Мозг и биосфера

Мозг и биосфера … Ущемленное миросозерцание. Недавно я посетил семейное общежитие недалеко от завокзальной улицы Баку, где живут наши беженцы из оккупированных армянами районов Азербайджана. Цель моего визита была проста: помочь тем, кому нужна помощь. Помочь и деньгами, я заранее разменял 200 манатов на мелкие пятиманатные купюры, и поддержать нравственно, то бишь подбодрить, развеселить, зажечь огонь в их угасших душах. Подымаясь по лестнице общежития меня затошнило, на меня пахнул запах тухлых яиц, испорченной еды, грязных носков, маринованного чеснока. Проще говоря, дикая вонь. Меня сопровождал комендант общежития Ахмед, он был в курсе того, что я хочу помочь этим бедным и несчастным людям. - Есть тут те, кто голоден, кто нуждается в хлебе, в еде? – спросил я коменданта. - Пошли, - кивнул он мне. Мы поднялись на 3 этаж, в комнату 37. В убогом помещении царил кавардак: потолок сыпется, стены в трещинах, под ногами гниющий паркет. На железной койке сидел слепой старик лет 80, у его ног двухлетний младенец играл в мяч. У разбитого окна молодая 23 летняя женщина (внучка старика) стирала белье. На другой кровати лицом к стене лежал мужчина. Светловолосая женщина, прекратив стирку, присела на старый деревянный стул, пристально вглядывалась в меня. - Как вы живете? – задал я глупый вопрос, сам не понимая его неуместность. Она стала кричать, возмущаться, жаловаться на жизнь, глядя на Ахмеда. На шум проснулся спящий человек, лысоватый смуглый мужик лет 50. Он также подтвердил слова дочки, это была его дочь. Когда он открыл рот, по комнате пронесся запах спиртного. Слепой старик кивал головой в знак поддержки, мол, жить не на что. Я им оставил 50 манатов, вышел в коридор. Мы прошлись по следующим комнатам, по совету Ахмеда я раздал трем женщинам с грудными детьми по 50 манатов. С Ахмедом посетили еще несколько комнат, там были разные люди, и беженцы, и не беженцы, те, которые хотят жить в городе. У них в деревне свое хозяйство, мука, скот, земля, но оставив это все, они предпочли жить в ужасных условиях, но зато в Баку, столице. Они здесь хотят кормиться, но чем? В общежитие люди мне повстречались разные, некоторые косили под несчастных и бедных, другие и впрямь были на дне. Они называли себя убогими, невезучими, полагая, что им для полного благополучия не хватает связей в высших сферах, или достаточных денег. Баку их привлек своим соблазном, городской роскошью. Уроженец Физулинского района Полад заявил, что для его процветания ему не хватает 1000 долларов США. Думаю, даже эти 1000 долларов ему не помогут, ибо у него испорчено миросозерцание. Все дело в том, что я не понял самого себя, цели своего предприятия. Зачем я полез в житие нищих? Чтоб раздать деньги? И что же, я улучшил их благосостояние? Отнюдь. Как раз таки напротив, я ухудшил их положение, раздраконил, раздразнил их. Я заметил, что эти несчастные люди в общежитие живут очень даже припеваючи, помогают соседям по этажу, откладывают свои крохи на "черный" день, больным подносят лекарства, старым покупают хлеб, заботятся друг о друге. Шутят, смеются, жалуются, горюют, проклинают свою жизнь, точно как у богатых, которые хотят еще лучшей судьбы. Эпицентр неудач этих несчастных (как бедных, так и богатых) в их миросозерцании, в их подходе и во взглядах на жизнь, а не в деньгах. Я более чем уверен в том, что те 50 манатов, что я дал кормящей грудью матери, уйдут в кабак вместе с ее мужем. Тут деньгами не поможешь, виноват мозг. Бездомный бедняк, живущий на птичьих правах по своему счастлив и несчастен, богач, или человек хорошего достатка точно также счастлив и несчастен. Между ними есть тонкая связь, у них внешняя форма другая, но суть одна и та же: бедному человеку из низкого сословия нужны 500 – 1000 долларов США, это предел его мечтаний, богачу же нужен миллион баксов, так как он хочет купить шикарное шале на берегу моря и в придачу Джип. То есть, все они чего - то хотят, а именно: работать мало, но тратить много. И те и другие являются лентяями, соответственно бездарями. Но богатые в отличие от бедных являются еще безнравственными. ;;; Я покинул общежитие, по дороге размышлял: все же можно не иметь Джип, не есть осетрину, не жить в роскошных апартаментах с красивым видом, но никак невозможно жить в тех условиях, что я увидал в семейном общежитие. Надо помогать этим людям, не обязательно деньгами, а душевной поддержкой, словом, улыбкой, необходимо расположить их к себе, чтобы они почувствовали добро. Все это я рассказал своему доброму товарищу, начальнику отдела в банке. -Да, помогать бедным конечно же надо, это необходимо, - как бы по дежурному он пробубнил. Тема помощи беднякам всегда вызывало понимание лишь на словах, но не на деле. В людях я заметил любопытную деталь: когда я сообщал им об устройстве маховика, о законах сжатии и смятии из предмета "Сопротивление материалов", они, разинув рты, внимательно слушали меня, говоря: "а это интересно! Так – так, а дальше?" А когда я говорил им о помощи беднякам, об их тяжелом положении, что любой нравственный человек обязан помогать бедным, то слышал почти одни и те же слова: - Это старые арии. - Сейчас повсюду так. - На том стоит вся история человека. И т.д и т.п. Они действительно думают, что эту тему они "знают", поэтому она им не интересна. ;;; Под микроскопом любая маленькая точка расширяется, увеличивается в 10-50-100 раз. Размеры точки многократно превышаются, на то он и микроскоп. Любую махонькую точку микроскоп преподносит в большом расширенном виде. Я лишь захотел сыграть роль микроскопа. … Размышления     Бытие - это то, чего никогда не было и никогда не будет, а есть сейчас! В философии свободой называется внутренняя необходимость. Необходимость самого себя. Лишь будущее сохраняет прошлое и лишь хранимое прошлое позволяет меняться (а не повторяться). Если вчера что-то не ушло в бытие, то не будет бытия сегодня. И если мы сегодня не изменимся, то ничто не сохранится. Мир не есть. Мир происходит. Независимость нам нужна и для того, чтобы себя увидеть. Природа не делает людей, люди делают себя сами. Свобода - это когда свобода одного упирается в свободу другого и имеет эту последнюю своим условием. То,что необъяснимо(т.е без причины) болит, и есть "душа", по определению. И человек испытующий есть человек в поисках своей души. В принципе своем, от самого человека мало что зависит, можно сказать, вообще ничего не зависит, его дело - принятие вызова, принятие ИГРЫ от Бога.  Повсюду фатализм, сама судьба есть фатализм полнейший, даже когда ты теряешь копейки - даже это предначертано заведомо.  Ничего случайного нет. Мы заслужили как взлет, так и падение. В данную секунду ты дышишь, видишь, ощущаешь - через час всего этого не будет, ты будешь мертв - смиренность перед ЭТИМ и принятие ЭТОГО и есть полу-святость. …  О БЕСАХ. Хоть убей, следа не видно, Сбились мы, что делать нам? В поле бес нас водит видно Да кружит по сторонам. А. Пушкин Историки твердят, что император Нерон поджег Рим из любви к "Илиаде", в пылающем Риме люди с ужасом бегали, крича: "Это бесы! Демоны и бесы!" Нерон воскликнул: "О счастливый Приам, ты видел гибель своей родины!" - это был невиданный поныне вызов, зловещий пафос. Знаменитый эсер и террорист Борис Савинков говорил: "терроризм и революцию порождает зависть, и ничего кроме зависти. Повстанцы горят завистью к тем, кто вечно пирует, хотят мстить. Но главная пружина террора и мести – это бес". Японский камикадзе Кимото Сакара писал в своем дневнике: "я умираю за Родину, я иду на защиту своего отечества, я погибну за вас, прощайте! За меня не лейте слез, со мной Бог и бес!" Маяковский незадолго до самоубийства, оставил коротенькую записку: "…нечто меня влечет к смерти, голос меня зовет…я не в силах совладать собою…я устал…Какая то мощная сила толкает меня сделать это. А может это бесы?..."    Бес тут, в кипении нашей крови, в наполняющей каждую клетку горечи, в трепете нервов, в вывернутых наизнанку, переполняемых ненавистью молитвах - повсюду, где он превращает мой ужас в свой комфорт. Интересно, почему я позволяю ему покушаться на мою жизнь, коль скоро я и сам, кропотливый соучастник саморазрушения, могу добровольно исторгнуть из себя все свои надежды и отречься от самого себя?    Он, этот убийца, которого я приютил в своем доме, разделяет со мной мое ложе, мои сомнения и мои бессонные ночи. Чтобы погубить его, мне пришлось бы погибнуть самому. Если у нас с ним на двоих одно тело и одна душа и если один из нас слишком тяжел, а другой чересчур темен, то тащить еще этот лишний вес и этот лишний мрак чрезвычайно тяжко. Откуда взять силы, чтобы брести в темноте?  Я мечтаю об одной - единственной золотой минуте, о минуте, выпавшей из времени, о минуте, залитой солнечными лучами, минуте, трансцендентной по отношению к телесной муке и мелодии распада плоти. Слышать рыдания агонии и ликование Зла, извивающегося в твоих мыслях, и не задушить пришельца? Но если ты его ударишь, то это случится только из-за бесполезной снисходительности к самому себе. Ведь он уже стал твоим псевдонимом; поэтому ты не можешь расправиться с ним безнаказанно. Зачем лукавить, когда уже приближается последний акт? Почему не напасть на себя, назвавшись своим настоящим именем? Было бы абсолютно неверно считать, что бесовское "откровение" является чем-то таким, что неразрывно связано с хронологией нашей жизни; тем не менее, когда мы с ним сталкиваемся, нам становится невозможно себе представить, сколько спокойных мгновений мы пережили в прежнем состоянии. Взывать к дьяволу - это значит окрашивать остатками теологии неоднозначное возбуждение, которое наша гордость отказывается воспринимать в качестве такового. Кому неведом страх, который испытываешь, встречаясь с Князем Тьмы? Нашему самолюбию требуется имя, некое великое имя, чтобы окрестить им тоску, которая с одними лишь физиологическими мотивировками выглядела бы непрезентабельно. Традиционное объяснение кажется нам более приемлемым: духу к лицу осадок, выпавший из метафизики. Вот зачем, набрасывая вуаль на чересчур органический наш недуг, мы прибегаем к элегантной, хотя и устаревшей словесной эквилибристике. Мы не можем себе признаться, что даже самые таинственные из наших головокружений проистекают всего лишь от нервных недомоганий, а вот стоит нам подумать о Бесе (!), живущем в нас или вне нас, как мы тут же внутренне распрямляемся. Эта страсть к объективированию наших внутренних бед досталась нам от предков; наша кровь буквально пропитана мифологией, а литература всегда поддерживала в нас любовь к эффектам... …   Человеческая трагикомедия.    Никто не знает, что потерял Диоген, став человеком, который позволяет себе все, который претворил в жизнь свои  сокровенные мысли с такой сверхъестественной наглостью, с какой это  сделал бы какой-нибудь бог познания, похотливый и одновременно непорочный.  Большей искренности история не знает: это предельный случай откровенности и трезвости ума и в то же время пример того, чем мы могли бы стать, если бы воспитание и лицемерие не сдерживали наших желаний и поступков.  "Однажды некий человек впустил его к себе в богато обставленный дом и сказал ему:  - Главное, не плюй на пол.  Диоген же, которому как раз хотелось плюнуть, плюнул ему в лицо, крикнув, что это единственное грязное место во всем доме, где он смог удовлетворить свое желание" (Диоген Лаэртский).  Какой человек, будучи принят в богатом доме, не сожалел о том, что у  него нет океана слюны, чтобы утопить в нем всех существующих на земле собственников? А с другой стороны, кто не сглотнул своего мелкого плевка из страха, что он попадет на физиономию почтенного пузатого вора?  Мы все до смешного робки и осторожны: цинизм в школах не преподается. Гордость тоже.  Какую клевету не взведи на человека, он, в сущности, заслуживает в двадцать раз хуже того.  Человек все в состоянии понять: и квантовую механику, и основы электродинамики; может понять Герберта Спенсера и Сенеку; а как другой человек может иначе в носу ковыряться, чем он сам ковыряется - этого он понять не в состоянии.  Сама земля, эта плоская поверхность с его населением, мгновенным, подавленным нуждою горем, болезнями, прикованным к глыбе презренного праха; эта хрупкая кора, этот нарост на огненной песчинке нашей планеты, по которому проступила плесень, величаемая нами органическим, растительным царством; эти люди - мухи в тысячу раз ничтожнее самих мух; их слепленные из грязи жилища, крохотные слезы мелкой однообразной возни, их забавной борьбы с неизбежным - как это все опротивело! Все это пошлая выставка!  Невольно вновь вспоминаешь Диогена: житель знаменитой бочки и владелец прославленного фонаря, изготовлявший в молодости фальшивые деньги; какой опыт приобрел он, этот человек, общаясь со своими ближними?  Разумеется, такой же, как и мы все, с некоторой разницей: единственным предметом его размышлений и его презрения был человек.  Свободный от искажающих призм каких бы то ни было  морали и метафизики, он только тем и занимался, что  снимал с человека одеяния, дабы показать нам его еще более голым и  отвратительным, чем он предстает в любых комедиях, в любых  апокалипсисах.  Диоген ничего не предлагает: суть его поведения определяется утробной боязнью стать человеком, стать посмешищем.  Мыслитель, отказавшийся от иллюзий в отношении человеческой реальности, отказавшийся от уловок в виде мистики, но желающий при этом остаться в рамках этого мира, приходит к такому мировоззрению, в котором перемешиваются между собой мудрость, горечь и фарс.  Если же он, чтобы уединиться, выбирает заполненную народом площадь, то волей-неволей начинает смеяться над "себе подобными" или демонстрировать свое отвращение, которое ныне, в современном мире мы уже не можем себе позволить.  Два тысячелетия проповедей и законослужений подсластили нашу желчь. Хотя, кто сейчас, в этом сумасшедшем мире, остановится, чтобы ответить на наши выходки или упиться нашим воем?  Может, скитающиеся души, сильфиды, злые духи, или вампиры?  У человека никогда не хватало мужества примириться с собственным образом, он всегда бесцеремонно отвергал истину. Настоящий человек должен изжить в себе всякое позерство.  Но от этого он станет чудищем в глазах других людей! Это уже другая сторона медали. Ведь для того, чтобы занять почетное место в философии, нужно быть комедиантом, нужно уважать игру в идеи и воодушевляться мнимыми проблемами.  "Как-то на Олимпийских играх глашатай провозгласил:  - Диоксипп победил людей. На что Диоген ответил: "Он одержал победу над рабами, а люди - это по моей части".  И в самом деле, он, не имевший ничего, кроме котомки, нищий из нищих, подлинный святой в сфере зубоскальства, побеждал людей так, как никто другой, притом гораздо более грозным, чем у завоевателей, оружием.  Нам следует радоваться случайности его появления на свет до наступления нашей эры. А то ведь кто знает - не сделался ли бы он, пожелав отрешиться от мира и поддавшись нездоровому искушению внечеловеческим приключением, всего лишь заурядным аскетом, которого канонизировали бы после смерти, и он благополучно затерялся бы в календаре среди прочих блаженных.  Вот именно тогда он бы и стал настоящим сумасшедшим, он, нормальный человек, не причастный ни к какому учению, ни к какой доктрине. Явив собой образ неприглядного человека, он единственный показал нам, что все мы таковы.  ;;;    По своей слабости мы можем поспорить с идеей. Мы отказались от предков, друзей, всех одушевленных существ, в том числе и от самих себя. В нашей крови, некогда бившей ключом, теперь царит покой того света.  Освободившись от всего, чем мы жили, и не испытывая ни малейшего любопытства к тому, что нас ждет впереди, мы сносим столбы на обочине всех своих дорог и вырываемся из сетки всех временных координат.  "Больше не найти мне самого себя" - мысленно говорит себе гражданин почти любой страны, радуясь, что обратил против себя свою последнюю ненависть, и еще более радуясь тому, что может прощением своим уничтожить всех людей и все предметы. …  Жестокость и доброта. Страсть к убийству сидит в каждом. Есть и такие, что испытывают совершенно непобедимую жажду убийства в силу тайно накопившейся ненависти к человеку. Убивают, ничуть не горячась, а убив, не только не мучаются, как принято это говорить, а напротив, приходят в норму, чувствуют облегчение. Романы о преступлениях с наказаниями устарели, пора написать о преступлении без наказания. Состояние убийцы зависит от его точки зрения на у******о и от того, ждет он за у******о наказания или наград, похвал. В Библии слово "Убил" употреблено более тысячи раз и по большей части с величайшей похвальбой и благодарностью творцу за содеянное. Это и есть Ветхий Завет, древняя история. А новая такова, что от нее встала бы шерсть у гориллы, умей она читать. С Каином гориллам двуногим нечего равняться, далеко они ушли от него, давно потеряли наивность. У настоящих горилл не было королей, с улыбкой подписывающих смертные приговоры с сигарой во рту, не было изобретателей подводных лодок, пускающих ко дну сразу десятки тысяч людей, не было атомных бомб, держащих мир в страхе. Интересно, мучаются эти люди муками Каина или Раскольникова? И вообще, мучаемся мы, когда читаем, что авиация США бомбит Ирак, Сербию, Афганистан, где гибнут тысячи детей, женщин, стариков? Или как террористы – камикадзе навели ужас на Америку в сентябре 2001 года. Нас это тронуло? Мучается какой нибудь Париж или Лондон, построенный на человеческих костях и процветающий на самой свирепой и самой обыденной жестокости к так называемому ближнему. В войнах уже участвуют сотни миллионов людей, Европа стала сплошным царством убийц. И все мы прекрасно знаем, что мир ни на йоту не сойдет с ума от этого. Говорят, сейчас страшно ехать в Ирак, там бомбят. Но желал бы я знать, кто сейчас побоится отдохнуть в Берлине, хотя в 40-х годах XX века этот город был завален гниющими трупами, а в воздухе витал запах жареной человечины. Кругом царит людская жестокость и тирания, а раз так, то надо честно признать, что мы звери, а не люди. Человек – это гетевский Мефистофель, великий образ, начертанный величайшим талантом Европы, образ, для которого никогда не будет недостатка в аккордах Моцарта, а может быть - и в лире Россини! Этот грозный образ, увековеченный существующим в человеке злым началом, переходит в копиях из века в век. Мы спокойно воспринимаем гибель и смерть окружающих нас людей, более того, кончина наших знакомых, друзей, товарищей (иногда и родных тоже) вызывает в нас злорадство, мол, они раньше нас выбыли из игры. Когда мы получаем весть о нашем приятеле, о котором давно не слышно, первым долгом нас интересует одно: он до сих пор жив? Он часом не болен тяжким недугом? Человек готов к убийству, как к натуральному, так и пассивному. … Вспомнил одного старика, он выращивал розы на одной из прибрежных дач города. Удивительный старикан, бывший чиновник. Теперь кинулся в природу. Не курит, не ругается, утопает в цветах. Мы сидим с ним под тутовым деревом, рядом кипит самовар, ярко желтые осы садятся на стол. На вопрос, почему он зарылся в цветочный сад, он ответил так: - Я ясно понял, как приятно иметь дело с цветами, ухаживать за ними, дарить их, и, улыбаясь, покинуть этот дрянной мир.