Азбука семейной жизни

Глава 7. Похищение

Ольга проснулась поздно. В 12 часов дня. Холодный день начинался серым пейзажем за окном.

— Вот и зима. Недолго мучилась старушка, пришла, насыпала, навалила…

Ольга удивилась, как за одну ночь произошла такая резкая смена декораций.

Вчера она ехала на дачу, с заездом на уличный концерт под дождем, под осенний листопад. Сегодня все кругом было бело и даже куском коричневой проталины не напоминало, что когда-то тут была трава, падали листья, и может быть, даже бродили динозавры.

Интересно, бродили ли динозавры когда-нибудь в Тушино?

Ольга представила, что речка Сходня, которая сейчас превратилась в грязный ручей, занимала всю территорию большого оврага. Пальмы, лианы, заросли тропических красочных растений прикрывали ползающих пауков и змей.

Ей вдруг вспомнился фильм про девушку, выжившую после автокатастрофы в джунглях Амазонки. Самолет потерпел крушение и ухнул в джунгли, она осталась одна и шла с пакетиком леденцов. Ольга представила как тут, на месте Москвы — бродят настоящие динозавры, радостно побалтывая человечками в пастях…

И никакого снега….

Яркая картинка сменилась унылым, холодным, белым пейзажем… Но он уже не казался таким грустным, а даже вполне радостным, веселым, жизнеутверждающим и дающим надежду вернуться домой невредимой.

— Ну хорошо, — Ольга включила компьютер.

Чайник закипел почти сразу.

Пакетик чая медленно, но верно отдавал свое содержимое кипятку, вода темнела, приобретая запах и цвет.

Пакет молока был пуст. Последние капли неохотно выпали в дымящуюся чашку.

— Так дело не пойдет. Без молока чай, что корова без вымя.

Натянув сапоги на голые ноги, накинув куртку, Ольга выскочила на улицу.

Динозавров не было, и идти было недалеко.

Интересно, если бы сейчас было обменное хозяйство, за что бы давали две пачки молока? Ольга пристроилась в конец очереди в кассу. Да, вот не придумали бы денег, и все бы так и гоняли овец по склонам. Кто бы стал заниматься работой, которую нельзя непосредственно слопать, выпить, или надеть на себя.

Ноги под длинным платьем не ощущали холода. Слишком недолго она была на этом юном морозце.

На углу, у лестницы в магазин стояли мужики. Они громко разговаривали, видимо, приняв свои этические стимуляторы общения.

— Нет, но я ведь не черный, да, я ведь не черный. Значит, все не так уж и плохо. Я не самый плохой.

Ольга даже вздрогнула, как невероятно совпадали эти слова с ее сегодняшним настроением.

— Ну, не черный, — вздыхал второй с красным обветренным лицом, наверное строитель, иль человек, работающий на улице. — Вот и я говорю, что ты так переживаешь-то.

— И у меня есть женщина! — продолжил перечислять свои преимущества уличный философ.

Да, логика тут явно была. Люди спасаются от депресняка и комплексов как только могут. При этом, видимо, это происходит на всех социальных уровнях.

— Да ты не думай, что ты дурак, — снова послышались громкие голоса участников уличного сеанса психоанализа.

— Ну как, — снова почему-то засомневался загоревший.

— Ты совсем не дурак, — на высокой ноте, с уверенностью в голосе закончил бесплатный коуч.

Вот молодцы, — Ольга удалилась уже на неслышимое расстояние. А что, вот ведь люди, стоят, другу друга поддерживают. Она оглянулась. Нет, еще сами стоят, еще никто друг друга не поддерживал.

Ну, кроме шуток.

Все мы так одинаковы, что смешно думать, что у кого-то одно болит так, а другого болит по-другому.

Если бы мы не были все так похожи — то как бы работали врачи? Кто может представить себе хирурга, который режет и думает — что-то я там сейчас увижу? И по ходу соображает — что вырезать — что нет…

Психология, наверное, точно так же.

Ольга вздохнула, вспомнив сейчас свое пренебрежительное — «социальный уровень».

Что вообще это значит?

Образование?

Богатство?

Успешность?

Востребованность?

Или число спасенных жизней?

Да, хорошо быть врачом. Можно уверено сказать — я прооперировал столько-то — столько-то умерли… — прямо у меня под ножом, скальпелем — столько-то, вроде, выкарабкались. Таким образом, я спас энное число человек, и убил вот такое число человек. Если число выживших превышает число умерших — все — ты герой.

Социальный уровень. Вот эти самые зазеркальцы. Это какой социальный уровень?

— У меня есть женщина, я не черный, — вспомнилось Ольге только что услышанное.

Она улыбнулась доверительной детскости всех этих построений своей успешности… Хм… успешности… не черный… и то повезло…

Ну а что… тоже правильно.

А черный может сказать…

Ольга вспомнила, как недавно стояла в пробке, а рядом за рулем такси, сидел кавказец. Он крутил баранку, смотрел телевизор, изучал навигатор и болтал по телефону. «Женщина! — крикнул он ей в окно, — кто разрешил тебе сесть за руль!» Продвигался он молниеносно и выехал из затора раньше нее.

Генотип будущего — быстрота реакций при недоразвитости самих душ. Души — дело наживное.

Ольга поморщилась от навороченности своей фразы.

Не хватало еще самой с собой говорить накрученными, трескучими построениями.

Слава богу — не речь для президента пишешь.

Вот президент — это какой социальный слой? Сразу подхватили мозги, и она представила себе, как пара-тройка последних президентов стоят у местной лавчонки на месте тех мужиков и…

— Я вот не черный… — потер свое родимое пятно Перестроев.

— У меня есть женщина, — оживился Тропинкин.

— А у меня мальчик и черная женщина, — похвастался третий. — Негритянка — это круто.

Ольга тряхнула рыжими волосами и захохотала — так показалось смешна эта сценка, — стайка ребят, стоявших у подъезда, покрутили у виска.

— Сейчас как дам по мозгам, тетка, — послышалось вслед.

Ну вот так всегда. От стола два вершка — молоко на губах не обсохло, а туда же — дать по мозгам.

Да дали ей уже по мозгам. Еще как дали. А потом догнали и еще добавили.

А вот им, видать, мало дали родители, раз злобу свою стоят, не знают куда деть.

Это надо же на незнакомого человека, идущего себе мимо, никого не трогающего, к ним не обращающегося — вдруг — дам по мозгам, тетка.

Да что это такое, откуда столько злобы у молодых, красивых, накормленных, одетых. Спаренных, имеющих женщин и… и не черных, — прибавила она про себя и снова рассмеялась…

Ее внимание привлек красный автомобиль. Он стоял на повороте к ее дому, брошенный прямо у мусорных баков.

Двух таких развалюх не могло быть на этом маленьком тушинском пяточке.

Она поравнялась с машиной и увидела амбарный замок, сиротливо повесившийся на руле.

— Так и есть, Женька опять притащился.

Она посмотрела на скамейку перед подъездом.

Рядом с бабушкой в фиолетовом пушистом колпаке сидел Евгений. Он обнял свой портфель и уныло разглядывал приближение Ольги.

Вид его был как-то особенно потрепан. Красные глаза смотрели тускло, как у пойманной рыбы, желтые белки вокруг радужных оболочек карих глаз говорили о бурных часах.

— Ты что, выпил?

Бабушка поднялась со скамьи, она опиралась на трость и неодобрительно посмотрела на Евгения.

Такая демонстрация неприятия была для обладателя портфеля последней каплей.

— Я физик!

— Оно и видно.

— Я ученый — физик атомщик.

— Да прям, я так сразу и поняла, а то ты думаешь я не поняла — сидишь тут целый день, наукой занимаешься, в портфеле водки бутылка, а то я не знаю…

— Дура ты, бабка, — вдруг перешел на просторечье ученый — я элементарными частицами занимаюсь… А водка от радиации…

— Да сам ты элементарная частица, — велосипед изобретай… частица…

Бабка, спокойно и деловито стуча палочкой, прошествовала к своим товаркам у другого подъезда.

— Ты что меня с соседями ссоришь?

— Кто тут сосед? Онегин?

— Послушай, если ты по поводу дочери, то я не звонила еще Потапенко. И он сам тоже мне не звонил. И вообще, если что будет новое, я тебе по телефону сообщу.

— У меня жена в ванне.

— Приехала?

Ольга удивилась интимной подробности, сообщаемой новости о прибытии супруги.

— Нет, она в ванне в крови. Покончила жизнь самоубийством.

Ольга доставала из кармана ключи от двери в подъезд. Эта чокнутая дверь то открывалась от простого приложения ключа к замку, то даже и не думала откликаться на позывные родных обитателей подъезда.

— Надо эту дверь к чертовой матери, — чертыхнулась Ольга. — Ну что за замок, — от мороза что ль не срабатывает.

— У тебя вечно все не работает, то лампочка, то звонок, то вот…

Евгений рванул дверь на себя, и она открылась, уступая интеллектуальной силе ученого-ядерщика.

— А я-то каждый раз мучаюсь, чуть что жду, когда кто пройдет, чтоб открыл.

— Ты что не слышишь меня? Она в ванне.

— Да слышу я! Ты знаешь, я сама только что из ванны.

— Она там в крови плавала. Самоубийца она.

— Погоди. Ты о Марке что ль? Про Гиршмана я ничего…

— Да какой Марк. Мрак твой Гиршман, плевать мне на него.

Ольга нажала кнопку лифта. Она никак не могла понять, что происходит и о чем говорит ее пьяный бывший одноклассник.

— Я вчера приехал домой, вхожу в свою ванну — а там жена плавает в крови. Я вызвал милицию, скорую, сам упал в обморок, они все понаехали, когда я очнулся — милиция есть — ни жены, ни трупа, ни крови — ничего.

Двери лифта раскрылись.

Ольга повернулась посмотрела в воспаленные глаза бывшего любовника. Она молчала.

Судя по виду, с каким все это было рассказано, — он не шутит. Да и черный юмор был не в его стиле. Ну что это за плагиат такой — Марк Гиршман — в джакузи, тут в своей же ванне — жена.

Неее…, вряд ли на такой сарказм был способен этот парень.

Значит, он не врет.

Но не врет — это еще не значит, что он говорит… эээ описывает реальность.

— Ты что молчишь? Тоже мне не веришь?

Физик дотронулся до плеча рыжеволосой женщины.

— А кто еще не поверил?

— Да никто не поверил. Я же тебе говорю — я вызвал милицию, скорую, они и приехали.

— И что?

— Что — да не поверили они мне.

— Почему?

— Не было трупа.

— Что, и ванна куда-то исчезла? — попыталась пошутить Ольга, но по сверкнувшим глазам воспаленного ядерщика поняла, что может распасться на элементарные.

— Ну ладно, ладно, я что — я, конечно, верю. Ты вроде не так уж и пьян-то был.

— Ну, я им так и сказал, что я в белой горячке что ль. Я же машину только что вел.

— Ну это ты зря… представить не можешь, в каком состоянии я иногда вижу за рулем… и доезжают ведь…

— Ну, я им этого и не сказал.

— Молодец.

— Что молодец?

— Что не сказал.

— Да они и так не поверили ни одному моему слову.

— Ну раз в психушку не упекли, значит, все-таки поверили.

— Ты думаешь? — Евгений посерьезнел.

— Ну, составляли там бумаги, записывали твои показания, протокол, иль что-то такое было?

— Нет. Девушка… Там со скорой девушка была… Она мне хотела укол сделать, а потом, когда я очнулся, она не стала…

Что за детский сад, — подумала Ольга… что за лепет, как тут можно что-то понять.

Они уже вошли в квартиру, и чайник снова начинал закипать с характерным звуком проходящего поезда.

— Давай определимся — ты мне веришь?

— Допустим.

— Нет, так мы не сдвинемся. Ты точно скажи, ты вот видела меня вчера, как я от тебя уезжал, ну вспомни, я же был вполне нормальный.

Ольга замешкалась. Допустим, нормальным Женька никогда и не был… Но, с другой стороны — кто был?

Она разливала чай по чашкам. Одна была кремового цвета вся в золотых пупырышках снаружи, как светлый мухомор. Она очень любила эту чашку и доставала ее только по особым случаем, когда задача была неясна.

Нормальный.

Она вспомнила не черных мужиков с женщинами.

— Ну, нормальный.

Ольга поморщилась про себя и стала наливать чай во вторую чашку. Прозрачную.

— Так вот. Значит, ты мне веришь, да?

— Да.

— Так вот, я вчера приехал. И пошел… думал… не знаю, что вижу под дверью свет.

— Где?

— Да в ванне свет, смотрю. Я уже спать хотел идти.

— А чего ты сразу-то спать не пошел?

— Да я сам себя об этом спрашиваю. Чего я сразу спать не пошел.

— Руки помыть захотел?

— Да нет, я их на кухне вымыл.

— Ну, и?

— Ну вот, я выключил свет на кухне и пошел, понимаешь… Я пошел спать и тут вижу — свет…

— Где?

— Ну ты меня слушаешь, или что? Издеваешься что ль?!

Ольга поставила перед физиком прозрачную чашку.

— Да ты не рассказываешь.

— Ну вот, смотрю — полоса света, я хотел выключить свет, а механически, случайно открыл дверь ванной. Там, я чуть не умер… там жена моя в ванне кровавой плавает, и на пол так кап… кап… капли крови. Весь пол в крови… в ванне кровь…

— И что?

Ольга села на маленький пуфик, стоящий здесь для самого невероятного — если кто-то решит попить чай вместе с ней.

— Я к телефону. Он в коридоре, ты помнишь, перед зеркалом. Я взял, позвонил сначала в скорую — сказал так и так — они меня еще хотели заставить определить — жива она, или нет, а я не могу… ты знаешь, не могу заставить себя дотронуться до трупа.

— А с чего ты вообще решил, что это труп?

— Ну как, я позвал — Клава, Клава. Никто не откинулся.

— Никто? А кто-то еще откликался на это имя?

— Ну, кошка.

— А кошка где?

Ядерщик прервался. Он уставился на Ольгу, как будто она только сейчас открыла ему истинное происхождение элементарных электронов.

— Точно, — он снова замолчал.

Ольга хлебнула чай, ожидая продолжения.

— Точно, а кошку я не видел.

— Совсем не видел?

— Как это?

— Ну, как, кошка же не собака — они к хозяину не бегут, к двери.

— Ну да… Но я ее и сегодня не видел.

— А так раньше не было?

— Ну, бывало… То она на шкафе каком-нибудь засядет и сидит там пару суток.

— Так… ну ты, Петя… кошки не заметил.

— Какой Петя?

— Ну, как тебе могли поверить, если ты даже не знаешь, кошка была в квартире, или нет.

— Да при чем здесь кошка. Ты что, свихнулась что ль совсем?

— Давай без мата — не малолетки все-таки, а?

— Хорошо, но чего ты привязалась с этой кошкой?

— Сама не знаю, но мало ли, если кошки нет в квартире — то в квартире, значит, точно кто-то был. Во всяком случае, это было бы весьма солидным доказательством, что дверь входная открывалась.

— Ну… я же тоже входил — она могла выскользнуть, пока я входил.

— Ааа… — протянула Ольга, — ну тогда…

— Да нет, так милиция могла бы сказать. Для них это не стало бы доказательством.

— А на самом деле? Коша домашняя?

— На самом деле коша из дома никогда не выходила. Да хватит о кошке-то. Что вообще все это значит?

— Хм… понятия не имею.

— Может, ты своему Потапенко позвонишь?

— Да погоди, дай человеку выспаться — он в отпуске, а всю ночь был в «Зазеркалье», небось… я знаю его.

— Но как же так?

— А ты хорошо разглядел — это точно была твоя жена?

— Ну ты еще скажи, что чужая жена пришла, залезла в мою ванну, покончила с собой, а пока я валялся в обмороке — встала и ушла.

— Да, сложноватый сценарий. У тебя самого-то есть какие-то варианты?

— Но ты мне точно веришь?

— Допустим, что ты был вменяем, тебе ничего не пригрезилось, хотя твой обморок несколько настораживает. С чего ты потерял сознание, как кисейная барышня в кисельной лужице? Ты что?

— Сам не знаю… там было столько крови… представить не можешь… полная ванна, и еще на полу… — ужас… и еще так стекало… Короче — Вий отдыхает.

— Ну и что?

— И спать очень хотелось.

— Ты что… хочешь сказать, что ты пошел встречать милицию и заснул по дороге?

— Ну нет… Не то чтобы я рухнул от внезапного сна…

— Ладно… а сколько прошло времени с тех пор, как ты потерял сознание и приходом милиции?

— Не знаю… я пошел их встречать я… Это я помню… но я не знаю, когда они приехали и…

— Значит… ты вышел из квартиры… и… очнулся гипс… пусто, и вытерто…

— Да… все чисто… и следов крови нет, как такое может быть? Этот придурок сказал, что крови нет и следа… Как такое может быть?

Мелодичное позванивание напомнило, что существует еще и внешний мир. Телефонная трубка лежала рядом с экраном компьютера.

— Да, сейчас подойду, — Ольга улыбнулась кому-то невидимому. — Здорово. Я как раз собиралась сегодня печь что-то.

— Ну, чего расселся, вставай, пойдем сходим тут.

— Куда?

— Тут рядом. Сестра вчера торт сделала. На мой день рождение. А я и забыла. Пойдем, надо к ней на работу зайти, потом с тортом чай попьем.

— Куда идти-то?

— Ну, ты лодырь. Тут рядом, на волоколамку. Тебя, кстати, прав вчера за ложняк не лишили?

— Нет.

— А могли бы.

— Давай, подвези меня к подстанции. Все равно мимо поедешь.

— Какой подстанции?

— Сестра на скорой работает, тут 15 минут хода, а тебе и вообще — пять. Вставай, поехали, а то она обидится.

— А ты позвонишь Потапенко своему?

— Конечно, он будет рад весь свой отпуск расследовать призрачные явления в ванне смертельно пьяного дурака. Постой, постой, а ты жене-то позвонил в свою Германию?

— Ну да. Позвонил, никто трубку не брал.

— Так в посольство позвони, на работу позвони… ты куда… на мобильник что ль?

— Ну…

— Что — ну — ходишь тут, рассказываешь всякие бредни, а жена там спокойненько валюту зарабатывает, а ты отрываешь людей от дела. Тебя на западе можно было бы привлечь к суду… Знаешь за что?

— За что?

— За неполучение вероятного дохода.

— Да нет ее нигде, я уверен. Она мне сама каждое утро звонила насчет Ляльки.

— Лялька — это дочка что ль? Так она Аня… В «Зазеркалье» она — Аня?

— Сейчас, вот смотри.

Мобильник не отвечал. Молчал телефон на работе, в квартире.

— Свяжись с начальством.

— Я не знаю немецкого.

— Поговори по-английски. Ты что, с луны свалился?

— На, сама спроси.

Он набрал номер и протянул трубку Ольге.

— А фамилия жены-то? У вас разные? Нет?

— Катерина Толдыкина.

— Кэн я спик виз Катерина Талдыкина?

Затараторила Ольга первое, что пришло в голову.

— Нет ее, — зашипела он Евгению.

— Из ши гоинг то москау?

Кажется, это уже была какая-то смесь между английским, немецким и нижегородским.

— Она не вышла сегодня на работу. Ей звонили домой — ее там тоже нет.

— Ну вот, я же говорил!

— Кэн ю кол то полис? Хё хазбенд кант фаунд хё. Из ит поссибл зет…

— Послушай, — они уже в полицию звонили.

Ольга протянула трубку Евгению.

— Сказал, перезвонить часа через два. Они выяснят, и вскроют квартиру.

— А ты мне не верила.

Они вышли из подъезда. Ольга тоскливо посмотрела на белый снег, почти весь затоптанный уже грязными следами.

— Так я же через МКАД поеду, мне к Волоколамке — это крюк будет.

— Ну и фик с тобой, возвращайся домой, если опять труп в ванне найдешь, — не звони.

— Не ну, Оль, тебе что так тортика хочется? Пилить за каким-то тортом черти куда.

— Не в этом дело — она обидится, а сестра и сын — это все мои родственники. Больше у меня никого нет. Пошли пешком, возьмем тортик, раз тебе не хочется выковыривать свой замок из руля.

— Мне бы на работу надо.

— Вот это новость. Тебе еще и на работу надо? А до сих пор ты там, что, в без вести пропавших числишься?

— Ну появиться-то надо. Потом тогда к тебе приеду.

— Да ладно, — махнула рукой Ольга. — Не поеду на машине, пешком дойду. Хоть прогуляюсь.

— Вечером к тебе на тортик приеду, не слопай его весь.

— Вот человек, у него дочка с убийцей ходит в запертом пространстве, жена по ночам в крови мерещится… а ему лишь бы брюхо набить.

— Ну, вот опять, — я видел ее, вот как тебя сейчас вижу.

— А смысл в чем? Что она приехала, спряталась от всех, пришла, выждав момент, когда тебя нет, залезла в ванну, налила туда краски красной… и… — напугала тебя до обморока. И улизнула? Громоздкий какой-то розыгрыш — тебе не кажется?

— Ничего мне не кажется. Я видел и видел, и ты можешь мне тут, что хочешь говорить, я женскую логику не понимаю.

— Да плевать на женскую — жена-то твоя — ты логику внутри своей семьи можешь уловить? Может, она тебя ненавидит лютой ненавистью… И решила хоть как–то поиздеваться.

— Что она другой способ не нашла бы?

— А как? Носки бы перестала стирать? Полотенца? Кормить перестала бы?

— Так я и так сейчас сам кормлюсь. Да с чего ты взяла, что она меня ненавидит. Она передо мной на задних лапках ходит. Я женился на ней. Кто бы ее тогда подобрал бы. С ребенком.

— С твоим.

— Да какая разница.

— Да вот она, может, и мстит за это.

Евгений снял свой замок. Махнул в окно рукой.

Ольга посмотрела ему вслед и подумала, что все-таки странно, что он теперь к ней пришел.

В общем-то чужие люди, так, трехдневный роман десять лет назад, никаких соприкосновений в школе, да, в общем-то, и роман был из любопытства, или комплексов, из страха, что молодость уходит, а где оно все…

Что собственно — «все» — она не уточняла. И так было понятно.

«Все» — это юношеская любовь, красавец-молодец, как после молока, — чистые объяснения в любви, первые поцелуи, тягучесть первых прикосновений.

Сверкающие глаза молодого парня, следующие за ней по пятам, следящие за каждым ее движением.

Вот это «все» — где?

Скоро уже полтинник будет, а ничего так и не было, и юность-то уже давно скрылась за горизонтом, и смешно даже говорить об этом — полуседой бабке.

Но ведь этого всего не было.

Ну почему?

У всех было, а у нее не было. Почему? Она что, не была молодой, не была девушкой, не была красивой?

Да, плевать…

Сейчас это уже не было актуально. Время прошло. Да и седину свою она закрасила в рыжий цвет.

Спуск к Волоколамскому шоссе не занял много времени.

Переход на ту сторону был сделан как раз напротив какого-то крутого нового банка.

Догадаться, что это банк, было нетрудно. К подъезду парадному было не подойти, крыша была стеклянной пирамидой, кругом было много охраны и камер. Все вокруг было зарешечено чугунным забором.

Хотя что это такое было — банк, или филиал ЦРУ — Ольге было все равно. Там, в глубине, за этим зданием, в проулке, направо — налево и снова направо — находилась подстанция скорой помощи, где все еще работала ее сестра. Старшая.

Это была окраина города. Волоколамское шоссе подходило к мкаду. Бывший тушинский аэродром, занятый теперь спортивной ареной, заканчивался, и пара административных зданий, выросших здесь в последние годы были редкими и, видимо, пустыми.

В одном из них громко рекламировался фитнес клуб, трепеща тряпичными полосками рекламных дорожек, в другом, вообще было неизвестно что, а вот это, третье, было облизано и вычищено, — его владельцы явно преуспевали.

Ольга прошла по переходу, и вынырнула на этой пустой территории, если не считать вот этого самого — под стеклянной пирамидой неизвестного предназначения дома.

Она прошла в проулок, между железным решетчатым забором и автосервисом. Обычно тут было пустынно. Изредка работники скорой помощи, покидая свои пенаты, поднимались тут к шоссе, чтобы на автобусной остановке дождаться транспорта до метро. Тут можно было пройти и пешком, перейти на ту сторону, и дойти до метро. Все это занимало минут 20, но нужен был очень хороший день, чтобы народ двинулся пешком куда-то.

Да и народа-то тут обычно не было.

Сама «скорая» — ее машины с бригадами — выезжали через другой переулок, еще ниже по шоссе — там был светофор и можно было сразу попасть в нужный ряд и в нужную сторону… Прямого выезда тут и не было. Перемычка из газона отгораживала шоссе от въезда в банк.

Ольга сделала несколько шагов вдоль ограды и остановилась. Тут, в пятистах метрах от волоколамки были ворота внутрь этого хозяйства. Ольга с удивлением увидела, что по всему проулку выстроились люди с автоматами наперевес. Несколько машин выезжали из ворот.

Мгновение страха, или, даже не страха, а неожиданности, заставили женщину остановиться.

Что за фигня, они тут золотой американский запас что ль вывозят? Эта мысль промелькнула под рыжими волосами Ольги и ушла, сменившись озабоченностью — пропустят здесь сейчас, или нет.

Идти между людей в форме, выстроившихся двумя сплошными линиями с изготовленными к стрельбе автоматами, было неловко — как минимум.

Ольга опустила глаза, чтобы ни у кого из этих, с оружием, даже мысли не возникло, что ей нужны… что ей нужно содержимое серых машин.

И тут раздались выстрелы.

От неожиданности, или от непривычки она продолжала идти туда, к дальнему концу поворота, где была подстанция.

Ну, мало ли, что это такое.

Если бы стреляли ежедневно, по несколько раз на дню, то может, и реакция была бы другой. А тут…

Что-то хлопнуло… Что — непонятно…

Мелькнула золотая мысль, что надо было подождать на той стороне, пока тут не уедут с армией.

— Рыжая, — заорал голос откуда-то издалека, — пригнись.

Ольга закрутила головой в разные стороны.

Надо было шапку надеть, уж не девочка, без шапки зимой ходить — подумала она. — А и правда, пристрелят, потому что рыжая…

— Да не рыжая я, — крашенная, — почему-то заорала она в ответ, хотя непонятно было, кто тут раздавал ей ценные указания.

Но паника начала набирать свои обороты.

Мужчины, как положено охранникам — косая сажень в плечах — забегали, засуетились, не понимая, откуда стреляют.

Еще один хлопок, и тут уже отчетливо послышался звон разбитого стекла.

Звук этот — вдребезги разложенной аппаратуры — слышался с территории банка.

Ольга посмотрела сквозь решетку.

На асфальте валялись останки камер. Она подняла голову вверх, — на крыше было еще две камеры, да и тут, на здании вдоль всего периметра, камер хватало.

Было это как-то чрезмерно — прямо тут, на глазах у всех, у отряда охраны, — бить камеры слежения.

Какой-то снайпер сидел на противоположной стороне шоссе и стрелял по камерам, уничтожая одну за другой.

Новый хлопок — и снова звон.

Ольга присела. Она опустилась прямо на бордюр дорожки. Кругом бегали охранники, крутя по смешному головами, выискивая стрелка.

— Да, ну и идиоты. Что же они противоположные крыши даже проверять не подумали. Странно.

Четыре машины, уже выехавшие из ворот — остановились. Движение застопорилось, обескураженное наглой стрельбой. И тут произошло что-то невероятное. Два огромных военных КамАЗа втиснулись в этот проулок с шоссе внезапно. Поворота, съезда, как такового не было. Тут был газончик и невысокие ограничители. Но разве военным машинам это преграда?

На полной скорости вмонтировавшись, ввинтившись и потеснив своим напором серые инкассаторские машины, они заполнили собой все.

Ольга отпрыгнула к решетке. Чуть более громкий хлопок уменьшил движение в проулке до нуля. Все охранники остались лежать там, где они только что стояли.

Серые машины въехали в грузовики. Сами. Тихо, спокойно, четко и без суеты.

— Тетка, — услышала Ольга почти у самого уха. — Быстро в машину, и — тихо.

Она посмотрела на мальчишку, что свесился из КамАЗа, и решила не терять времени.

— Пришить меня и здесь бы могли, — подумала она и протянула руку. Сильная ладонь парнишки вознесла ее внутрь этого бурозеленого зверя.

— Тронулись.