2
3341 Words
О милостынях.
Дать милостыню нищим считается за благородство, де, я подал рубль голодранцу, это зачтется на небесах.
А между тем наслаждение от милостыни есть наслаждение надменное и
безнравственное, наслаждение богача своим богатством, властью и сравнением своего значения со значением нищего.
Милостыня развращает и подающего и берущего, сверх того не достигает цели, ибо только усиливает нищенство.
Лентяи, не желающие работать, высунув язык, толпятся около дающих как игроки у игорного стола, надеясь выиграть.
А меж тем жалких грошей, которые им бросают, не достает и на сотую долю. Много ль вы роздали в вашу жизнь?
Рублей 100, не более, припомните-ка!
Постарайтесь вспомнить, когда вы подавали в последний раз; год назад, а пожалуй два года будет.
Милостыня и в теперешнем обществе должна быть законом
запрещена. В новом устройстве совсем не должно быть бедных.
Идеала человечества не существует. Должен все же появится новый сверх человек, светлый лик.
Пусть незнатной породы, обрекший себя на страданья, который бежал в чужие края от участи суровой, и которого народ ждет как Мессию.
Милый, добрый, остроумный обломок, пусть даже отжившего века, словом, человек старой соли и настолько передовой, что сам способен оценить, во что следует все безобразие иных понятий, которым до сих пор следовала дура - толпа.
И этот сверх человек проникнется в душу подлого раба, будет заботиться о том вонючем и развратном лакее, который первый взмостится на лестницу с ножницами в руках и раздерет божественный лик великого идеала, во имя равенства, зависти и... пищеварения.
Но пока это не реально, все это шалости, административные ошибки. Лучше бы всех этих нищих повесить, или утопить! Как мир ни лечи, все не вылечишь, а срезав радикально сто миллионов голов и тем облегчив себя, можно вернее перескочить через канаву.
Сто миллионов голов так же трудно осуществить, как и переделать мир
пропагандой.
Такую резню не докончишь, потому что ведь не бараны же те, пожалуй и не дадут себя резать - то не лучше ли, собравши свои манатки, переселиться куда-нибудь за тихие моря на тихие острова, закрыть там свои глаза безмятежно?
Медленный ли путь, состоящий в сочинении социальных романов и в канцелярском предрешении судеб человеческих на тысячи
лет вперед на бумаге, тогда как деспотизм тем временем будет глотать жареные куски, которые вам сами в рот летят, и которые вы мимо рта пропускаете, или вы держитесь скорого решения, в чем бы оно ни состояло. Но которое, наконец, развяжет руки и даст человечеству на просторе самому социально устроиться и уже на деле, а не на бумаге.
- Сто миллионов голов, это, может быть, еще и метафора, но чего их бояться, если при медленных бумажных мечтаниях деспотизм в какие-нибудь во сто лет съест не сто, а пятьсот миллионов голов? – задают вопрос сомневающиеся.
Но неизлечимый больной все равно не вылечится, какие бы ни прописывали ему на бумаге рецепты, а напротив, если промедлить, до того загниет, что и нас заразит, перепортит все свежие силы, на которые теперь еще можно рассчитывать, так что мы все наконец провалимся.
Что вам веселее: черепаший ли ход в болоте, или на всех парах через болото?
Это не гуманно, а разве сам бог гуманен? Он не добрый дядька, который дарит мороженое детям.
Бедняки стали игралищем самых различных влияний. Получается трактирная развязность, общественная каша.
Никогда не будет дружбы между бедным и богатым. Дружба – популярное и прославленное слово, не более того!
…
Рецепт мира.
Ни одно правительство не сознается, что оно содержит войско ради удовлетворения своей страсти к завоеваниям.
Войско существует якобы для защиты, для отражения удара противника, и в доказательство его необходимости ссылаются на мораль, допускающую самооборону. Де, мы лишь защищаемся, а не атакуем!
Но ведь это другими словами значит, что мы, признавая за собою высокую нравственность, приписываем крайнюю безнравственность соседу, который будто бы своей наклонностью к завоеваниям и нападению, вынуждает наше государство думать о средствах к самозащите.
Кроме того, наш сосед, отрицающий, подобно нам, свою кровожадность, и утверждающий, что держит войско в тех же видах самозащиты, как и мы, считается нами лицемером и коварным преступником, который без всякого повода и во всякое время готов напасть на безмятежную жертву, ничего подобного не ожидающую.
В таких отношениях друг к другу находятся в настоящее время все государства: они предполагают у соседей только дурные побуждения, а у себя только хорошие.
Все как волки спят клыками друг к другу. Вот она - мировая политика!
Такое предположение еще более негуманно, чем даже войны. Мало того: оно само по себе уже представляет побудительную причину к войне, так как, на основании вышесказанного отрицая у соседа нравственность, мы тем самым вызываем в нем враждебные настроения и действия.
Нам необходимо вполне отречься как от наклонности к завоеваниям, так и от учения, что войско необходимо для самообороны.
И, может быть, наступит великий день, когда народ, отличавшийся
войнами и победами, отличавшийся развитием милитаризма и привыкший приносить ради этого всевозможные жертвы, добровольно воскликнет: «мы разбиваем свой танк!» и вся военщина до самого основания будет уничтожена.
Сделаться безоружным, будучи перед этим наиболее вооруженным - единственное средство к действительному миру, который всегда должен основываться на миролюбивом настроении.
Так называемый же вооруженный мир служит признаком неспокойного
состояния всех современных государств, которые не доверяют ни себе, ни
соседям и, отчасти из ненависти, отчасти из страха не складывают оружия.
Мол, чур - первый не я, сначала пусть сосед, а после я.
Но лучше погибнуть, чем ненавидеть и бояться и вдвое лучше погибнуть, чем заставлять других бояться нас и ненавидеть!
Вот что должно стать высшим принципом каждой страны.
Нашим либеральным народным представителям некогда, как известно, думать о природе человека, иначе они поняли бы, что напрасно трудятся, стараясь достичь «постепенного ослабления бремени милитаризма». Мало того: надо помнить, что когда это бедствие становится
слишком велико, то ближе всего оказывается та роковая судьба, которая одна и может помочь.
Древо военной славы, может быть, только сразу разбито ударом молнии, а молния, как известно, нисходит сверху.
…
Философия одежды.
С какой нежностью и ревностью мои мысли обращаются к
монахам-пустынникам и к циникам! Отказаться от обладания всеми предметами обихода: этим столом, этой кроватью, этими лохмотьями... одежда встает между нами и небытием.
Посмотрите в зеркало на ваше тело, и вы поймете, что вы смертны; проведите пальцами по ребрам как по мандолине, и вы увидите, как близко находитесь вы от могилы.
Только потому, что мы одеты, мы и можем казаться себе бессмертными: ну как человек может умереть, если он носит галстук и лакированные туфли?
Наряжающийся труп не знает, что он труп, и, мысленно представляя
себе вечность, поддерживает в душе иллюзию. Плоть прикрывает скелет, одежда прикрывает плоть: уловки природы и человека, инстинктивное и как бы договорное надувательство; настоящий джентльмен не может быть вылеплен из глины или праха...
Достоинство, почтенность, благопристойность - сколько
хитростей перед лицом неотвратимого! Когда вы надеваете шляпу, кто посмеет сказать, что когда-то вы пребывали в утробе и что когда-нибудь черви наедятся до отвала вашим салом?
Мудрец выбросит эти лохмотья и, сбросив маску моих дней, пустится в
бегство от времени, в котором по взаимному согласию с остальными сейчас лезет вон из кожи, предавая себя.
В былые времена отшельники сбрасывали с себя все, чтобы обрести себя; и в пустыне, и на улице они в равной степени наслаждались своей опрощенностью и достигали высшего счастья: они уподоблялись мертвецам...
;;;
Интимная близость есть единственная акция божеской манипуляции, где человек нагой предается своему наслаждению полностью.
Нам всем нравится молоденькая красивая девушка, но она еще более привлекательна, если на ней сетчатые гипюровые трусики с тоненькими ниточками по бокам.
Мужчине приятно самому раздевать такую девицу, стягивать с нее лиф, чулки и трусики, и если эта дама сама предстанет перед ним тут же абсолютно голой, того высшего эффекта не будет, ибо голый человек – прежде всего, ассоциируется с мертвецом перед обмыванием в мечети или церкви, это сидит у нас в подсознании…
Даже самая броская женщина в нагом виде имеет совершенно людской противный запах, который прикрывает ее парфюмерия, блузка и всякое тряпье…
Пляж нудистов мало кого привлекает, я лично пару раз бывал на этих пляжах в Польше и Германии.
Как сказал тогда мой товарищ, лежа на янтарном песке, глядя на эти голые зады и буфера: «какие – то привлекательные трупики, ничего занимательного. Нас все же совлекает одежда, мой друг».
Я видел своими глазами, как однажды жарким августовским днем один мужик прямо в одежде вошел в море, плавал в своей серой сорочке, белых брюках, кедах.
Ясно, что у него с головой не в порядке, дурак - он и в море дурак.
- Зачем ты не разделся? – спрашиваю его уже на берегу.
- А какая разница? Что может прикрыть одежда? Мою наготу? И так все мы ходячие трупы, - был ответ дурака.
Тут гримаса из Гейне, шарканье, кашель.
Глупо беспрерывно ронять значение общих приличий, жажду лучшего и, наконец, действуя пожарами, как средством народным по преимуществу, ввергнуть страну, в предписанный момент, если надо, даже в отчаяние, в сексуальную революцию...
..
Кривой крест.
Христианство, эта возвышенная мешанина, чересчур глубоко, а главное,
чересчур непристойно, чтобы еще сколько-нибудь продлиться: века его сочтены.
С каждым днем Иисус становится все более пресным; его проповеди, как и его кротость, вызывают раздражение; его чудеса и божественность вызывают усмешку.
Крест накренился: из символа он опять превращается в материю... и вновь входит в режим распада, в котором движутся к погибели все без исключения вещи, как почтенные, так и недостойные.
Два тысячелетия сплошных удач! Баснословная безропотность самого неугомонного из животных... Но нашему терпению подошел конец...
Одна мысль о том, что я, как все, мог искренне быть, хотя бы одно мгновение, христианином, повергает меня в недоумение. Спаситель мне скучен.
Я мечтаю о мироздании, свободном от интоксикации небесами, о вселенной без креста и веры.
Как можно не задумываться о том моменте, когда религии не будет, а
человек, протрезвевший и опустошенный, потеряет все слова, обозначающие его бездны? Неведомое станет столь же тусклым, как и познанное; все лишится и значения, и сочности.
На руинах Познания могильная летаргия из всех нас сделает призраков, лунных героев Нелюбознательности...
И я отвечаю всем этим монахам с розовыми или бледными лицами:
«Вы зря стараетесь. Я тоже смотрел в небо, но так ничего там и не увидел. Откажитесь от попыток убедить меня: если я порой и обретал Бога путем умозаключений, то в сердце моем я не находил его никогда. И даже если бы я его там нашел, я все равно не стал бы вам подражать - мне смешны ваши поступки, ваши гримасы и особенно ваши балеты, называемые мессами.
Нет ничего выше наслаждения праздностью; даже если бы наступил конец света, я не встал бы с постели в неурочный час: чего ради побежал бы я из дому темной ночью, неся свой сон на алтарь Сомнительного?
Даже если бы мне затуманила голову благодать и я трясся в непрерывном экстазе, малой толики сарказма хватило бы, чтобы
вывести меня из этого состояния.
И ко всему прочему я опасаюсь, что, начав молиться, я не выдержал бы и рассмеялся, тем самым верой навлекая на себя более страшное проклятие, нежели неверием.
Так избавьте же меня от излишних усилий: плечи мои и так слишком устали, чтобы еще поддерживать небосвод...».
- Как можно так говорить?! Ведь христианству почти две тысячи лет! Если это было бы глупостью, то Всевышний не хранил бы эту веру столько времени! – кричит монах бакинской церкви на мои слова.
Бедный, он не знает, что проституции, взяткам и войнам более пяти тысяч лет…видать это тоже очень мудро, иначе Бог уничтожил бы и шлюх и военные сражения со всеми его генералами, победами и материнскими слезами.
…
Литература и карма.
(Исповедь писателя).
Жук, ползающий по шару, не видит, что его путь изогнут. Мне посчастливилось это увидеть.
Альберт Эйнштейн.
Одна печатаемая ерунда создает ещё у двух убеждение, что и они могут написать не хуже. Эти двое, написав и будучи напечатанными, возбуждают зависть уже у четырёх.
В. Маяковский
Это последнее, что я пишу, больше писать не буду. Ухожу на покой. Так что подведу некоторые итоги.
Что такое литература для всех пишущих людей?
Многие не знают что это такое.
Литература для писателей (а не для читателей) делится на две категории.
1. Толчок истории, это когда сами обстоятельства толкают автора на роль классика. Сами события и ход истории дают шанс писателю попасть в первые ряды мировой литературы. Скажем, Толстой стал великим не потому, что он, в самом деле, был великим, а потому, что это было дано ему от бога. То же самое, если у кого – то огромный п**********н, то это ни его заслуга, сам обладатель тут равен нулю, все от природы. Сам человек – песчинка, он выполняет лишь определенную роль. В тоже время недооценивать самого автора неправильно, у него должны быть мозги, какие были у Толстого, Бальзака, Драйзера. Эти именитые писатели своевременно уловили момент, почуяли ход своей кармы, поняли шепот Всевышнего, полностью осознали намек судьбы, в нужный момент родились, оказались там, где необходимо, клюнули на эту игру, и не проиграли. Сделав несколько шагов без каких либо усилий, у них все пошло как по маслу, очень гладко, они дали мощный результат.
Но эта категория делится на три подгруппы.
А). Сюда входят легендарные классики, типа Гюго, Ремарк, Джек Лондон, Стендаль. Опять же, сами они тут не причем, им повезло со временем, это как громадный шар катится на тебя, ты никуда не денешься, даже если будешь убегать от него, все равно попадешь в историю, хочешь ты того, иль нет. Скажем Лев Толстой как личность была никудышная: пьяница, картежник, проигрывал в карты лошадь, участки земли, переспал на Ясной поляне почти со всеми бабами, начиная от кухарки до графини. Но как писатель был гений, повторяю: сам он тут не причем, такова его карма, программа.
Б) Здесь местные знаменитости локального значения, типа Паустовский, Чуковский, Айтматов, Думбадзе, Абовян, Ахундов, Распутин и пр. Они создали себе имя на уровне той земли, где живут, точнее на территории бывшего СССР. Дальше границы Союза их никто не знал.
В) И последний отдел, где находятся писатели, получившие паспорт известности после смерти. Лермонтов, Мелвилл, Набоков. Их оценили посмертно.
2. Тут отработка. Бог сам посылает литературу тем, кто в долгу перед Богом, кто обязан отработать свою карму, свою линию жизни. Литература сама по себе отработка, это как таскать задарма камни. Если вы работаете грузчиком на базаре, то это далеко не отработка, ибо вам за это платят. То есть вы тем самым зарабатываете, пусть даже выполняете мускульную тяжелую работу.
- Я копаю у себя на даче, возделываю свой огород, бывает тяжело, и мне тоже никто не платит, - возражает молодой поэт.
Он не понимает, что он трудится у себя (!) на даче, для себя (!), чтобы летом хорошенько отдохнуть. Кто ему должен за это платить? А писатель пишет для читателя, для литературы, для творческого наследия. И все это безвозмездно, ему никто не платит. К примеру, если вы будете пахать и сеять задарма на бесхозном участке, а не на своем, тогда это и будет считаться отработкой.
Ни одна певица (или певец) из шоу бизнеса не отпоет на сцене для зрителя бесплатно. Ни один даже средний футболист не отыграет для болельщика без денег. Все требуют свои барыши, кроме писателя, ибо литератор – самая свободная профессия.
Любой автор, которому издатель не платит гонораров, и который даже если напишет жалкий рассказ или большой роман – трилогию (как угодно), уже начинает отрабатывать свою карму, так как он трудится без прибыли, без выгоды для себя помогает общему литературному делу, вносит свою лепту, свои коррективы в генеральный литературный хаос. Примыкает к громадной толпе литераторов, которые тащат тачку писательства. Это самая натуральная отработка!
Отработка связана с БЕСПЛАТНОЙ РАБОТОЙ, когда вы скажем, выполняете работу на 200 долларов, а получаете ноль. Повторюсь: здесь отработка, а не заработка. И литература легко вписывается в эту колонку, полностью соответствует этой идее. Но и эта отработка делится на две подгруппы:
А). Легкая, малоэффективная отработка, то есть подсознательная, или бессознательная отработка. Это когда авторы просто пишут, как бы занимаясь своим хобби. Но литература не хобби, отнюдь!
Кто считает литературу за хобби, он глубоко заблуждается, так как литература – это труд, это кропотливое занятие. Есть авторы – любители, они дурью маяться, пишут всякую дребедень, пописывают в сайты различные рассказики, отсылают в газеты всякие несерьезные статьи, но все равно это не хобби, ибо это связано с безвозмездным умственным трудом.
Они вклеивают в этот труд частицу своей души, часть своего сердца, как бездарно не было бы написано это произведение. Хоть и КПД тут равен нулю, это не важно (точнее не так важно), но все же это труд.
Хобби есть та безобидная деятельность, когда вы, будучи ребенком, собирали марки, значки, этикетки, а повзрослев и разбогатев, собираете картины, а затем продаете это на аукционе. А если и не продадите, то приходите домой после работы, и любуетесь, глядя на свою коллекцию. Это своего рода личное наслаждение, индивидуальный кайф, словно наркотик. Хобби именно это, а не литература.
Писательство есть отработка, ты работаешь не для себя, а для людей, для будущего, всевышний как бы видя, что ты в долгу перед Ним, показывает тебе макушку айсберга, а ты принимаешь эту игру.
Но тут вас поджидает злобная шутка! Крайне необходимо прочувствовать, что вы уже отработали, и закончить свое дело. Многие любители, так называемые «писатели» и «поэты» считают эту игру за божье призвание, за некую Мессию, и всю свою жизнь ставят на одну цифру: на литературу.
Я лично знаю одного 70 летнего мужика, он пишет 50 лет, он малоизвестен, ничего не добился, он ненавидит литературу, он ущербен, но он целеустремленный, последовательный, он так полагает. Посему и прозябает в этой писательской трясине, ибо не ведает, не разумеет, не соображает, что он лишь ОТРАБАТЫВАЕТ карму, погашает свои долги, восстанавливает баланс равновесных сил. Тут литература лишь инструмент для этой отработки. Умные люди знают, о чем я говорю.
Иногда я общаюсь с одним бакинским муллой, ему 63 года, он с детства молится Аллаху, совершает намаз, молитвы, ходит в мечеть, читает священные книги, всю свою жизнь посвятил Богу, сам того не ведая, что это его НАКАЗАНИЕ!
Но он наивно думает, что он счастливец, попадет в так называемый рай, хотя всю свою жизнь прозябает в серости и скуке, не зная ни наслаждений, ни радостей, ни свободы.
Грех – абсурд, тут речь о восстановлении баланса, когда баланс нарушен, его надо заново уравнять, надо было это как - то назвать, вот и люди назвали это неким грехом.
Молитва всего лишь намек на иные более весомые обстоятельства, но слабые люди намек принимают буквально, бросаются оземь, вскидывают руки к небу, молятся Аллаху.
Тоже самое литература! Любой человек по сути есть писатель, он мысленно пишет в своем разуме и воображении свою жизнь начиная от детства до старости. Но некоторые лица это понимают опять же буквально, руками и ногами кидаются в творческую тину, горько тянут лямку литературы.
Многие любители – писаки всю свою жизнь посвящают литературе, они ее ненавидят, пишут через не могу, но все же пишут…
Им уже неудобно остановится, они бояться прослыть в глазах своих знакомых неудачниками, опасаются половинчатости, хотят дело довести до конца, а конца тут нет, и не было. Это вечная работа.
Эти добрые люди просто ввязались в эту вязкую смолу, во время не остановились, забыв великую пословицу: «главное в жизни – во время смотать удочки».
Но в тоже время скажу: хоть они почти и угробили всю свою жизнь в бумагомарательстве, все же они бессознательно и малоэффективно отработав, очистили путь для своих детей. Зато теперь их дети не будут платить за грехи своих предков, ибо их родитель занимался творчеством, писал книги, творил, созидал, думал и читал. Это тоже большой плюс.
Б). В эту шкалу входят те прозорливые умные люди, кто сумел узреть, разгадать игру Бога. Эти лица намеренно, абсолютно осознанно поняли смысл отработки, до последней точки уяснили для себя, что литература – это лишь поле для ОТРАБОТКИ. Человек всю жизнь отрабатывает, неосознанно, сознательно, не важно, как угодно, но флаг в руки тем, кто эту игру понял. А кто понял, тот, сделав дело, гуляет смело, или слезает с тела.
Как говорится, Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить. Самое главное не увязнуть в этой трясине по имени ЛИТЕРАТУРА.
Иногда Бог сам намекает этим людям, чтобы те, бросив литературу, ушли на покой, ибо уже сполна отработали, справились с этой задачей, но многие видать, любят быть рабами, привыкли пахать, не поняли язык и шепот Бога. Лично мне Он раза три намекал, и мое счастье, что я этот намек понял.
Тут еще один момент, это относится именно к этой шкале: сделав свое дело, поняв, что ты уже отработал, завершил свою работу, так сказать, отслужил в Армии и вернулся домой, или разгрузил вагон с цементом и шабаш, главное дождаться ответного хода судьбы. Как в шахматах, что – то в этом роде.
Ты делаешь ход конем или ладьей, дождись хода своего оппонента. Уже его черед сделать ход. Когда ты продолжаешь бесконечно ходить, делать нелепые ходы, то и оппонент (в данном случае Бог) точно также ждет, когда ты остановишься наконец.
- Writer
