Цепи и кольца

«Прятаться глупо, даже если бушует гроза. Под потоком воды пропадает звериная злоба. Если нет своих слез, под дождем пусть мокнут глаза. Если есть в мире счастье, то все больше кривого» Гр. «Смысловые галлюцинации» *** - Мария Александрова, двадцать четыре года. Профессия – графический дизайн. Хм… - медленно, лениво и с неприятным пренебрежением проговорил мужчина, окинул девушку взглядом, отбросил ее резюме и уставился в упор. – Расскажите о своей семье, Мария. Кто ваши родители? Маша стиснула зубы, внутренне напрягшись. Ее отец был бизнесменом, довольно успешным бизнесменом – по крайней мере они не бедствовали – но упоминать об этом жуть как не хотелось. Проходили уже, бывало не раз – только скажи, что у твоего отца есть деньги, сразу все меняется. Однако это был тот случай, когда солгать не представлялось возможным. Маша сглотнула, кивнула. Она произнесла четко поставленным голосом, так, чтобы ее было слышно со сцены, где она стояла в бьющем в глаза свете софитов: - Мой отец Александров Владимир владеет небольшим бизнесом. Матери нет. - Матери нет, - с невероятной усталостью в голосе сказал мужчина, - и где же она? - Ушла сразу после того как родила меня, оставила в роддоме. Меня вырастил отец. - Хм, - снова неопределенно хмыкнул мужчина и, поднявшись со своего места, подошел к самой сцене. Теперь Мария узнала его, до этого пребывая в неведении, с кем конкретно будет говорить на этом кастинге. Режиссер Конопаткин был широко известен не только в пределах России, его фильмы не раз получали лучшие отзывы критиков и награждались престижными премиями. Разумеется, многие хотели сниматься именно у него, а вот прорваться сквозь толпу желающих оказалось, мягко говоря, непросто. Радуясь, что не узнала Конопаткина сразу, Маша слегка улыбнулась ему, а тот сунул руки в карманы брюк и уставился на нее со всей серьезностью. Приятным Конопаткина назвать было бы странно. Его взгляд был колким, ощупывающим. Среднего роста, полноватый, седой – режиссер Конопаткин Вячеслав абсолютно не привлекал своей внешностью, даже немного отталкивал. Но ведь гений и не должен быть красавцем, не так ли? Однако все же Мария не ожидала, что в жизни этот человек настолько непримечателен. Как все-таки меняет людей камера и команда визажистов. - Дорогуша, чем вы можете нас удивить? Да, это второстепенная роль, но вы должны поразить нас, понимаете? Не отрицаю, этот эпизод вы зачитали очень хорошо. В вас есть природная привлекательность, немного загадки, и на этом все. Моя героиня - яркая личность, и я говорю вовсе не о внешности. Мне нужна искра. Вы не выспались сегодня? От резковатого тона мужчины Мария натянулась как струна. Так уж она себя приучила – вставать «в стойку», когда на нее давят. Терпением ее не обделили, но порой, казалось, еще немного, и она сорвется. Сейчас же, стоя перед теми, кто сидел во втором ряду, и вот этим брюзжащим режиссером, Маша молчала, не замечая, как сильно сжимает зубы и как вздернут ее подбородок. - Я поняла вас, - ответил Александрова, когда Конопаткин умолк и пошел обратно на свое место. - Поняла, значит, работай, - отрезал он, и Мария, поблагодарив за потраченное на нее время, пошла за кулисы. В чем-то Конопаткин был прав. Как минимум в том, что она ни черта не выспалась. Всю ночь отрабатывала сцену. Напрасно, видимо. А ведь папа говорил ей не перебарщивать. «Естественность прежде всего, Машунь. Будь собой и все тут». Это были его слова. - Постойте! – вдруг раздалось за ее спиной, и Маша оглянулась, сощурилась, ко лбу поднесла ладонь, имитируя козырек, чтобы хоть что-то разглядеть в зале. Режиссер вновь шел к ней. – Вы уже в пятый раз приходите? - Да. - Настойчивая какая, - непонятно как-то улыбнулся мужчина, бегло оглядел фигуру Марии и прибавил: - Задержитесь. Быть может, рассмотрим вашу кандидатуру. Пока что ждите в холле со всеми. От волнения у девушки внезапно подскочил пульс. Неужели прошла? Принуждая себя не радоваться раньше времени, Маша закивала, улыбаясь, и, бросив: «Спасибо!», упорхнула со сцены. Время шло невероятно медленно. Людей, казалось, не убавлялось, а лишь набивалось в здание еще больше. Устав ждать, Маша поплелась по коридору туда, где был автомат с напитками. Разглядывая все то, что предлагалось, Александрова тяжело вздохнула – ей сейчас бы кофейку да покрепче, а не Пепси-колу. Делать было нечего, пришлось купить Спрайт. Она едва успела открыть банку, когда рядом нарисовались две молоденькие девушки кукольной внешности. Вернее, одна из них именно так и выглядела, а вот вторую можно было назвать роковой красоткой. Маша примерно знала, о чем будут снимать этот фильм, поэтому уставилась на вторую девушку, встав у стены. Вот она точно подошла бы на роль главной героини. Представилось, что сама Мария играет ее подругу. Круто. - …это тебе не привлекательный директор компании, всего лишь толстый старикашка. Боже, неужто придется и ему… - заметив Машу, первая девица, которая все это и пролепетала, вытаращилась на нее. Цокнула и закатила глаза, намеренно громко прошептав: - Откуда только берутся эти «серые мыши»? Мария усмехнулась. Вот уж себя «серой мышью» она не назвала бы. Ее отец в молодости был одурительно красив. Маша смешала черты родителей, но выглядела приятной, и плевать на то, что часто ее корили за холодность. Ну вот такое выражение лица у нее было – равнодушное, прохладное, на первый взгляд ничего не выражающее. На самом же деле, когда Маша улыбалась, ее сине-зеленые глаза светились. Такие же темные, как у папы, брови и ресницы прекрасно подчеркивали правильные черты. Да, Мария не была обладательницей пухлых губ – обычные губы, и не могла похвастаться королевской шевелюрой – волосы как волосы: темные, остриженные по плечо, ужасно вьющиеся от влажности. А что касалось фигуры, так это был долгий и упорный труд. Худышкой Машу не назвал бы, скорее она была подтянутой. На диетах не сидела, не мучила себя, но старалась не перебарщивать с фаст-фудом, а в остальном это все были тренировки. Вот и весь секрет. Конечно, сегодня ей пришлось подчеркнуть свои достоинства. Эта индустрия научила ее правильно себя преподносить. Как эти две девушки, Мария сегодня была в платье. Простое черное трикотажное, ботинки – апрель был влажным и холодным, периодами даже снег сыпал – и короткая куртка, которую она сейчас набросила на плечи. В холле оказалось прохладнее, чем в зале. - Может, она ртом хорошо работает? – усмехнулась «роковая красотка», зыркнув на Марию, забрала свой напиток и, развернувшись, величественно пошагала обратно, вторая просеменила следом. Александрова, хмыкнув, проводила их взглядом. Через два часа ожидания она совсем выдохлась. Ждать было мучительно. Да и целый день терялся. Но что оставалось делать? Уже бог знает, сколько раз сходив в уборную, Мария почти умирала с голоду, видела, как многие просто уходят, и она их понимала. Кастинги – тяжелое дело. Однако Маша была к такому привычной. После того как устроилась в небольшую фирму по своей профессии, девушка окончательно поняла, что все ее посещения курсов актерского мастерства, все те университетские постановки – все было не зря. Тогда Маша в течение последних полутора лет билась за роли. Снялась уже в двух эпизодических, чем гордился ее отец, и шла вперед. Вот только планку она ставила все выше, в мир кинематографа ее затягивало все глубже, и девушка начинала замечать то, чего не видела раньше. Грязь. Людскую грязь. Маша не носила «розовых очков», понимала и сейчас, о чем толковали те двое, но еще ни разу не доводилось ей делать что-то подобное… - Александрова! – неожиданно выкрикнул молодой мужчина, стоя на верхней ступеньке лестницы, которая вела на второй этаж. – Мария Александрова здесь? Маша быстро протиснулась сквозь толпу косо поглядывающих на нее девушек и махнула рукой. - Здесь! – произнесла она громко. - Идите за мной. Остальные, расходимся. На сегодня кастинг закончен. Увидимся завтра в это же время. В работу сразу включились охранники, принявшись подгонять недовольных молодых особ. Кто-то громко матерился, называя режиссера уродом. Маша уже не обращала на них внимания, поднялась по лестнице и, следуя за мужчиной, осторожно озиралась. Это было здание театра при каком-то институте, небольшое и комфортное. Все такое в духе тех времен, когда правил император, но скромно. Зато вот люстра под потолком была произведением искусства. Однако если в холле было светло, то коридоры, которыми повел Машу неизвестный, слегка пугали мраком. Дело близилось к вечеру. Скоро совсем стемнеет, а она даже не ела. В животе урчало после трех банок Спрайта. Да и отец названивал неоднократно, вот только Мария ответила лишь на один звонок, сообщив, что с ней все в порядке. Папа перегибал с заботой в такие трудные для нее дни, почему-то в остальное время давая дочери полную свободу. Странное отношение. Быть может, он волновался даже больше, чем она сама. Идя за мужчиной, Маша успела подумать с некоторой злостью, что потом еще добираться до Солнечного минут сорок, и это если пробок не будет. Там она и жила с папой в коттедже. Но мысли был прерваны, как только незнакомец толкнул дверь, за которой стоял шум и гомон. Ослепнув от внезапного яркого света, Александрова закрыла глаза, потом резко открыла, поморгала и оцепенела. Обстановку оценила в один момент. Играла музыка, не так громко, чтобы ничего нельзя было расслышать, и она услышала, как в смежной комнате стонала женщина, а характерные шлепки давали четко понять, что там происходит. В том же помещении, где сейчас находилась Маша, был стол, уставленный алкоголем и разными блюдами, а за ним на диванчиках восседали режиссер собственной персоной и еще четверо неизвестных. Мария сглотнула подкативший к горлу комок. Фоном звучала старая музыка, что-то из того, под что когда-то в юности танцевал ее отец – возможно. И вот это исказило картинку происходящего до такой степени, что Машу затошнило. Она словно уже в кино снималась, прямо сейчас исполняла свою роль. Какой-то русский реализм, честное слово. Ее тело покрылось мурашками под липкими взглядами мужиков, которые курили и пялились на нее с ухмылками. - Прошу к столу, милая, - залепетал Конопаткин, вскочив с места, и Мария выдала себя – отшатнулась. – Ну-ну, ты что? Не бойся. Мы тебя не обидим. Александрова уговаривала себя не паниковать. Не выходило. Ее колени дрожали, а желудок, и без того пустой, завязало узлом. Увлекаемая мужчиной за стол, она упрямилась. В конце концов Конопаткин подтолкнул ее грубее, и девушка упала на диванчик. Получила шлепок по заднице, резко села, и теперь уже деваться было некуда. - Мне надо… Мне домой пора, - дрожа всем телом, выдавила Мария. Мужчины заулыбались еще шире, закивали, мол, да-да, сейчас поедешь, а потом один из них – темноглазый и еще более мерзкий, чем режиссер, сказал: - Хочешь роль? – Маша не шелохнулась, с трудом удерживаясь от того, чтобы не схватить тяжелую бутылку виски и не проломить ею череп этого ублюдка. – Тогда выпей с нами. Поговорим и отпустим. Не волнуйся так. Слав, налей-ка ей, - добавил он в сторону Конопаткина. Маша искала глазами хоть одно приятное лицо, быть может, достучится до кого-то из них, но нет, увы, все пялились на нее, как голодные псы на кусок мяса. - Пей, - влажно выдохнул ей на ухо режиссер, положив руку на бедро, и Мария брезгливо ее сбросила. Это было бесполезно, мужик навалился на нее еще больше. Поскольку Маша все-таки вломила ему локтем в пузо, бокал с виски, что он уже поднес к ее лицу, опрокинулся прямо ей на грудь. – Ах ты ж сука! – рявкнул Конопаткин, и мужики загоготали. – Я тебя сейчас… - замахнулся, но был схвачен тем черноглазым, который вымолвил: - Эй, не порти товар. Вдруг нам понравится, возьмем на роль. Товар? Роль? Боже, о чем они все? Маша думала только о том, как бы спастись. Инстинкты вопили об опасности – как жаль, что так поздно – и девушка, сама того не замечая, вскрикивала, отталкивая от себя липучего режиссера. Однако он был значительно сильнее. Навалился на нее так, что придавил к диванчику и, хрипя, стал рвать руками колготки. Оцарапал девушке ноги, но та отбивалась с той же силой, верещала и норовила выколоть ему глаза. Ныли все мышцы, сердце выпрыгивало, глаза застилали слезы, но Мария колотила урода кулаками. Тот, если бы не запрет, точно разнес бы ей лицо, и девушка продолжала бороться. Страх сковал абсолютно неожиданно и стремительно, ее руки и ноги одеревенели, когда режиссер расстегнул свои брюки и принялся дергать девушку за трусы, как бы отводя их в сторону. Маша впала в ступор. Неужели это правда случится? Руки обмякли и соскользнули вниз. Она уставилась в потолок не мигая, приготовилась стерпеть боль, отрешенно прикинула, как будет восстанавливаться, к какому врачу пойдет и как все скроет от своего отца… «Папа. Прости», - успела подумать она, прежде чем дошло, что в комнате как-то все задвигались, заговорили громкими голосами, до этого грязно наблюдая за сценой насилия. Конопаткина на ней вдруг не стало. Почувствовав это, Маша села, обтягивая платье. Ее глаза, затянутые пеленой ужаса и слезами, заскользили по помещению. У двери стояли двое в темных строгих костюмах. Тех других, что до этого сидели за столом, утащили из комнаты. Из смежной с визгом выбежала молодая девушка – голая и прижимающая к груди одежду. Показалось даже, лицо знакомое. Но Мария не понимала, что происходит. А главное, кто этот человек, который держит за волосы упавшего на пол режиссера. Маша видела только его профиль. Темные пряди, видимо, до этого уложенных волос падали на глаза, поскольку он стоял наклонившись, а рука в перчатке была сжата до такой степени, что режиссер буквально плакал и выл от боли. Он вцепился в запястье мужчины и пытался не дергаться, но все равно дергался и выл еще пронзительнее. - Завались, - даже голоса не повысив, отрезал незнакомец, потом бросил через плечо одному из тех, кто стоял у двери, - Дим, прикрой. Видимо, это была охрана. Маша вылупилась на мужчину, который плотно закрыл дверь и встал на место. Заметив ее, он посмотрел ей прямо в глаза. Маша не шелохнулась. Один из охранников был светловолосым, а этот – брюнет и глаза чернющие такие. Кажется, и не русский как будто, или наполовину другой крови. Маша зачем-то запомнила, его зовут Дима. - Опять это твое бля*ство, Славик? – продолжил мужчина в костюме-тройке и наброшенном на плечи темном пальто. Мария намеренно принялась цепляться за детали в его внешности. Что если придется давать показания? Каждый раз так случалось – в стрессовых ситуациях она соображала куда быстрее, чем в спокойной обстановке. Да и старалась отрешиться от едва не свершившегося изнасилования. – Кастинги развел. Девочек используешь, пес? А я инвестировал ради чего? Чтоб ты тр*хался налево-направо? Нет, Славик, я жду отдачу, понимаешь меня? Так что это был твой последний кастинг… - Виктор… Вить… Прошу… - запричитал режиссер, пряжкой расстегнутого ремня лязгая по полу, - дай последний шанс! Романов, будь человеком! Мы ж не звери, а! – заорал он в итоге, потому что, кажется, этот самый Виктор сжал пальцы еще сильнее, грозясь лишить мужчину его седовласой шевелюры. – Виктор! Я не нашел актрису! Мне для роли второго плана… Мария дернулась, когда вдруг этот Романов резко взглянул прямо на нее. Уже во второй раз за этот вечер девушка впала в оцепенение. Во-первых, его лицо было ей смутно знакомым, а во-вторых… Она испугалась. В самом деле испугалась. Голубые пронзительные глаза впились в нее словно иглы. Мужчина не моргнул даже, когда спросил: - Актриса? Маша неожиданно для себя кивнула. Ну да, актриса она, а как иначе отреагировать? Сказать, «нет»? Тогда черт знает, что будет дальше. Хотя и так тоже неизвестно, чем закончится эта отвратительная история. - Вот, видишь, Славик, я нашел тебе актрису второго плана, - прибавил Виктор, отвел от Марии глаза и процедил, понижая голос: - Повторяю, если посмеешь ослушаться, уничтожу в один момент. Это понятно? – Конопаткин закивал, разбрызгивая слюни от того, как рыдал. – Хорошо. – Мужчина выпрямился, отдернув руку от головы режиссера, еще раз посмотрел на Машу и сказал: - Поздравляю, ты прошла кастинг. Александрова продолжала сидеть истуканом. Куртка сползла с ее плеч, а дырявые колготки выглядывали из-под платья. Романов больше не взглянул на нее, отвернулся и сразу же вышел за дверь, правда перед этим слегка кивнул тому самому Диме. А тот уже мотнул головой в сторону Маши, мол, выметайся, и она сползла с дивана. Кожу между бедер жгло из-за царапин, а колени были ватными, но Мария, пошатываясь, добралась до двери, уже не обращая внимания на охранников, которые шагнули к Конопаткину. Темнота коридора даже как-то немного успокоила. «Девчонка-девчоночка, темные ночи, я люблю тебя, девочка, очень…», - звучало ей в спину, когда она отдалялась от комнаты. Реальность принималась с трудом, но неплохо бы взять себя в руки. В этой сфере деятельности Маша и не на такое насмотрится. Не верилось, что ее в самом деле взяли на роль. Да она и не согласится. Как работать с таким ублюдком? Мария потянула платье ниже, на смотровой площадке второго этажа притормозила у зеркала, подтерла поплывшую тушь, шмыгнула опухшим носом и улыбнулась себе. Получился оскал. Слезы так и подкатывали, но девушка держалась. Уже идя вниз, она позвонила подруге. - Ника, я заскочу? – спросила как можно более естественно и беззаботно, и Вероника радостно воскликнула: - Прошла? Прошла? Ну же, говори! - Приеду и расскажу. - Вот же… Ладно, дуй ко мне и побыстрее. Откроем бутылочку Боски. Маша знала, в эту ночь она будет пить и плакать, и домой точно не поедет. Ей нужно прийти в себя. Погодка была теплой, как ни странно, но моросил дождь. Однако это даже облегчило состояние девушки. Она пожалела, что бросила курить, вот сейчас ей не помешало бы, но, отогнав эти мысли, Маша двинулась в сторону парковки. Папа сегодня позволил взять машину, чаще она пользовалась метро. Думая о чем-то совершенно другом, чтобы не разреветься прямо здесь и сейчас, Маша с тяжелым сердцем посмотрела по сторонам. И переходя узкую проезжую часть, заметила у большого черного БМВ того мужчину, который только что назначил ее на роль. По сути, Романов спас ее. Даже если это не совсем так, по факту в самом деле появился весьма вовремя. Вот только благодарности Маша не испытывала. Почему-то хотелось наброситься даже на него. Мафия какая-то, ей-богу. Один другого давит, что-то с кого-то имеет. Все как всегда. Мужчина, который курил и говорил по телефону, заметил Марию. Поднял руку и, насмешливо улыбнувшись, махнул, как будто попрощался. От этого Александрову передернуло. Она быстро села за руль и в холодном безмолвном салоне тяжело выдохнула. - Все хорошо. Ты в полном порядке, - дала она себе установку, - переваришь, забудешь. Все наладится. Вот только она не знала, сможет ли и дальше мечтать о кино. Может, это было точкой? В любом случае, принимать решение в таком состоянии – не лучшая идея. Поэтому девушка завела двигатель, включила печку – слишком уж ее колотило – и, сдав назад, развернула отцовскую Тойоту. Проезжая мимо Романова, не решилась на него посмотреть, будто не хотела, чтобы он запомнил ее лицо. Однако мужчина, провожая машину взглядом, четко отпечатал в памяти номер. Мало ли Конопаткин решит ослушаться. Брюхо ему вспорет. Проведя пятерней по влажным от дождя волосам, Виктор, завершив разговор, затушил сигарету и сел в машину. Дима там разберется, а у него дел полно. Прохлаждаться некогда.