Овсянка

Захар – Девочки, знакомьтесь! Полина Борисовна Овсова! Ваш новый директор и саундпродюсер! Прошу любить и жаловать!  – рассыпается, лебезя, наш концертный менеджер Павлик.    Мы всей группой " Шторм" сидим в кабинете ее папаши – нашего «хозяина» по жизни. Опять отдал нас доченьке поиграться? Охуенно, чо!  Уж она-то в нас поиграет! Не наигралась еще? Соскучилась? Или игрушки закончились? Как ей  Никитка разрешил? Или она не спрашивала у него разрешения? Ей и в 16 разрешение ничье не требовалось, щас, поди, у нее будем того самого разрешения спрашивать.      Она входит в кабинет, резкая как «нате!». Маяковский рядом с этим блядством не стоял и не испытывал весь спектр эмоций, какой испытываем мы с Деевым сейчас. Я перевожу взгляд с Поли, на его лицо, а его нет. Там чистой воды пиздец! Забыл он ее как же! Все равно ему? Простил? Ага!    Как и я.   И я из этой же шкатулочки, что и Деев и Никитка еёный. Только я, в отличие от Марка, лицо умею держать. Сижу. Держу! Даже не ёрзаю! Вроде бы...    Поля заполняет собой весь огромный кабинет папаши. Маленькая, хрупкая, а дышать нечем. Цокает каблуками прямо мне под ребра. По мозгам! Выдохнуть хочу, а не могу!    Долбанная Овсянка!   Волосы собраны в пучок. Строгий, неброский мейк. Брючный костюм, ладно обтягивающий и спереди и сзади. Шпильки.   Это шпильки добили Деева. Он тоже Полю видит в них впервые? Они же ему тоже прошлись по нервам? Или только я такой впечатлительный? Иначе с чего ради ли он вскакивает со стула и молча выходит из кабинета? Вылетает, стараясь не побежать, громко хлопает дверью.   Истеричка ёбаная!    Я сижу! Сижу,  черт возьми!   Поля только усмехается ему в след, по-сучьи, с оскалом своих ровных белых зубов.   Она стала еще красивее, женственнее, сексуальнее. Зелень в глазах так и искрится каким-то внутренним сиянием.    – Спасибо, Паш! – говорит Поля. – Не думаю, что я нуждаюсь в особых представлениях. Меня все знают. И я всех знаю. Некоторых даже слишком хорошо. – Смотрит на меня. Тако-о-о-ой взгляд! Как будто меня сейчас живьем проглотит. А я хорошо помню, до мелочей, как она меня проглатывала. Ну, вы понимаете, да? Сука, садится рядом со мной, задевает бедром мою ногу. Ей места мало? – Давайте сразу к делу и на «ты». – Деловая стала? Пиздец! Витька с Сёмой смотрят на нее, аж рты раскрыли. Пацаны тоже в шоке. Они же ее тоже соплячкой еще помнят? Или, как я, следили за взрослением селебрити? – Мой отец временно отошел от дел в связи с семейными обстоятельствами, поэтому этот год мы проведем вместе.   Целый год? Деев и минуты не продержался! Запах пиздеца стал ощутимее, а потом резко ударил в нос. Я вытер свой, чтобы убедиться, что кровь не пошла.   Мы с Марком пять лет мучались без нее, а теперь еще год жить в пекле бок о бок с ней?   – Овсянка, – подаю я  голос, называю ее по прозвищу, которое я же и придумал. Хуле с ней церемониться? Нам всем давно терять нечего. – А ты уверена, что у тебя хватит силенок вытащить нас из задницы?        Поля хохочет. Так искренне, запрокинув голову назад. Красивая шея у нее. Облизал бы. И засос оставил,  чтобы помнила, как хорошо со мной.  – Касьян, – называет она меня, в свою очередь, тоже по прозвищу. – Ты когда-то во мне сомневался?  – Ты же уже нас бросала? – Смотрю прямо в ее зеленые глазищи. Тону. Щас захлебнусь. – Мы вообще-то из-за тебя в полной жопе оказались! Что сейчас? Вернулась добить? – добавляю я.   Поля снова хохочет. Я бы за эту непосредственность ее  пять баллов поставил. Биг босс, а такая простая. Всегда такой была. Не научилась притворяться, выёбываться тоже.   Мне вообще сейчас насрать, как дальше судьба группы сложится. Пусть мы канем в лету, лишь бы Поле было весело. Мы все "девочки" скоро повеселимся от души! Что ей надо опять от "девочек"?  Сука, она сама вызвалась нас вести? Или Борис заставил?   Уверен, был семейный ужин, и Боря такой:  – Доченька, я хочу отдохнуть. Сын родился все же! Возьмешься за этих бездарей?  – Конечно, па! – отвечает Поля, хлопая своей зеленью. – Скучно, пиздец! И крови хочется, сил нет!   Деев вернулся в кабинет. Дрочил что ли? Собрал ебальник в кучу. Молодец! Садится рядом с Полей по другую сторону, смотрит смело, я бы даже сказал – с вызовом.   – Я напоминаю, если кто-то забыл, что ненавижу Овсянку, – говорит он. – С детства терпеть не могу!  Ох, ты ж ёпта! Ты там где-то «оборзина» въебал? Мне не оставил?  – Кончилось твое детство, Марк! – жестко отвечает Поля. – Засуньте свои ненависти себе в жопу! Вместе с Захаром! – Поворачивается ко мне. – Захар у нас понятливее. Да, Захар? – Да я просто язык проглотил, точнее в задницу засунул. Так-то тоже есть, что предъявить. – Я ваши дешевые, тупые подъебоны терпеть не собираюсь! Я тут не за этим! Вы меня понимаете, мальчики?    Мальчики хотят переглянуться, только смотреть друг на друга не могут, потому что сейчас, не как тогда. Не было этой тяжести, этой пропасти и недосказанности.   НЕДОЛЮБЛЕННОСТИ!   Не долюбили мы ее с Марком. Я и сейчас Полю люблю. Я Овсянку обожаю! Особенно по утрам и с клубникой... Даже с Марком готов поделиться. Или не готов? Он все равно ее не любит. Хуле тогда стриггерил?  Врет же, что не любит. Для Деева это чувство неприемлемое, несовместимое с его эгоизмом. Вот он и сопротивляется до сих пор, отрицая свою зависимость.    Я же готов Поле и сейчас в любви признаться. Только ни к чему это. Слишком много всего произошло между нами произошло дерьмового. Того, что никогда не забыть и не исправить. Слишком много боли, недосказанности и обиды на нас троих, и огромный знак вопроса, кто виноват.   Я для себя решил, что все понемногу приложили усилия, чтобы все закончилось плохо. Так я себя успокаиваю. Марк обвиняет Полю, она его, а я остался как бы не при делах.   Но по ночам тоненький противный голосок говорит мне о том, что, как мужик,  я должен взять на себя ответственность за прошлые косяки. Я не могу, и поэтому живу прошлым. Как им не жить, если оно меня снова настигает рыжим кудрявым облаком, запахом конфет и нежными веснушками?    Поля, Полечка... Девочка моя... Наша девочка, играющая самую красивую и ужасную музыку.