День был ясным, но для Авроры солнечный свет, пробивающийся сквозь витражные окна, не приносил ни тепла, ни утешения. Галерея, где проходили её «уроки», казалась холодной даже в разгар лета. Золотые рамы портретов, сверкающие люстры и расписанные фресками потолки были скорее насмешкой, чем украшением. В этих стенах её место было не за столом, а на коленях.
Маркиза Эвелина Дуанте вошла в залу с таким видом, словно весь мир принадлежал ей. Платье из голубого шелка издавало лёгкий шорох, когда она шла, держась за трость с массивной золотой ручкой. Выражение её лица, идеально отточенное годами высокомерия, говорило больше, чем могли бы сказать слова: «Ты ничто. И я напомню тебе об этом снова».
— Аврора, — произнесла она, как будто пробовала имя на вкус, и тут же поморщилась, словно нашла его
