Она моя месть...или любовь?

Глава 5

Яна.

Резко выпрямляюсь на дрожащих ногах.

Внутри всё сжимается от унижения, боли и… ужасающего понимания, что я показала, как хочу его.

Щёки пылают жаром от всплеска гнева. Я готовая его ударить, накричать, но его ледяной взгляд приковал меня к месту.

Он не жалеет, не стыдится, а наоборот — смотрит с вызовом и довольством, ожидая моей реакции.

Сердце бьётся в груди, как пойманная птица, а в горле стоит ком.

Внутри всё мечется — страх, злость, обида и... капля пугающе знакомого желания... желания продолжения.

И от этого злость растёт ещё больше.

— Садись! Продолжим ужин.

Гневно смотрю на него и набираю побольше воздуха, чтобы возразить, но он сразу говорит:

— Давай, возрази мне, Яна. И внутрь тебя войдёт мой член, а не пальцы, — лениво бросает, глядя на меня.

— Я уйду от тебя, — ляпаю от гнева. — Завтра найду способ сбежать.

— Ты попробуешь это сделать...

Он даже не взглянул, а медленно пошёл к своему стулу. Просто откинулся на спинку и взял бокал, глядя в него.

— Но не уйдёшь, — добавляет.

— Почему ты так уверен?

Вадим медленно поворачивается ко мне. И в этом взгляде прямо читается, как ему нравится всё, что происходит.

— Потому что ты слишком умная, Яна.

Он прищуривается.

— И ты понимаешь... ну или сейчас поймёшь: если выйдешь за ворота без моего ведома, то твоему мужу в лучшем случае сломают руки. В худшем…

Он не договаривает, но улыбнулся так, что всё ясно без слов.

— Можешь пробовать, но я тебя всё равно верну на место. А оно — рядом со мной... пока что.

Я чувствую, как по спине побежал холодок.

У меня нет выбора. Рыпнусь — и будут последствия.

— Сядь и ешь, — мягко говорит, кивая на мой стул. — Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда меня не слушаются. А ты не слушаешься, — довольно добавляет. — Ещё одно наказание?

— Я стану тебе костью поперёк горла, — шиплю.

Молчание, но взгляд убийственный.

— Сядь и ешь! Быстро! — крикнул, и я тут же села.

Дрожащими руками беру бокал с вином и выпиваю до дна.

Мне необходимо хоть немного расслабиться.

Медленно встаёт, обходя стол.

Но на этот раз садиться рядом. Поправляет мне волосы и, взявшись за мои скулы, поворачивает лицо к себе.

Сердце пропускает удар.

Он смотрит на меня медленно, почти лениво. Но я вижу — за ледяными глазами полыхает похоть, и это пугает очень сильно.

— Ты ведь знала, что я приду за тобой, да? — тихо спрашивает.

Я не увожу взгляд, а смотрю в его глаза с вызовом.

— Надеялась, что ты забыл меня и больше никогда не появишься в моей жизни.

— Я ничего не забываю, Яна. Особенно хорошо помню то тело, которое спало в моей постели. Особенно — дыхание, которое шептало моё имя. И намерен это повторить.

Он наклоняется ближе, почти касаясь моих губ, и, дёрнувшись, я вырываюсь из его хватки. Отпрянула, но сзади только край стула. Я прижимаюсь к нему, стараясь унять дрожь.

В глазах — стальной блеск.

— Ты теперь взрослая. С характером.

Он проводит пальцем по моей скуле, и это движение обжигает кожу.

— Но ты всё ещё моя. Сопротивление не поможет! Но оно мне нравится. Я буду с удовольствием тебя наказывать за непослушание. Помни это, детка.

— Я не твоя! Ты можешь тронуть лишь моё тело, и на этом всё!

— Нет, детка, моя! Целиком и полностью. Я трону всё! Уничтожу всю тебя! Сердце и душу отправлю туда, где побывали мои. Ты первая начала эту игру, я лишь хочу показать, как это — когда вставляют нож в сердце.

Слова, сказанные спокойно, почти лениво, но ударили по мне сильнее, чем пощёчина.

Он тоже виноват! Не только моя вина в той боли, что мы оба испытали!

Его взгляд скользит по моим губам.

— Сегодня ночью, Яна, ты будешь спать в моей постели.

— Ты тоже меня ранил, Вадим, и...

— Не утруждайся, побереги силы. Тебе ещё стонать в моей постели.

— Нет!

— Да, — улыбаясь, говорит, — или раздевайся! Я возьму твоё тело здесь и сейчас.

В горле стало сухо. Сердце ударяет гулко, слишком громко.

Я едва не задохнулась от смеси гнева и страха. Смотрю на него молча, метая в него молнии.

— Я так и думал, — улыбаясь, говорит.

Громов медленно встаёт.

Высокий, внушительный, весь в чёрном. От него веет опасностью, но и чем-то… притягивающим.

Это очень злит.

— Заканчивай ужин, детка. Потом иди в душ. Оденешь то, что лежит на кровати, и придёшь ко мне!

Он усмехается.

— Ночь будет длинной и жаркой.

Я вскакиваю, отодвигая стул с грохотом.

— Ты не получишь меня так просто.

— О, Яночка, — голос стал мягким, но от этого не приятно. — Мне нравятся твои попытки сопротивляться. Они возбуждают... прямо как раньше. Только теперь ты не школьница, ты — моя вещь. Пока не вернут долг.

Он выпрямляется, глядя сверху вниз.

— Я жду. В той одежде. В моей постели.

Разворачивается и уходит, оставляя меня в тишине, с комом в горле и страхом перед неизбежным.

Я иду по коридору в свою комнату — точнее, тюрьму, будто по лезвию ножа.

Каждый шаг отдаётся гулкой болью где-то внутри. Гнев бурлит, стуча в висках, сливаясь со страхом, который я так старалась подавить.

Его слова грохотают в голове:

«Я жду. В моей постели. В той одежде.»

Я злюсь.

Но злюсь ещё и на себя — за то, что в груди предательски щемило, когда он наклонился ко мне. За то, что его голос — грубый, хриплый — всё ещё будоражит кровь.

Толкаю дверь в комнату резко. Хочется выместить на ней всю ярость.

Хоть на чём-то это сделать.

И сразу замираю.

На кровати, аккуратно разложенно, лежит то самое бельё.

Тонкое, почти невесомое чёрное бельё. И халат. Лучше бы порвала его!

Губы дрожат от ярости и бессилия. Потому что если не приду, он не оставит это просто так. А в своих наказаниях он очень изобретателен, я уж это знаю.

Сделала несколько шагов в сторону ванной комнаты, и по дому разнёсся голос Вадима.

Он был злющий и отдавал приказы, грозясь кого-то пристрелить.

Громкие шаги — и я застыла, смотря на дверь. Но шаги прошли мимо, и уже слышно, как спускаются по ступенькам.

Мне сегодня повезёт, и он уедет?

Подхожу к балкону и наблюдаю, как Громов садится в машину и выезжает за ворота, следом два джипа.

Мне точно сегодня повезло, и можно выдохнуть! У меня есть целая ночь, чтобы собраться с мыслями, силами и не дать себя уничтожить.