When Universes Collide

Тори. Часть 2.

* * *

Но Клинг к костру пришёл. Улыбаясь, теперь уже более заметно, слушал, как балагурит Гай, и принял от нерешительно подступившей к нему Руби глиняную кружку с вином. Но отпил всего глоток, едва замочив губы.

Тори отмечала всё это краем глаза, не осмеливаясь открыто разглядывать его спокойное суровое лицо. Но она абсолютно точно знала, что Клинг тоже не выпускает её  из виду, неотступно за ней наблюдая. От осознания этого у неё по спине бежал холодок.

Тори передёрнула плечами и залпом допила вино, остававшееся в кружке, желая наконец забыться. В голове сразу зашумело.

— Споёшь, королева? — подмигнул ей Гай, хватая гитару.

«А Ясь почему-то не принёс скрипку к этому костру», — машинально подметила Тори, нехотя подымаясь с чурбака и выходя в центр круга. Откинула назад волосы и с вызовом взглянула на Клинга, понимая, что свет костра сейчас пронизывает насквозь её белую блузу и цветастую тонкую юбку.

Смотришь? Смотри.

И слушай.

Сердце у неё странно щемило, замирая от тоски, и горло больно сжималось.

Да что же это, Господи...

Поймав тревожный взгляд Гая, Тори встряхнула волосами, привычно распуская их по плечам и спине, рассеянно бросая наземь заколки. Но она не чувствовала сейчас ни грана того бесшабашного веселья, которое обычно переполняло её у вечернего костра.

Гитара Гая звенела, настойчиво ведя Тори за собой, но... ей не хотелось идти.

– Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,

Развевайся, чубчик, на ветру…

Внезапно оборвав залихватскую песню, Тори уставилась себе под ноги, словно прячась от обеспокоенных и недоумённых взглядов друзей. И от внимательного взгляда Клинга.

— Другую, Гай. Не эту, — дрогнувшим голосом сказала она. — Я начну, а ты... просто подыграй мне.

И вся многолетняя тоска, переполнявшая ей сердце, вдруг рванулась наружу, выплёскиваясь в песне, которую она знала с детства и никогда здесь не пела. Которую не позволяла себе даже вспомнить, чтобы не сойти с ума. В песне, которую никто здесь не знал и не понимал.

— Как за чёрный ерик, как за чёрный ерик

Ехали казаки, сорок тысяч лошадей,

И покрылся берег, и покрылся берег

Сотнями порубанных, пострелянных людей.

Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить.

С нашим атаманом не приходится тужить.

А первая пуля, а первая пуля,

А первая пуля, братцы, ранила коня.

А вторая пуля, а вторая пуля,

А вторая пуля в сердце ранила меня...

Она не глядела на Клинга, а только в костёр, где металось пламя. Но чувствовала, впервые безошибочно чувствовала его отклик, будто из прохладной озёрной глубины, с самого дна, ударил, бурля, горячий ключ.

— А жена поплачет, выйдет за другого,

За мово товарища, забудет про меня.

Жалко только волюшку, да широко полюшко,

Жалко мать-старушку да буланого коня.

Слова, которые она отчаянно старалась забыть, слетали с её губ, как птицы.

Кудри мои русые, очи мои светлые

Травами, бурьяном да полынью зарастут,

Кости мои белые, сердце моё смелое

Коршуны да вороны по степи разнесут.

Последний перебор струн стих. Гай положил гитару на землю, быстро подошёл и, коснувшись плеча Тори, тихо и тревожно сказал:

— Королева?

Гарольд тоже мгновенно оказался рядом с ними. И Ясь вскочил, а Руби зажала рот ладонями, впиваясь взглядом в лицо хозяйки.

Но Тори смотрела только на Клинга, который, нахмурившись, медленно поднимался с бревна.

— Что?.. — недоумённо заморгала она. — Что вы все так...?

Гай мягко провёл пальцами по её щеке и так же мягко отозвался:

— Ты плачешь.

По её лицу, капая на блузку, медленно катились слёзы.

* * *

Утром Тори не торопилась спускаться вниз. Лежала, невидящими глазами глядя на сосновые балки у себя над головой, в своей комнате она решила оставить потолок и бревенчатые стены без всякого украшательства, такими, какими их изначально создал Дом.

— Хозяйка... — осторожно начал Дом.

Не стоило его пугать.

Не стоило никого здесь пугать.

Тори порывисто вытерла мокрые щёки. Да что это такое, в самом деле! Никогда она не была истеричкой... если не вспоминать тех самых первых дней здесь, когда она всё время  тщетно пыталась проснуться... очнуться... снова очутиться в больничной палате, где её готовили к операции.

Где-то там... так далеко, что представить невозможно.

«Кости мои белые, сердце моё смелое

Коршуны да вороны по степи разнесут...»

— Хозяйка...

— Домик, прости. Успокойся. Всё хорошо.

— Что тебя так сильно тревожит?

— Ничего, родной, не беспокойся. Пожалуйста.

«Родной». Вот оно, это слово.

Если бы не Дом, она лишилась бы рассудка в те первые дни здесь.

Тори наконец поднялась с постели, собирая волосы в узел на затылке и будто опуская плотную завесу внутри себя, отгораживая Дом от собственных, непонятных ему и пугающих её саму чувств. Чувств, которые можно было бы списать на... усталость.

Да, вот именно. Усталость. И приближавшееся окончание её лунного цикла. И...

Одиночество.

Она замерла с гребешком в поднятой руке.

Окружённая друзьями, за каждого из которых она с готовностью пожертвовала бы жизнью, находясь внутри Дома, внутри живого организма, который чутко откликался на каждое её душевное движение, она была так одинока, словно находилась на необитаемом острове.

«Вы счастливы, госпожа хозяйка... Тори?»

«А жена поплачет, выйдет за другого,

За мово товарища, забудет про меня...»

Тори с силой провела ладонями по лицу, а потом по упругой груди, по животу и бёдрам. Вот тело, ставшее для неё тюрьмой, тело, которое она вначале ненавидела так люто, как только узник может ненавидеть свою тюрьму. Пышное, статное тело.

Пустоцвет.

Бесплодная смоковница.

Эта мысль ударила её в самое сердце так, что она даже пошатнулась.

— Да не будет же впредь от тебя плода вовек... — пробормотала Тори и машинально взглянула в зеркало перед собой.

Собственные глаза на осунувшемся лице показались ей затравленными, смертельно уставшими... старыми... чужими.

Да ведь они и были чужими!

Тори изо всех сил стиснула пальцами виски.

Так.

Всё.

Хватит!

Спуститься в холл.

Немедленно.

Прекратить бессмысленно оплакивать себя.

Прекратить это жалкое овечье блеяние!

— Я тебе покажу бесплодную смоковницу! — громко сказала Тори, погрозила зеркалу кулаком и хлопнула дверью.

Спускаясь по ступенькам, она даже попробовала улыбнуться.

Но улыбка замёрзла на её губах, едва она увидела, как внизу, посреди холла, застыли друг напротив друга Клинг и Гарольд. Между ними, скрестив руки на груди и цепко поглядывая то на одного, то на другого, стоял Гай.

Ясь сидел на краешке стола, безмятежно улыбаясь и вертя в тонких пальцах пистоль.

«Только этого не хватало...» — с отчаянием подумала Тори.

Никто из мужчин не произносил ни слова, но сам воздух внизу, казалось, искрил от напряжения.

От злобы.

Тори чувствовала её, как повисший в воздухе чёрный ядовитый дым.

— Это что ещё за дела? — прищурившись, будто от этого дыма, певуче осведомилась она, и все взгляды обратились на неё.

— Ты куда свою задницу пристроил, умник? Стула в доме не нашёл, что ли? — грозно осведомилась она, глядя только на Яся. — Штаны когда стирал? А то я их сейчас с тебя быстренько сниму и... постираю!

Яся будто ветром сдуло со стола, и мужчины, поднявшие к ней головы, нехотя улыбнулись. Все, даже Клинг.

Тори не спеша спускалась вниз, ведя ладонью по тёплым гладким перилам лестницы. Остановившись на последней её ступеньке, она так же неторопливо оглядела каждого из стоявших перед ней людей. И задержала взгляд на лице Клинга.

Которое было, как  обычно, непроницаемым.

— Вы покидаете нас, — негромко сказала она, не спрашивая, а утверждая.

— Прежде чем уйти, я должен сообщить вам об истинной цели своего пребывания здесь, — так же негромко отозвался Клинг, глядя ей прямо в глаза.

Тори всей кожей, всем существом ощутила, как обречённо замер Дом, будто осуждённый перед вынесением приговора, когда надменно и неумолимо поднимается со своего места судья в чёрной мантии.

Точно так же застыли и напряглись остальные.

Все они сразу почувствовали одно — угрозу.

И Тори точно знала — это произошло потому, что Клинг наконец-то позволил им её ощутить.

— Мы слушаем вас, — ровно сказала она, хотя ей вдруг стало тяжело дышать, словно не хватало воздуха в этом сгустившемся чёрном дыму.

Клинг молча пододвинул ей стул. Гая и Яся с Гарольдом он будто не замечал, но Тори видела, что он стоял так, чтобы держать каждого из них в поле зрения.

— Я являюсь инспектором этой ветви обитаемых миров, — сказал он очень просто и буднично, словно речь шла о чём-то совершенно обыденном. — Способность перемещаться между мирами в моей семье передаётся из поколения в поколение по отцовской линии. Поэтому эта должность — наследственная. Когда пять лет назад здесь вдруг появились вы и ваша... — он сделал паузу, — гостиница, я поначалу не обратил на это особого внимания. Счёл простой мелочью. Но эта мелочь... — он опять выдержал длинную паузу, — в конце концов, стала мешать установленному порядку. Как мешает путнику камешек в сапоге.

— Чем же? — спросила Тори так же буднично, словно не услышала ничего особенного, краем глаза видя, как напрягся Гарольд, прикусил губы Ясь и шагнул вперёд Гай.

— Всё это место — непредсказуемый, неправильный, ошибочный элемент, — сухо пояснил Клинг. — Нечто вроде разрастающейся раковой опухоли, требующей немедленного удаления, ибо именно здесь вся система сообщения между мирами даёт ничем не оправданный сбой. Именно здесь появляются люди, которым надлежит находиться совсем в других местах, и это... — он, наконец, взглянул сощуренными глазами на Яся, Гарольда и Гая, — в основном отщепенцы, отбросы общества, подлежащие либо правомерной изоляции, либо уничтожению.

— Минутку! — гневно воскликнула Тори, подымаясь с места, а Ясь сперва криво ухмыльнулся, а потом, переглянувшись с Гарольдом, опустил глаза.

— К чему ты клонишь? — глухо спросил Гарольд, склонив голову, будто изготовившийся к броску бык, и Тори с оборвавшимся сердцем поняла: прольётся кровь.

В этих мирных стенах прольётся кровь, здесь и сейчас. Кровь этого странного человека или её друзей.

Или её собственная.

Она порывисто вскинула руку:

— Пожалуйста!

В горле у неё пересохло, и она закашлялась, совсем не зная, о чём просить, что говорить.

— Прежде чем сообщить, к чему я клоню, — невозмутимо продолжал Клинг, отвернувшись от Гарольда, будто не замечая его угрожающей позы, — я хочу кое-что продемонстрировать всем вам. Чтобы никто из вас не питал в отношении меня каких бы то ни было иллюзий и не строил далеко идущих неправильных планов.

— Да какого... — угрожающе начал Гарольд и вдруг осёкся.

Тори так и не поняла, как это произошло.

Просто дровяной сарай во дворе Дома вдруг вспыхнул. Из-под его пылающей стрехи с тревожными криками вылетели ласточки, а из дверей в таком же ужасе с диким мявом метнулся Мэтт, толстый серый кот, папаша всех Рыськиных котят.

— Блядь! — свирепо выдохнул Гай, кидаясь к выходу. — Конюшня же может заняться!

Он обернулся к Тори: та только кивнула ему, стиснув зубы, и он исчез, громыхнув дверью.

Гарольд властно подтолкнул Яся к дверям, и тот, тревожно глянув на него, поспешно выскочил вслед за Гаем, но сам мужчина остался рядом с Тори. На скулах его ходуном ходили желваки, кулаки были крепко сжаты, и он не спускал тяжёлого взгляда с невозмутимого лица Клинга. А потом перевёл этот взгляд на Тори.

И та, поняв его без слов, отдала Дому короткий приказ, отправляя Клинга прочь.

В чащу. В реку. Как можно дальше отсюда.

Но Клинг никуда не исчез. Пространство вокруг него на несколько мгновений будто вздыбилось и зарябило. И... ничего более.

— Хозяйка... — тихо и перепуганно прошептал Дом. — Я не могу... ничего... сделать.. Я подвёл тебя... Прости. Мне страшно. Прости... — И он смолк, будто лишившись сил.

Мрачная усмешка на мгновение появилась на каменном лице Клинга и тут же пропала.

— Я сам могу перемещаться между мирами, — медленно проговорил он, пристально глядя на Тори. — Знаю, как это делать. Вы можете не стараться убрать меня отсюда, госпожа хозяйка. Я понимаю, на что вы способны. Но это бесполезно, уверяю вас.

Он обернулся к Гарольду:

— И я также знаю, на что способны вы. Тоже не трудитесь. Вам не удастся у***ь меня, а вот я могу уничтожить вас с лёгкостью и без каких-либо угрызений совести. Ибо вы преступник и приговорены к казни — там, в своём мире. Как и ваш... спутник. Как почти каждый, приходящий сюда. Даже ваша маленькая робкая служанка. Ведь она попала сюда, скрываясь от правосудия, после того, как едва не зарезала своего хозяина?

— Он напал на неё и пытался изнасиловать! — гневно выкрикнула Тори.

— Малышка Руби? — изумлённо выдохнул Гарольд.

Клинг холодно усмехнулся:

— Здесь нет ни одной невинной овечки. Ни единой. Как ни странно, кроме вас, госпожа хозяйка. — Голос его чуть смягчился.

Тори зло мотнула головой:

— Оставьте это! Почему вы не хотите понять? Сюда попадают только люди... раненые. С раненой душой, затравленные, отчаявшиеся. И Дом... он лечит их!

— Это поганое место притягивает только подонков, — надменно оборвало её Клинг. —  Отщепенцев, скрывающихся от правосудия.

Поганое место? Это он о Доме?

А ведь он сидел рядом с ними у их костра!

Ел их хлеб!

Слушал её песни!

Почему-то именно эта совершенно нелепая, по сути, мысль, промелькнувшая в её потрясённом мозгу, буквально подбросила Тори. Шагнув к Клингу, она взглянула прямо в его серые глаза и очень тихо сказала:

— Мы отщепенцы и подлежим уничтожению? Допустим. Тогда начинайте с меня.

Краем сознания она услышала горестный вопль Дома, но заставила себя отгородиться от него.

Что-то дрогнула в холодной глубине глаз Клинга, но взгляда он не отвёл:

— Уничтожать вас не в моей компетенции. Но это аномальное место я уничтожу.

— Дом?! — задохнувшись, Тори, схватилась за горло и потрясённо уставилась на Клинга. — Вы с ума сошли? Ведь он... он ведь живой! Дом живой! Я докажу вам! Дом, пожалуйста!

Она мысленно позвала Дом — что было силы, но в ответ ощутила лишь пустое, глухое, безнадёжное молчание.

— Ваш дом — строение, находящееся в аномальном месте и вошедшее с этим местом в некий резонанс, — снисходительно усмехнулся Клинг, и ей захотелось вцепиться ногтями в его загорелые скулы, оставляя на них кровавые борозды. Видит Бог, она сделала бы это с удовольствием! Но она чувствовала, что Клинг это прекрасно понимает и как раз этого ждёт от неё.

Не дождётся.

Акула!

— Я могу признать, что вы, госпожа хозяйка, обладаете определёнными способностями, которые отчасти сродни моим, — после паузы проронил Клинг. — И я почти со стопроцентной уверенностью могу предположить, что именно ваш дом, резонируя с этим аномальным местом, весьма усиливает их.

— Да нет же! — вскрикнула Тори, не зная, как его убедить. — Это же Дом... Дом...

Она запнулась. Сказать, что Дом и является тем самым аномальным местом, вступившим с нею в резонанс, значило подписать ему окончательный приговор.

— Но считать его живым, пытаться установить с ним контакт — абсурдно, — неумолимо продолжал Клинг. — Это явный признак душевного расстройства, некоего расщепления психики, не более того.

Тори опустила задрожавшие руки, ощущая, как кровь отливает от лица.

Предательская мысль промелькнула в её опустошённом, измученном мозгу: а вдруг он прав, этот холодный, как льдина, человек? Вдруг, она всё ещё находится в больничной палате, лежит в коме после операции? А последние пять лет жизни в Доме ей просто... привиделись?!

Нет!

Она вспомнила, как в первые дни, проведённые здесь, колотила кулаками по стенам, оставляя на них кровавые следы под горестные вздохи Дома, как щипала себя до синяков, чтобы убедиться, что не спит, не бредит. И до рези в глазах вглядывалась в незнакомое лицо в зеркале, пока не запустила в него однажды глиняным кувшином, расколотив вдрызг и кувшин, и зеркало всё с тем же криком: «Нет!».

Она вскинула глаза и вновь хрипло вымолвила:

— Нет!

Клинг пожал плечами — почти с жалостью.

— Я могу вернуть вас в ваш мир, хотите?

Он промолвил это так просто, будто предлагал ей прогуляться к ручью!

— Что?.. — неверяще пробормотала Тори, помотав головой.

Вот как раз сейчас она, наверное, спала. И видела сон.

— Он блефует, — зло процедил позади неё Гарольд. — Не верь, королева.

Она глянула на него мельком, улавливая расходящиеся от него волны угрозы, ненависти, отчаяния, и снова повернулась к Клингу. К человеку, вскользь предложившему ей то, о чём она мечтала столько лет.

Сжимая и разжимая влажные ладони, Тори проговорила медленно, почти шёпотом, взвешивая каждое слово

— Я помню, как меня готовили к операции. Это последнее, что я помню в своём мире. Я очнулась здесь — в чужом мире, в чужом теле. Поперёк седла какой-то краденой лошади. В руинах этого Дома. Трое каторжников... насиловали меня, вернее, то тело, в которое я попала. Все, кого я любила, навсегда исчезли. От смерти и от потери рассудка меня спас Дом. А сейчас вы хотите уничтожить его и говорите мне, что я сумасшедшая. Возможно. Но куда вы предлагаете мне вернуться? В послеоперационный бокс, где я лежу в коме? В могилу? Ваша ветвь обитаемых миров не ведёт в прошлое, она линейна, словно... словно простая дорога, ведь так? Не лгите мне! Скажите правду!

Ещё несколько невыносимо долгих мгновений Клинг смотрел ей в глаза, а потом молча отвёл взгляд.

Она не могла определить, что почувствовала: отчаяние или облегчение.

Он действительно блефовал! Зачем?

— Итак, я подытожу... — вновь поглядев ей в глаза, невозмутимо проговорил Клинг. — Я не уполномочен вести с вами какие-либо переговоры. Я просто известил вас о своей миссии. Согласно стандартному протоколу, я предоставляю вам двенадцать часов на сборы с правом покинуть это место. Затем аномалия будет ликвидирована.

Тори задохнулась.

А в следующий миг железная рука Гарольда отшвырнула её в сторону, к стене, и грохнул выстрел из пистоля — один. Второй. А потом рядом с ней в стену врезалось тело самого Гарольда, безжизненное, залитое кровью, в дымящейся одежде.

Всё это произошло так быстро, что Тори показалось: она и глазом не успела моргнуть.

— Пожалуйста, нет! Не надо! Не убивайте его! — взмолилась она, кое-как подползая к Гарольду и прижимая пальцы к его шее под подбородком. Там бился пульс, слабо, но бился, и она кое-как перевела дыхание.

Не отвечая, Клинг развернулся к окну. Краем глаза Тори увидела, как, бросив всё, от развалин сарая к Дому мчатся Гай и Ясь. Она не могла потерять никого из них! Она просто не могла больше терять!

Готовая броситься Клингу в ноги и, позабыв всякую гордость, обнимать его запылённые сапоги, она отчаянно закричала, срывая голос:

— Мы уйдем, уйдём! Клянусь вам! Только не убивайте никого! Пощадите, прошу вас!

Ладонь Гарольда больно стиснула ей локоть, и Тори перевела беспомощный взгляд на его лицо, такое же каменно-непроницаемое, как у Клинга, несмотря на струйку крови, ползущую из угла плотно сжатого рта.

Глядя не на неё, а на Клинга, Гарольд произнёс:

— Выметайся.

Клинг ещё несколько мгновений смотрел на них обоих, а потом кивнул и, отворачиваясь, сухо бросил:

— Я вернусь завтра, чтобы выжечь это место дотла.

Пространство вокруг него вновь замерцало, будто подёрнувшись рябью. А потом он просто-напросто исчез.

Как исчезал при переходе Дракон.