Ольгино море

Глава 10: Шрам и Сталь

Ветер Бретани ударил в лицо лезвием соли. Ольга вздрогнула – зной Сухуми, вонь дешёвого вина и наглый взгляд девчонки в розовом бикини растворились. Перед ней снова был серый горизонт, где небо вшивалось в море стальной ниткой.

Рука сама потянулась к левому запястью. Пальцы нащупали под грубой шерстью свитера знакомый рельеф – узкую полоску шрама. Гладкую, холодную, как морская галька. Память тела.

Сухумский пляж. Она отворачивается от спящего Андрея. Нога подворачивается на битом стекле. Падает. Ладонь режет осколок бутылки – тот самый, что блестел рядом с его пьяным сном. Кровь, смешивающаяся с песком. "Взрослая", – эхом его голос.

Ольга сжала запястье. Не для того, чтобы заглушить боль. Чтобы ощутить твердость. Шрам был не просто меткой унижения. Это был шов, которым срослась ее душа. Физическое свидетельство: она упала тогда, но поднялась. Выжила.

Она подняла голову. Ветер рвал шифон юбки, хлестал по щиколоткам. Глаза, только что отражавшие боль прошлого, стали другими. Не усталыми. Не пустыми. В них появилась жесткая, холодная ясность. Как у бретонских скал, годами принимающих удары океана.

– Да, – прошептала она волнам. – Я была там.

И посмотрела на море. Настоящее. Бретонское. Оно не клокотало сегодня яростью. Оно дышало. Глубоко. Мерно. Мощные валы шли из глубин Атлантики, не спеша, с невозмутимым достоинством поднимались и обрушивались на гранит. Не суетливо, как те мутные волны у Сухуми. Не для забавы пьяных.

Оно обрушивалось с силой. С непримиримостью. Не прося и не ожидая ничего. Не пытаясь понравиться. Просто было. Как она сама стояла сейчас на этом берегу. Пережившая падение. Истекшая кровью. Но – стоящая.

Шрам под пальцем пульсировал в такт ударам волн. Он был не напоминанием о слабости. Он был доказательством. Доказательством того, что плоть – заживает. Что боль – проходит. Что под тонкой кожей, под синими реками вен, о которых она плакала здесь же, на песке, есть что-то другое. Неуязвимое.

Сталь.

Та самая сталь, что позволила ей тогда, на рассвете в Сухуми, не броситься на Андрея с кулаками, не зарыться в песок с воем. А развернуться. Уйти. Молча. С окровавленной ладонью, но с неповрежденным стержнем внутри. Сталь, что не дала сломаться потом, в пустых московских комнатах после него. Сталь, что держала ее у постели умирающего Жерара.

Море перед ней не успокаивало. Не утешало. Оно признавало ее. Его дикая, неукротимая сила была зеркалом ее собственной выстраданной стойкости. Они были разными – она, маленькая женщина в поношенном свитере, и этот древний океан. Но в основе – одним металлом.

Она отпустила запястье. Шрам скрылся под рукавом. Ей больше не нужно было его трогать. Он был внутри. Часть брони, невидимой, но прочнее гранита.

Ветер усилился, пытаясь сбить ее с ног. Ольга вдохнула полной грудью. Воздух был колючим, соленым, живым. Она не отступила ни на шаг. Просто смотрела на бурлящую воду, на пену, разбивающуюся о скалы. Смотрела с новым пониманием. Не как жертва на палача. Как воин – на соратника по оружию.

Море ревело. Она молчала. Но в ее молчании теперь звучал ответный гул. Гул выкованной в огне стали.