Осенью Алиса пыталась оправиться от всего, что произошло, забыть, отвлечься – дала шанс Шу и сблизилась с ним, много работала, с размахом отметила день рождения; на новогодние выходные запланировала поездку в Таиланд – все ведь всегда твердят, что путешествия развеивают, к тому же ей давно хотелось побывать в какой-нибудь азиатской стране. Но ничего не работало – её сжирала привычная пустота. У неё не было музы, а жизнь без музы – хуже, чем жизнь в страданиях.
К ноябрю Шу вконец надоел ей со своим театром одного актера; они рассорились и не общались больше месяца. Шу никогда не делал первых шагов после конфликта, даже если объективно сам был виноват: обиженно закрывался, игнорировал и ждал, когда она сама прибежит всё налаживать, а если она не бежала – или бежала недостаточно быстро и недостаточно сильно посыпала голову пеплом, сожалея о своих «ошибках», – закрывался и уходил в депрессию – днями лежал дома, писал мрачные стихи с образами вроде «изломанные конечности улиц» и «мокрые щели арок», прогуливал универ и предавался мизантропии. В какой-то момент Алиса просто не побежала ничего налаживать, потому что ей всё слишком надоело – и воцарилось натянутое молчание.
Увы – но она ощущала это как индульгенцию на то, чтобы разблокировать Рами. Мысли о нём не покидали её, навязчивое желание написать ему преследовало днем и ночью, он постоянно возвращался к ней во снах – со своими розовыми и красными лампочками, со своей математикой и шахматами, со своим проклятым парфюмом, со своей надменной улыбкой и кошачьими повадками; всё как тогда, с Морфеем, почти годом раньше. В конце концов она снова сдалась.
«Не понял, а за что я должен был извиниться? – холодно ответил Рами на её эмоциональное послание. А парой сообщений ниже добавил: – Кстати, у меня психопатия».
После нескольких дискуссий о психопатии и его замечаний вроде «Ну, мне всё ясно: ты в этом ничего не понимаешь и не хочешь понимать» всё дошло то того, что Алиса поехала в гости – к нему и его девушке. С умилительным розовым тортом и бутылкой рома (просто чтобы выдержать всё, что будет происходить, – что бы ни происходило). Её трясло, будто она клала себя на жертвенник; но почему-то это ощущалось как фатум, как неотвратимость, как неизбежная новая глава.
Потому что розоволосая незнакомка снилась ей не реже Рами – в самых разных обличьях. То она была рада Алисе, называла подругой и даже лезла целоваться; то с порога вцеплялась ей в волосы и пыталась выцарапать глаза. В других снах Рами ледяным тоном объяснял, почему он влюблен в неё, а не в Алису. Однажды приснилось, как они занимаются сексом за стенкой – а она всё слышит, мучается, но почему-то не может уйти. В общем, слишком много сюжетных линий в её внутреннем мире упиралось в эту девицу, кем бы она ни была.
«Андромеда», – сказала девица и протянула руку, открыв дверь. «Серьезно?» – вырвалось у Алисы.
Оказалось, что имя настоящее. Раньше Андромеду звали иначе – более обыденно и не так мифологично, – но имя она поменяла. Везет же мне на меняющих имена, – тоскливо подумалось тогда Алисе. Светлая память Даниэлю-Роланду.
Андромеда была и похожа, и не похожа на дерзкую отбитую альтушку с канала Рами. Да, волосы и правда оказались розовыми с грязновато-лиловым отливом, макияж – ярким, весь образ – максимально причудливым: заячьи ушки, круглые очки с цветными стеклами, полосатые митенки по локоть длиной, огромные пушистые тапки. Но вся она была какая-то испитая, тусклая, замотанная жизнью – заторможенные движения, хрипловатый прокуренный голос, синяки под глазами. Алиса очень удивилась, когда узнала, что ей двадцать один (ох уж этот проклятый возраст) – по лицу она дала бы ей лет двадцать семь, не меньше.
Большую часть вечера они провели вдвоем – Рами не сразу вышел из своего кабинета, да и потом мало участвовал в разговоре: молча слушал со скучающим отстраненным видом, курил да играл в шахматы на телефоне. Он был в тот самом худи с Саске, худой, очень коротко – почти налысо – подстриженный; исчезновние его пушистых, вечно взъерошенных волос опечалило Алису – но новый имидж подчеркивал декадентски заострившиеся скулы и огромные черные глаза.
«Ты знаешь, что такое декаданс? – написала она ему когда-то, в первый период знакомства. – Ты мне о нём напоминаешь. Похож на его воплощение». Рами отшутился – слыхал, мол, у какого-то рэпера, – но потом поставил слово decadence себе в никнейм, а в описание – фразу: “Decadence isn’t easy, is it?”[1] Алиса смела робко надеяться, что это как-то связано с тем их диалогом.
Isn’t easy – действительно. Нелегко снова и снова рушить себя ради очередной красивой истории.
Сердце Алисы ёкнуло при виде Рами – но он почти не обращал на неё внимания, и оставалось только сосредоточиться на Андромеде. Та болтала без умолку, активно жестикулировала, у неё была очень живая – до нездоровости – мимика: черты лица метались и гнулись, как пластилиновые, от каждой смены интонации собеседника. Она громко смеялась над каждой шуткой Алисы, увивалась вокруг неё, заглядывала ей в глаза и кивала с каким-то отчаянным – почти болезненным – интересом. Надела на неё свой венок с розочками – ни дать не взять Офелия перед утоплением в цветах, мысленно пошутила Алиса, – натянула ей на руки свои пропахшие дымом митенки. Они обсудили всё на свете: Андромеда рассказала кучу историй из своего детства (она была трудным подростком и, казалось, бахвалилась этим, расписывая, как с пятнадцати беспропудно пила и «трахалась на заброшках»); рассказала, как пару раз лежала в психиатрической больнице – у неё было пограничное расстройство и что-то из шизотипического спектра – и как ей нравилось там рисовать и играть в карты с соседями по палате; рассказала, как училась на каком-то химическом направлении (иронично), но не доучилась; как брала места на школьных олимпиадах по физике и химии; как ездила с мамой в Таиланд – и та сгорала со стыда, когда она купила мороженое в форме в****ы; как резала себе руки и ноги из-за безответной любви – то к учителю, то к подруге мамы, то к очередной недоступной красивой девочке… Да, её интересовали почти исключительно девушки – хоть она и явно с особой осторожностью касалась этой темы при Рами.
Пестрый водоворот этой безудержной болтовни легко затянул Алису – Андромеда показалась ей очаровательной. А еще – ей стало очень, пронзительно жаль её. Одинокая девочка, жаждущая любви и внимания – вот и всё; Алисе больше совершенно не хотелось её демонизировать. Неглупая девочка – с хорошо развитой логикой, с большим словарным запасом. Алкоголизм, селфхарм, попытки суицида, эмоциональные зависимости, абьюзивные отношения, смерть отца – к своим годам Андромеда пережила много кромешного мрака.
И с первого взгляда было ясно, что к Рами её привели наркотики.
Прямо при Алисе, не стесняясь, они оба нюхали амфетамин – и вообще, судя по обмолвкам, недоговоркам и шуткам, употребляли постоянно, если не каждый день. Потом Алиса узнала, что вместе с Рами Андромеда впервые попробовала мефедрон, а еще – ЛСД и, возможно, еще какие-то психоделики. Это привело её в ужас: рассудок Андромеды и так явно пребывает не в лучшем состоянии, она время от времени уходит в психозы, сутками не спит, видит и слышит галлюцинации без всяких веществ, – что же с ней творится после такого издевательства над мозгом?.. Так или иначе, Рами – явно не отважный Персей, готовый спасти Андромеду от морского чудовища. Скорее наоборот – он сам её этому чудовищу услужливо подкладывает.
В какой-то момент их оживленной беседы Рами вдруг вспылил – и холодно сказал, что встреча окончена, потому что ему надо работать. Алиса расстроилась, вспомнив все разы, когда он вот так же резко и унизительно её выгонял; но Андромеда вышла с ней вместе на улицу, шепотом пообещав, что всё объяснит. Там – на морозе, под снегопадом, дожидаясь такси – они обменялись контактами. «Это просто ревность, забей! – пренебрежительно взмахнув сигаретой, сказала Андромеда. – Он-то думал, что мы будем за него биться – а мы в итоге спелись и уделяли его величеству слишком мало внимания».
Ревность?.. Алиса была удивлена – ведь Рами помнит, как она по нему страдала, и в курсе, что к его девушке интерес у неё отнюдь не романтический. Но потом, уже дома, до неё дошло, что, пожалуй, Андромеда и правда флиртовала с ней – впрочем, легко и изящно, без лишнего напора.
А еще – она не сразу заметила, что на руках у неё остались те самые полосатые, пропахшие дымом митенки.
[1] Декаданс – это нелегко, не так ли? (англ.)