ЭЛЬЧИН ГАСАНОВ ИЗБРАННОЕ

2

   А. К сути переходи, Рита, к сути!

   Р. На меня стали подозрительно глядеть, я схватила за шкирку мужчину, он стоял рядом, выстрелила в воздух, все стихло. Быть или не быть, это, в самом деле, не вопрос. Все смотрели в нашу сторону. Подвела к кассе мужчину, прикрывалась им, скомандовала, чтоб кассир - мужчина в кожаной куртке дал мне денег. Он мне через лобовое стекло выдал пакет, я спросила его, сколько там, он ответил 30 тысяч рублей. Серый такой пакет, он сунул его в портфель, я стала собираться покинуть банк. Вдруг мужчина, которого я держала за воротник, ударил меня в лицо, в банке тут же началось оживление. Я поняла, что мне конец, начала дикую пальбу. Сначала выстрелила в лицо мужчине, которого держала, он рухнул на пол. Потом пустила пулю в глаз милицейскому, который приближался схватить меня, тот упал на спину, когда убегала - стреляла влево и вправо. Попадали еще человека три. Потом мне сказали, что еще двое умерло от шальных пуль.

   А. Потом? Куда ты ушла оттуда?

   Р. Стоял на улице фаэтон, кинула извозчику рубль, он меня подвез на улицу Бондарную, это недалеко от Губа - мейданы. У меня в руке портфель, а там, на площади много людей. Я тогда поняла, все что нужно для людей - это пистолет и деньги.

   А. Ты так поняла жизнь, Рита?

   Р. Да, так поняла, начальник. В жизни должны быть начало, середина и конец, но не обязательно в этом порядке.

   А. Оригинально, Риточка. Но продолжай, что было дальше?

   Р. Дальше уже ничего не было. Я пошла ко дну, старалась не высовываться.

   А. И больше после освобождения не убивала никого?

   Р. За прошедшую неделю нет.

   А. Но ты забыла указать тюремную жизнь, ты написала в показаниях кое какие слова, там ты указала прелюбопытную вещь. Мы ждем, рассказывай.

   Р. Я сидела в Подмосковье, в Воскресенске, там отбывало наказание много женщин. Господи, сколько же женщин сидит в тюрьмах, если б вы знали, начальник. Тюрьма - это правда, двадцать четыре часа в сутки, туда попасть легко, достаточно быть свободным человеком. Там я стала искать подруг, и нашла. Люди становятся сильными, когда они создают маленькую банду. Совсем маленькую, небольшую.

   Короче, отсиживала свой срок, и подружилась с одной женщиной. Взрослой женщиной, ее звали Эльза, так ее величали в колонии, она пахановала там многих. Мы часто с ней уединялись, у нас была общая саватейка, савойка, гамура, Эльза никогда никого не сканила, не кыркалась, не горпогонничала, не разводила козлятник.

   Она странно как - то заглядывала мне в глаза, расспрашивала меня обо всем. Мы иногда спускались с ней вниз, в чащу, там был ручей. Эльза склонилась к ручью, оперлась руками в сырой податливый бережок, долго, без жадности пила. Видела, как по ржавому дну гоняются друг за другом крохотные светлые песчинки.

   'Как живые', - сказала она тогда. Это сильно на меня подействовало.

   Она попала туда из Киева, ей было 50 лет, мы там отметили ее юбилей. Она поймала божью коровку, стала ее гладить на ладони, обернулась, мягко как - то мне сказала:

   - Да, Рита, вот мы и прожили свою жизнь.

   Я вздрогнула, она сказала как - то странно, посмотрев мне в самые глаза, пожала крепко мне рукав. Она продолжала:

   'Не нажилась я, не устала. Не охота мне ложиться в нее, матушку. Но место надо уступать', сказала она, вздыхая.

   Через неделю она умерла, а я узнала, что эта Эльза была моей матерью.

   А. Как так? Вам выдали документы?

   Р. Да. Ее завещание, фотографии, где я была совсем маленькой девочкой. Мне было лишь три годика, когда маму поймали за валютные дела с иностранчиком. И так и ушла по этапу в Сибирь, все злые лагеря отсидела маман. Вот и познакомились с ней в колонии, там и захоронили ее.

   25 ноября, 1927 года. Выписка из архивного материала 12.679/2а.

   А. После громкого убийства ювелира Зелимханова вы притаились в Сабунчах, на нефтяных промыслах. Там вы совершили еще ряд убийств. Расскажите подробнее об этом.

   Р. Я скрывалась в домике дяди Назара, это у разукрашенной аркады, чуть дальше нефтехранилище братьев Нобель. Я находилась в розыске, чекисты искали меня, рыскали повсюду.

   Иногда вечером с дядей Назаром ехали к Зыхской косе, вечера там были красивые, но пахло нефтью. И вот там я вынуждена была у***ь чекиста Малахова. Он почуял, откуда - то вынюхал меня, дядя Назар стоял рядом, он глядел то на меня, то на Малахова. Малахов был в кожаном пиджаке, сунул руку за пазуху, я его опередила, выстрелила в него тут же. Он упал с маленькой скалы в мазутную лужу, плюхнулся лицом вниз. У меня патроны кончились, а у чекиста был тот же маузер, что у меня. И наган в придачу. Я отшмонав его пиджак и брюки, взяла его оружие себе. Бедный дядя Назар, он хлопал глазами, глядел по сторонам, на меня, ничего не соображая.

   В тот миг я верила, или хотела верить, что я сумасшедшая, иначе просто потеряла бы разум.

   Я ушла от дяди Назара, пошла жить к своей подруге Зинке, она профуратка без кентухи, оставалась одна на мысе Солтана. Тоже недалеко от Зыха. Там было много причалов. Тот район Баку был рабочим, черный дым застилал небо, кругом нефтеочистительные заводы, склады машинных масел, жидкое топливо, повсюду заводские трубы.

   Пассажирские суда, баркасы, лодки каспийских рыбаков...Я искала, где лечь на дно, планировала уехать в Туркменистан. Опять не судьба, и опять мокруха, вновь пришлось убивать и убивать. Видать, судьба, начальник.

   А. Как это произошло?

   Р. Мы в тот злосчастный день пошли с Зинкой в баньку 'Фантазия'.

   У нее кенари водились, ну и поплыли в баньку. Кости размяли, купались, веником били себя, я любила баню. Рука руку моет, с ногами сложнее. Только в бане имеет смысл менять шило на мыло. В общем... Намылились оттуда в ресторан, пошли в 'Метрополь'. Поужинали с Зинкой в ресторане, покеросинили, там Зинка решила меня свести с одним амшари - иранским рабочим. Он мне мог бы помочь с переездом в Иран. Я уже и в Тегеран намылилась сбежать от чекистов. После ужина мы с ней направились на Базарную улицу, к этому иранцу. Он сидел у лавки мелких ремесленников, там мы его и застали. Такой бородатый, коцаный, с модным клифтом.

   Он не тот, кто любит котовать. Зинка ему нашептала на ухо, он поднялся, мы направились в сторону рыбного пассажа. Иранец усадил нас в машину, мы уселись с Зинкой сзади, шофер нажимал на клаксон, предупреждал прохожих, мы помчались на машине в самый центр Баку, я избегала, пряталась от всех, а тут Зинка с этим амшари иранцем привезли меня в самую опасную точку, где меня просто замели бы так.

   Приехали на Мясные ряды, амшари расплатился с шофером, мы нырнули в блок здания. Дом с большим куполом, это у садика Гаджи Мустафы.

   Мы вошли в квартиру, комната большая, окна огромные, в рост высокого такого человека. За столом сидели бакинские аристократы, курили опиум, пахтач, пили гаширу. Комнаты аккуратные, богато убранные коврами. Кальяны из дорогого фарфора, мундштуки из сандалового дерева, слоновой кости, инкрустированные перламутром, нарядные щипцы из латуни. Времена НЭП - а.

   В комнате царила тишина, мы с Зиной перешли в другую комнату, более темную комнату. Амшари иранец принял наркотики, через 10 минут он пришел в нашу комнату с неким Алекпером, работником газеты. Тогда я не поняла еще, что это засада, меня сейчас попухнут. Но и они не знали, что у меня за пазухой пистолет. Даже два пистолета.

   Через пять минут в дверь позвонили, начался шум, мы с Зиной не видели, лишь слышали, что в соседней комнате переполох стулья падают, крики, потом я услышала выстрел, стало тихо. Алекпер повернулся в нашу сторону, тихо сказал: 'Это облава, чекисты пришли'.

   Я тут же выстрелила в Алекпера, не знаю даже почему. Мне показалось, что он все организовал, значит он тухлятина. Рука сама стала палить, ворвалась в другую комнату, передо мной стоят трое в форме. Они увидели меня с маузером руке, один из них улыбнулся, не ожидали они от меня смелости. Без разбора стала пулять по ним. Три трупа тут же попадали, один влево, другой вправо, третий на меня.

   Вышла в блок, там с винтовкой стоит молодой военный, совсем молод, он на шухере был. Ему было лет 20 от силы. Он поглядел на меня, я тут же пальнула в него, он неестественно упал, стал катиться по лестнице вниз. Мне не стало его жаль, большая разница, не хочет человек грешить или не умеет.

   Я выбежала на улицу, перед блоком машина стояла, шофер сидел за рулем, читал газету. Через дорогу городская площадь, праздная публика, выстрелов никто не слышал.

   Кругом гадальщики, шарманщики с говорящими попугаями, обезьянами. На площадях стравливали собак, устраивали петушиные бои. Многие увлекались боем баранов. Я многому научилась у зверей. В том числе никого не освистывать.

   Стала канать по Каменистой улице в сторону Бакинского общественного клуба, там было много машин, отвозящих загород. Потом сбавила скорость, все оглядывались на меня, подозрительно же, девушка бежит.

   Кандехаю быстрыми шагами, гляжу, машина стоит у обочины. Нырнула внутрь, шофер с чухой, архалуком, с большими усами.

   'В Сураханы' - командую я. 'А может в Париж?' - издевается он.

   Достаю маузер, прикладываю ему в лоб. 'В Сураханы езжай, камлюх, иначе кабурну'! - ору ему.

   Он затрусил, завел машину, едем. Проехали по Малой Морской, это недалеко от дома, где я уложила несколько чекистов. Гляжу, несколько машин с лягашами едут туда по вызову. Я откинулась назад, еще раз пригрозила шоферу, чтоб без фокусов, мы выехали на основную дорогу в сторону Сураханов. Уже темнело, машина летела быстрее ветра, за поворотом в Забрат мы выехали к буровым установкам, впереди были дальники. Дорога проселочная, вдруг машину остановила группа парней. Я сразу поняла, кто они. Их было человек шесть, это бакинские головорезы, гочи, удалые парни, кустари, которые в конце прошлого века выгнали из Баку тифлиских кинто. Немного успокоилась, решила, что попала к своим.

   Какая же я дура!

   Шофер выпрыгнул из машины, стал показывать меня им, кричать, что я бандитка, тут же я услышала выстрел, пуля пробила ему висок. Он шлепнулся, как мешок сахарина.

   Я стояла перед ними как на суде, даванулась, они оглядывали меня, облизывались, как голодные коты, увидевшие мышь. Доставать маузер не имело смысла, их было много, да и про маузер они пока не знали. Не ведали, что 25 летняя девушка может носить пушку, не понимали, что пол часа назад эта девушка угрохала семерых людей, четверо из них были чекистами.

   Я попросила у них разрешения пройти в курсальник, в туалет то есть. Хотела выиграть время, чтоб давить маяк или дать винта. Тяжело найти негра в тёмной комнате, особенно если у него выколоты глаза и выбиты зубы.

   Двое из них, такие филени, подошли ко мне, стали допытываться, держать базар. Трое сели в машину, прежде чем бросили тело шофера в канаву.

   Минуты через три они уехали, со мной остался некий Бала ага, на вид крутой гочи, решил меня провожать. Вбитый в робу, угостил меня вафлюшками, ну, конфетами.

   А. Рита, говорите нормальным языком.

   Р. Да, начальник. Конфетами стал угощать. Я сама не знала, куда мне идти, соврала, что иду к тете, внешне я выглядела очень мило. Сама не могла налюбоваться в зеркало. Хотя я никогда не верю зеркалам и газетам. До чего же не похоже на правду то, что женщина видит в зеркале! Мы пошли по пустынной тропинке, уже было темно, я хотела по быстрому отколоться от этого Бала аги. Он стал держать мазу, а мне захотелось дернуть в глухую, заделать.

   Обернулась по сторонам, никого, он что - то болтал, даже не подозревал о моем маузере. Чуть прошелся вперед, я выхватила пушку из за пазухи, еще на миг прислушалась. Никого! Эй! - крикнула ему, не хотела стрелять в спину. Только он повернул голову, прогремел выстрел. Один выстрел, и все, его больше нет. Он даже не успел подивиться, изумиться. Все в масть!

   Я убежала оттуда в самый центр Баку, в бывший Мануфактурный магазин Фархад - заде, старый отель Метрополь. Там на первом этаже продавали шелк, а ночью сторожил мой старый товарищ Бахо.

   Укрывшись парчой, я у него и заснула до следующего вечера.

   29 ноября 1927 года.

   А. Рита, как на тебя заново вышел Нариман?

   Р. Он меня искал долго, потом я получила записку, он там написал, что ждет меня в фотографии Абашьяна. Я пошла туда, мы встретились Нариманом, он прямо там же в фотографии передал мне огромный сверток денег, наказал у***ь бывшего судовладельца Кужлева. Он вообще любил фикстулить. Мне это не нравилось.

   Приложил к свертку его фото и адрес. Я уже устала убивать, мне все надоело, понимала, что скоро сорвусь. Нариман моргнул мне, исчез.

   Я не торопилась изучать личность Кужлева, слышала о нем, что он спрятал много денег у своего друга, еврея Семы, темщика, скупщика этого. Еврей Сема был часовой мастер, в его мастерской был подвал, там он и хранил свои фишки и несметные богатства.

   Мне передали, что Нариман хочет видеть меня. Назначил встречу на Торговой улице, прямо у дома Гаджи Раджабли. Нариман выглядел нервным, начал требовать от меня скорейшего выполнения заказа.

   Я обещала выполнить заказ через два дня, объяснив, что плохо себя чувствую.

   Чувствовала, что это мое последнее дело, поэтому пошла гулять во всю.

   Деньги имела большие, а что их прятать?

   Пошла к знаменитому дантисту Петру Ильичу, он жил вдоль Набережной, эта улица до революции называлась улицей Александра ll.

   А. Почему же пошли к дантисту?

   Р. Я была убеждена, что на тот свет нужно пойти с крепкими и чистыми зубами. К тому же хотела попасть на тот свет не с пустыми руками, хотела взять в загробный мир кое - что, иначе осталась бы на том свете с пустыми руками.

   А. Что ты имеешь виду? Что ты хотела взять туда?

   Р. Еще не решила.

   А. Продолжай.

   Р. Вот. Врач дядя Петя обелил мне зубки, я ему неплохо заплатила. Шнырять по городу боялась, я же в розыске была. Хоть и малость изменила внешность. Зашла в знаменитый ювелирный магазин 'Не-Не', это на Ольгинской улице, накупила себе кольца, серьги, медальоны, браслеты, топазы, жемчуга, всякие ожерелья. Напялила все на себя под кофту с пиджаком, сверху накинула шаль, поплелась на Красноводскую улицу в зимний клуб. Он сейчас дом офицеров. Тогда зимний клуб назывался.

   Хорошее увеселительное заведение. Играла музыка, танцовщица плясала до утра, изысканная публика. Запахи аппетитных блюд щекотали ноздри.

   Красота!

   Перед входом в клуб в фойе стояло высокое зеркало, поглядела на себя, поправила прическу, драгоценности приятно давят меня вниз, глаза у меня были ясные и яркие, губы ало цвели на смуглом лице, тонкие брови размахнулись в капризном изгибе. Прямо как молодая богиня!

   Гулять так, гулять, решила я, ведь скоро мне конец! И пошла по полную программу!

   Там сидели военные, рядом двое промышленников, купцов, они пили вино, глядели на танцовщицу.

   В сумочке все мое богатство, ассигнации всякие, денежки. Подозвала гарсона, всучила ему в ладонь целую тысячу рублей.

   Заказала, пусть танцовщица танцует у меня на столе. Он оцепенел, но ушел выполнять заказ.

   Через минуту танцовщица шаркала туфлями у меня на столе, разбивая тарелки каблуками. Я ей сунула в трусики дорогое ожерелье.

   За сим, я ушла оттуда к своему старому хахалю. Его звали Дадаш, он был беден, стар и некрасив. Меня даже шалаболка Зойка теребила:

   - Ритка, ты с ума спятила, дуреха! Найди молодого и богатого, зачем тебе этот урод Дадаш?

   Она не понимала, что мне душа нужна, а не лицо. С лица вина не пить. В тот миг я неожиданно сдобрела.

   Иду значит к Губа - Майдану, Дадаш жил у ресторана Гасана Первого, ресторан 'Коммуна'. Дадаш был пекарь, пек вкусный хлеб, от него несло мукой и хлебом, мне нравился этот запах.

   По пути я накупила вина и всякую жратву. Озираясь, подошла к его дому, он был как всегда один. Меня встретил сухо, знал, что я в розыске.

   Погуляли мы с ним вдоволь, прощаясь, я ему оставила два дорогих браслета. Он окаменел, поспешно отвел взгляд, я ушла.

   Только потом, спустя месяц поняла, я забеременела от него, забрюхатела.

   1 декабря 1927 года.

   А. Что было потом, Рита?

   Р. Поменяла свою дислокацию, пряталась от Наримана. Меня тошнило. Я не толкаю черемуху, начальник...

   А. Рита, я же сказал, свой воровской слэнг попридержи, ты у следователя, я пишу протокол. Говори нормальным языком.

   Р. Да, да, начальник. Я всегда тумакала на этом языке, то есть думала, хотела сказать. Я стремилась выйти на воздух, как назло в те дни пошли страшные дожди.

   В тот вечер небо дико гремело, дождь лил и лил. С маузером

   я не расставалась.

   Неожиданно я вспомнила руки Артема, его благородные руки.

   А. Кто такой Артем?

   Р. Это был учитель физики, скромный парень лет 30, тихоход такой, преподавал в лицее. Он к моим делам не имел никакого отношения. Мне нравились его руки. Они были длинные, как у пианиста, без вен, теплые, гладкие. Я любила поглаживать их, если он разрешал. Помню, садились мы с Артемом на старый баркас, ехали по морю, встречая закат. Крепко сжимала я его руки, провожала солнце. Какая я была тогда счастливая.

   Теперь мне жутко захотелось увидеть и прикоснуться к его рукам. Но у Артема была семья, две дочки, не хотелось тревожить их.

   И вот так под дождь совершенно просто я добрела до часовой мастерской Семы, на окнах была задернута железная щеколда. Я постучалась, было еще не так поздно.

   Сема неохотно открыл, я протянула ему золотые часы.

   - Не работают, - кинула ему я.

   Он впустил меня в старую еврейскую каморку, оказался там и Кужлев. В комнате были еще несколько людей, опять облава!

   Я была права, оказывается, дом Семы был оцеплен чекистами.

   Все, думаю, приплыли. Быстро юркнула вниз, послышались шаги сзади, крик: 'Стой! Стрелять буду'!

   Выбежала во двор, там машина, у нее двое в форме вытащили свои пушки. Я выстрелила в них, в одного попала, он упал, второй спрятался за машину. За мной бежало трое чекистов, они открыли огонь, я резко остановился, стал палить в них. Было темно, но я заметила, что одному из них попала в голову, двое продолжали преследовать меня, но уже с опаской.

   Я спустилась по неизвестной мне темной улочке, так добежала до Меркурьевской улицы, до театра, забежала во двор. Там было тихо.

   А. Тебя уже не преследовали?

   Р. Нет, уже отстали. Я прислушалась, никого не было.

   А. Потом?

   Р. Потом я поняла, что мне нужно увидеть Артема, по счастливой случайности он жил недалеко от того места, где я находилась.

   И я пошла к нему домой на свой страх и риск. Прошмыгнула меж домов и оказалась у его дома. Это кажется на Базарной улице, уже издали я услышала звонкий смех его дочурок. Он сам мне открыл дверь, стоит как вкопанный, неловко пригласил меня к себе домой. Дома его жена, симпатичная азербайджанка, такая чуть жирненькая, хлопает глазами на меня. Я опустилась на колени перед Артемом, схватила его благородные и красивые руки, стала целовать их, слюнявить, осыпать поцелуями. Он еле вырвал руку от меня, жена его кричит, 'В чем дело?!'

   - Прости меня, Артем, за все прости! - крикнув это, я оставила дорогое колье, усыпанное бриллиантами на табурете, выбежала от него, он побежал было за мной. Я сама его остановила, сказав ему: 'Или домой, тебя семья ждет'! Он опять подходил ко мне, я направила на него маузер. Он остановился, я убежала.

   Теперь я не знала, куда мне идти, но во мне было это заложено. Я направилась на кладбище.

   А. Какое кладбище?

   Р. На Чемберикенде, в нагорном парке. Я побежала туда, что есть сил, стояла ночь, дождь прекратился. Дошла туда, там было тихо, пахло почвой и травой. Я распластилась на земле возле могил в тиши, стала нюхать почву. В душе наступил мертвый покой, будто я заблудилась. Вызывала в себе злобу, не получалось. Собственная жизнь вдруг опостылела, лишилась смысла. Стало гадостно! Сколько можно тазики морозить. Так пролежала наверное час, может два, не помню. Потом вдруг поднялась, думала: 'Все, все, все. Надо что - то делать. Нельзя так тальяну ломать'. Обернулась на могилы, крикнула на них:

   - Лежите тут? Ну и лежите! У вас судьба такова! А я еще побегаю по земле нашей, по алтарю нашему, которому приносят вечно в жертву кровь живую.