caddesi 3/17».

«Можешь повторить?» — ещё в полудрёме, вопрошаю я.

«I-Z-M-I-R-C-A-D-D-E-S-I 3/17» — четко чеканит каждую букву девушка.

«Да, спасибо, записал. Во сколько встречаемся?»

«21.30-22, короче, к ужину», — повторяет она.

Наверняка в Турции свой, особый график. В любом случае, после завтрака в три ночи меня уже ничем не удивишь, посему, не дожидаясь ночного ужина, в два приёма поглощаю пачку арахиса, запивая найденным в мини-баре фруктовым соком. Заморив червячка и воспрянув ото сна, достаю из сумки лист с оттиском надписи, снятым с эпиграфа на горе Тавр; аккуратно разворачиваю его и начинаю переводить греческие буквы:

“Покинув бурное течение Тигра, здесь лежал Юлиан:

был он славным императором и доблестным воином”

“Лежал”, “лежал”. Этот глагол в прошедшем времени может означать лишь одно: уже на момент установления эпиграфа, тела (или того, что от него осталось) там давно не было!

Значит эпиграф был помещен на кенотаф — надгробный монумент, возведённый в память о захоронении выдающейся личности, останки которой находятся уже в другом месте. Но где?

Чтобы хоть как-то отвлечься от сверлящей мысли, решаю пойти познакомиться со знаменитой исторической колонной, воздвигнутой в городе в честь Отступника. Быстро одеваюсь, выхожу из отеля и останавливаю первое попавшееся такси: « Can you drive me to the place of Julian ’ s column ? [Можешь отвезти меня на площадь с колонной Юлиана?]»

«Аа, ээ...» — мычит удивлённо молодой таксист. А ведь площадь, как-никак, знаменита именно колонной Юлиана, единственной сохранившейся с римской эпохи. Граничащими со скабрёзностью жестами, пытаюсь изобразить колонну. Видимо мои усилия увенчались успехом, ибо в какой-то момент лицо малого светлеет, он радостно кивает и стартует на полной скорости.

« Ulus , ulus [Нация, нация]», — маловразумительно бубнит себе под нос шалый таксист. Высаживает меня на безымянной площади, окруженной современными зданиями. В центре вздымается колонна высотой 10-15 метров, на которой высечены эпизоды жизни Юлиана. Рассматриваю её со всех сторон, любуясь различными сценами, как вдруг мой взгляд спотыкается о барельеф, изображающий похоронную процессию императора Констанция. Тело правителя покоится в погребальной колеснице, за которой, открывая похоронное шествие, следуют два коронованных персонажа. Насколько я помню, ученые идентифицировали их как Юлиана и лучезарного бога Гелиоса. Теперь же, после открытия эпиграфа и пустой гробницы, мне приходит в голову идея альтернативной трактовки изображения. А что, если вся эта сцена представляет не похоронную процессию Констанция, а церемонию переноса тела Отступника? Возможно, в колонне, изображающей знаменательные эпизоды жизни императора, создатели кроме всего прочего пожелали запечатлеть и его последний путь! В этом случае тело в похоронной карете принадлежит не Констанцию, а Юлиану; следующие же за ним коронованные особы, скорей всего, его преёмники: император Валентиниан и его брат Валент. Вероятно, профессора осенила та же догадка. Я почти уверен, что кое-что древние авторы от нас всё же утаили. Прибыв в Тарсус, титулованные братья не ограничились оказанием почестей своему прославленному предшественнику, они перевезли его в другое место, рассудив, что сей курган не может быть подходящим местом для хранения бренных останков императора. [Возможно из суеверного страха, что их может постигнуть та же участь: быть погребенными в глухом уголке горной Турции]. Поэтому новые правители решили воздвигнуть у реки Кидн обнаруженный профессором кенотаф с эпиграфом, а тело Юлиана приказали перевезти в более подходящее место. Но куда?

Этот вопрос не даёт мне покоя, даже когда я быстрым шагом двигаюсь в сторону центра города. Добираюсь до места встречи намного раньше условленного времени, к 20.30. Название заказанного ресторана — Don Castillo [Дон Кастилло] — не вяжется с понятием заурядной таверны. Присаживаясь на крылечную ступеньку трактира, поглядываю на проходящих мимо женщин: большинство из них закутаны в длинные черные бурки.

Спустя час с четвертью на своих форменных каблуках появляется Кьяра: «Долго ждешь?»

«Нет, — поднимаясь и разгибая затекшие ноги, отвечаю я. — Рад встрече!»

«Пойдем», — берет меня под руку девушка.

В полумрачной обстановке я фактически не вижу, что ем; но, скорей всего, оно и к лучшему. Названия блюд всё равно мудрёные и Кьяра, стараясь искусить меня деликатесами турецкой кухни, сообщает о составе кушанья лишь после того, как я опустошаю тарелку. Она заказала мясо самого разного приготовления и со всевозможными соусами; очень надеюсь, что это всё же телятина, а не какой-то экзотический зверь.

Волей-неволей я должен выполнить поручение Фатиха: «Твой друг был предельно любезным и очень помог мне».

«Да, он всегда вежлив и со всеми», — сухо парирует моя собеседница.

«Кстати, Фатих хотел бы услышать тебя, но боится беспокоить, — протягиваю ей листок бумаги. — Он дал мне номер своего мобильного и сказал… ну, что был бы рад, если бы ты…»

«Спасибо, — решительно перебивает Кьяра, — но нет, оставь номер себе, тебе он больше пригодится!»

Я не настаиваю и тотчас меняю тему, догадываясь, что затронул деликатную сферу: «Ну, что ты хотела мне объяснить по поводу завтрашнего дня?»

Девушка подробно описывает все действия. Первым делом посольство: я должен быть там к 8 утра, чтобы оформить выданные в больнице Тарсуса документы для перевозки тела. Затем заскочить за паспортом на печально известную таможню и, наконец, специальный рейс в 11. Завтра я буду без переводчицы, но у меня не должно возникнуть никаких проблем. Прощаясь, сердечно благодарю её.

«Приятно было познакомиться», — отвечает Кьяра с улыбкой, которая мне показалась слегка жеманной.

Понедельник, 19 июля

Снаружи здание посольства выглядит именно так, как мы его себе обычно и представляем: большое, белое, в духе викторианского стиля, характерного для некоторых загородных вилл южных штатов Америки. Моё воображение рисует колоритного хозяина со свитой рабов, однако навстречу выходит худосочный менеджер с курносой секретаршей, у которых на меня мало времени. Выкладываю на стол документы из морга, очкастая ассистентка рассеянно их листает, машинальным движением ставит надлежащие печати, прикрепляет к одному из них необходимый ордер и торопливо завершает бумажные формальности. На таможне тоже всё проходит гладко, гораздо благополучнее, чем по приезду. Нет того отталкивающего чиновника, сегодня меня обслуживает другой, более учтивый. Наконец получаю обратно свой паспорт. В будущем перед отъездом всегда буду снимать ксерокопию документа (на всякий случай).

Меня сопровождают, вернее эскортируют, до самого “спецсамолета”, который на поверку оказывается приземистым товарным судёнышком, напоминающим кукурузник. Предполагаю, что его шансы подняться в небо крайне невелики. Взбираюсь по шаткому входному трапу, расположенному в хвосте аэроплана (а не слева, как обычно). Прохожу через огромный трюм, заваленный всякой всячиной и за раздвижной занавеской нахожу небольшой пассажирский отсек, за которым следует кабина экипажа. Места не пронумерованы — занимаю единственное свободное кресло рядом с солидным синьором, читающим какой-то журнал. Он поднимает на меня свои серые холодные глаза, изучающе смеряет меня с головы до ног, и затем вновь утыкается в свой альманах. Следует долгое и мучительное ожидание взлёта. Свой mp3 я забыл в чемодане и чтобы отвлечься от мыслей о полете, достаю отчет того странного патологоанатома. Эдакая увесистая подшивка рукописной писанины на турецком языке, на последних страницах которой нахожу краткий перевод на английском. Судебно-медицинская экспертиза утверждает, что смерть Барбарино наступила вследствие падения: зафиксированы множественные переломы и смертельное повреждение затылочной части головы, но ни о каком сердечном приступе речи и в помине нет.

Я не верю своим глазам, как же так? Ведь ассистент профессора уверял, что ученый умер от инфаркта. А в заключении утверждается, что смерть наступила в результате травмы головы, которая, предположительно, была получена во время падения. Кладу рапорт на место: так или иначе, расследованием займётся полиция.

Невероятно, но самолет тем временем набрал нужную высоту, что меня изрядно порадовало и успокоило. Однако мое благостное состояние продолжается лишь пару минут, ибо вдруг мне припомнилось, что, проходя через багажный отсек, я не заметил там гроба. Утеря чемодана — это всегда неприятность, но потерять труп!