Назола

Track 3.

— Не коси меня косой, не втыкай в ладонь гвоздь,

Настоем цикуты ты меня не глуши,

Ты мой светлый разум, я те — чёрная кость,

Так сбегай в честь пропоя нашей чистой души.

Сколько я ни крал, а всё руки пусты,

Сколько я ни пил, а всё вина как с куста,

Хошь ты голосуй, хошь, иди в буддисты.

А проснёшься поутру — всё вокруг пустота.

Так не пили меня пилой, не тычь бревном в глаз,

Брёвен здесь хватит на порядочный дом,

А душа — святая, она клала на нас,

Так что пей, не ёрзай, мы с тобою вдвоём…

Когда звукарь Дэн дал отмашку, Рост опустил микрофон, чувствуя, что весь взмок, будто кирпичи таскал — новая майка, чтоб её, липла к спине.

Он вдруг сделал то, чего сам от себя не ожидал, но что ему хотелось сделать всё время, пока они пели — протянул руку и на миг стиснул пальцы Тёмы, в которых, как и у него был зажат микрофон. И выдохнул, глядя в его изумлённо заблестевшие глаза, где будто бы метались тени:

— Спасибо.

Пресвятые угодники, разъеби всё через коромысло, этот Принц, голубой ломака и неженка, понимал его песни так, что Рост теперь не представлял, как раньше и пел-то их без него!

Глаза Принца заблестели ещё сильнее. Он так тяжело дышал, будто не пел вместе с ним, а тоже грузил кирпичи. Хотя грузчик из него был бы тот ещё!

Рост хмыкнул. Взял у радостно подлетевшей Машки бутылку с минералкой и выпил сразу до половины, а потом машинально протянул Принцу, но тут же спохватился — побрезгует ведь. Однако тот уже пил так жадно, словно грузил пресловутые кирпичи как минимум в Сахаре.

Рост показал Дэну «ок» большим и указательным пальцем и повернулся к Андрею Филипповичу, как всегда, смотревшему не на них самих, а на запись в мониторе.

— Ну как, босс?

Босс-продюсер действительно оказался мужиком классным, в своём деле рубил, как надо, готовя для них релиз первого альбома по всем фронтам — Интернет, радиостанции и ТВ. Для выступления в ТВ-программе они сейчас и репетировали.

— Могли бы и лучше, — сдержанно проронил Андрей Филиппович и усмехнулся на предсказуемый вопль сына: «Ну па-па!». И прибавил: — Тёма, не возгудай. Там будет живой звук, лажа не прокатит. Работайте, парни.

Да, работёнка была ещё та, но Рост чувствовал себя абсолютно, полностью счастливым. Дело было даже не в том, что на его банковской карте теперь лежала сумма аванса, казавшаяся ему огромной, не в том, что впереди, как заверял Галицкий-старший, их ждали ещё большие гонорары и звёздная слава… а в том, что его, Роста, простые песнюшки, которые он орал под гитару на выпускном, в армейке, у Машки в общаге, после обработки их командой Галицкого, да ещё и спетые вместе с Принцем, стали чем-то совершенно…

…напрострельным.

Рост не мог подобрать другого слова. «По-за шкуре мороз», — сказала бы бабуля.

Они стали чем-то большим, чем просто песни, и Рост страшно жалел прежде всего о том, что бабуля их так и не услышала.

Рост по-прежнему обретался в Машкиной общаге. Только теперь в отдельной комнате, за которую он получил возможность платить. И в которую всё равно, едва он там появлялся, набивалась чуть ли не половина общажных обитателей.

Принц, кстати, достал его до печёнок воплями о том, чтобы он прекратил валять дурака и переселился в особняк Галицких на Каширке, где простаивала уйма пустых гостевых комнат. Но этакое для Роста было совершенно неприемлемым. Членом семьи Галицких в каком-то непонятном качестве — то ли приёмыша, то ли подкидыша, то ли предполагаемого бойфренда Принца — он становиться не желал.

Однако как раз сегодня он собирался в гости на эту самую Каширку — опять же Принц вынудил его дать слово, что он там переночует, чтобы поутру вместе отправиться в студию и довести запись до ума.

Судя по пронзительному взгляду зелёных глаз Принца, тот об этом опрометчивом обещании не забыл и теперь зорко отслеживал, не улизнёт ли Рост вместе с Машкой.

Рост не улизнул, а засунул Машку в такси и сам со вздохом сел в «лексус» Галицких рядом с Принцем, который аж подпрыгивал от нетерпения. Вёз их шофёр Арам — Андрей Филиппович предупредил, что задержится допоздна на деловой встрече.

…Родовое гнездо Галицких впечатляло, что и говорить: мини-студия в цокольном этаже, библиотека, солярий, тренажёрный зал и сауна! Тут разместилась бы, наверное, вся Машкина общага.

— Прямо санаторий какой-то, — пробормотал Рост, поспешно захлопывая дверь сауны, будто опасаясь, что Принц его туда втолкнёт. — Для ветеранов попсни. И вы тут вдвоём обитаете?

Тёма безразлично пожал плечами:

— Что, пролетарская кровь взыграла? Хочешь экспроприировать экспроприаторов? Так у нас, если что, куча народу живёт и кормится: тот же Дэн-звукарь, экономка Пална, Арам...

— А дворецкого что же, нету? — язвительно поинтересовался Рост. — Себастиана какого-нибудь?

Девицы в общаге как-то крутили эту занятную анимешку — «Тёмный дворецкий».

— Смешно, смешно. Я оценил, — величественно обронил Принц. — Хватит уже придираться, пошли лучше выпьём чего-нибудь, чтобы расслабиться, и поедим. Пална на кухне всегда что-нибудь вкусненькое оставляет после ужина.

— Чего мне расслабляться, я и не напрягался, — соврал Рост.

В кухне, понятное дело, располагалась модерновая барная стойка и высокие табуреты, а также уйма всяческих прибамбасов, как в программе «Кулинарный поединок». И окно там было во всю стену со светившимися за ним цветными московскими огнями.

Рост загляделся на огни и прямо-таки завис. Всё же ухайдокался он на этих записях будь здоров. Встряхнулся он только, когда Тёма со стуком поставил на мраморную стойку перед ним высокий бокал и круглое блюдо, нагруженное какими-то вкусно пахнущими штуковинами:

— Алё, гараж! — улыбка его тоже была усталой. — Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!

Странно, но оба они наизусть помнили всякие мемы из древних совковых фильмов — выходило, что и Принц эти фильмы знал и любил.

Они молча уплетали штуковины, оказавшимися мясными рулетиками. Рост понемногу тянул коктейль — «дайкири», как гордо сообщил Принц — и больше налегал на еду.

— Боишься, что я спою тебя, что ли? — невинно осведомился Принц, сам едва пригубив свой бокал, хитрюга несчастный.

— Ты уже спел… меня, — немедля отозвался Рост, и тот, сообразив, довольно рассмеялся. — Послушай, я вот не понимаю, — Рост помедлил и выпалил то, что давно вертелось на языке, пристально глядя в потемневшие глаза младшего Галицкого: — Почему ты так здорово мои песни понимаешь?

Принц моргнул, а потом отставил бокал и даже встал с табурета. И Рост, слегка опешив, тоже поднялся.

— А что, я не должен, что ли? — звенящим от напряжения голосом вымолвил Тёма. — Понимать?

— Не пыли, а? — добродушно попросил Рост. — Просто ты живёшь по-другому, — он обвёл рукой стеклянно-никелированно-кожаное великолепие вокруг. — Эта кухня, знаешь, как две мои хаты в Кинешме. Тебя, небось, всю дорогу экономки всякие няшили, Арам в школу на «лексусе» доставлял и всё такое… если ты туда вообще ходил, в школу-то, — спохватился он.

— Ходил, представляешь? — процедил тот, вздёрнув острый подбородок. Тонкое лицо его будто окаменело.

— Не представляю, — честно сообщил Рост. Он и вправду не мог даже предположить, что этот звездун с капризно изогнутыми бровями и надменным ртом сидел когда-то за партой, зубрил уроки, как все, получал двойки, как все... Да он просто не мог быть, как все!

А песни у Роста были как раз для всех.

— Ты же звёздный мальчик, помнишь, у Уайльда? — всё так же искренне продолжал Рост, не зная, как ещё объяснить своё удивление по поводу такого вот… проникновения Принца в его песни и не желая его обидеть. — Ты небось и тусил-то только по клубнякам крутым, а если на улицу выходил, то по бутикам прошвырнуться, и снова в лимузин. Папа тебя от всего отгородил… я не говорю, что это плохо, — заторопился он, видя, как глаза Принца ещё больше темнеют, угрожающе сужаясь, — просто я не понимаю, как ты понимаешь… меня.

Ёпт. Он больше не мог выдавить ни слова и залпом допил свой бокал.

— Там ром, между прочим, — бесцветным голосом сказал Тёма, не отрывая от него пронзительного взгляда. Рост даже поёжился. — А ты его как воду, — он прерывисто вздохнул и криво усмехнулся: — Тебя послушать, так я в космосе живу, нихуя не знаю, ни боли никакой, ни горя, ничего, только, прыгаю, как стрекозлик, по клубнякам, мужикам подставляюсь!

После каждой фразы он судорожно вбирал в себя воздух.

— Эй! Я такого не говорил! — ошарашенно запротестовал Рост.

— Но думал! — бешено проорал Тёма, полыхнув глазами, и Рост, сдавшись, умолк. Такое… торнадо требовалось просто переждать. Пересидеть в подполе. — Мне легко, что ли, жить — пидором в этой грёбаной стране, блядь?! Когда каждый дуболом в Думе, каждая сука в подворотне лает, что я — не человек! А что я им сделал?! Что… я… им… всем… сделал?!

Он задохнулся.

Рост попытался поймать его за локоть, но Тёма отпрянул.

— Я однажды в гостиницу возвращался, — продолжал он очень тихо и быстро, так что Росту пришлось напрячься, чтобы разобрать хоть что-нибудь. — Мы с папой тогда были в Новосибе. Столице Сибири! А я ногами шёл, не в «лексусе» сраном ехал, представляешь? Гулял! Хотелось город посмотреть, что тут такого? Весна была, и метро ещё работало, и людей полно было на улицах, я же не идиот… — он коротко рассмеялся, и Рост похолодел. — Не идиот, зато пидорас, на мне же это прямо написано! Ну, меня и поймали. Так мне и надо.

— Кто? — выпалил Рост, подходя к нему на шаг.

Тёма ёрнически развёл руками:

— Правильно ориентированные граждане, кто. Настоящие патриоты, сибиряки. Немножко, правда, бухие, и гопники вдобавок, но зато правильно ориентированные. Таких государство любит. Затолкали в подворотню на глазах у других… тоже правильно ориентированных, хотя я вырывался и даже орал, не до гордости стало, представляешь? Но никому не всралось какому-то пидору помогать. А потом они меня просто придушили чуток, чтоб не орал и не брыкался, и оралку заткнули. Шарфиком.

— И что? — сердце у Роста больно сжалось.

— И всё, — Тёма дёрнул худым плечом, повернулся к стойке и тоже залпом осушил свой бокал с «дайкири». Помотал головой и отрывисто закончил, глядя вниз: — Всё… и ничего. Пей, не ёрзай, мы с тобою вдвоём… сам же написал… — голос его снова упал до шёпота. — Забей. Просто забей.

— Тёмыч… — позвал Рост, и тот вздрогнул всем телом, вскинув потрясённые глаза. Рост никогда не называл его так, только дурацким ироническим «Принцем» или совсем уж высокопарным и не менее ироническим «Артёмом Андреичем». — Тёмыч, пожалуйста… скажи мне, что там было.

Тёма ещё какое-то мгновение глядел на него остановившимся взглядом, потом сглотнул и отвернулся. Грудь его часто вздымалась.

— Ничего из того, что могло было быть. Из того, что они… обсуждали. Бутылку мне в задницу затолкать, например. Или выебать всей кодлой по кругу. Вот прямо удивительно, почему по их понятиям тот, кто ебёт, пидорасом не считается, — губы его растянулись в болезненной усмешке. — Но они не успели, хотя штаны с меня содрали. Проехала какая-то тачка, они подумали, что это менты, и разбежались. А я очухался и влетел в подъезд рядом. Тот не на коде оказался. Стал колотить в квартиры. Никто не открыл, только посылали. Тогда я совсем очухался и понял, что должен выкарабкиваться сам. Потому что сам виноват, что такой вот… пидор гнойный. Ну я и выкарабкался. Вышел, как Волк в «Ну погоди», помнишь, майку на коленки натянул? — он даже хмыкнул. — Нашёл свои джинсы. Мобилы и денег там уже не было, конечно. Попросился позвонить в метро, от ментов. Папа приехал. Я ему сказал, что меня просто… просто ограбили. Что я заявление подавать не буду и что я никого не запомнил. Я ведь и вправду не запомнил, и потом... это же позорище какое... — он запнулся. — Ро-ост?

Рост обнял его так крепко, что почувствовал, как сильно колотится у него сердце под рёбрами. Тёма трепыхнулся было, но затих, уткнувшись ему в плечо подбородком

— Мне твоя жалость не нужна, — прошептал он сорванным голосом. — Я тебе только потому рассказал, что ты спросил, как это я так понимаю тебя и всё твоё, я, такой вот пидор зажравшийся… вот я и рассказал. Со мной много всего было, про что никто не знает, даже папа. И не узнает никогда. Ро-ост?

— Я тебя и не жалею, — с силой вымолвил Рост. — Я жалею, что не был там с тобой и не встретил этих сучар. Я бы их… поискал.

Тёма чуть отстранился, чтобы всмотреться ему в лицо. Глаза его стали громадными, и у Роста опять больно и остро защемило сердце. Он соврал — ему было жалко Тёму до зубовного скрежета. Тот снова оказался прав: Рост никогда раньше и не задумывался о том, что балованный наследный принц вынужден существовать изгоем — за гранью, куда его загнала даже не природа, но люди… а папа, всесильный и богатый, ничем не мог ему помочь.

«Я сам виноват, что такой вот…»

— За бугор никогда не хотел свалить? — глухо спросил Рост. — Учиться или ещё что?

Тёма глубоко вобрал в себя воздух.

— Мне, может, и придётся… — невнятно отозвался он. — Я год прожил в Германии, когда мне двенадцать было… неважно, — он снова мотнул встрёпанной головой, крепко сжимая предплечья Роста. — Если б я остался там, я бы тебя никогда не встретил, так что… всё к лучшему.

Рост проглотил слюну. Он понятия не имел, что на такое ответить.

— Я тут подумал, на тебя глядя, как нам проект назвать! — наконец заявил он с почти неподдельным энтузиазмом.

Их «звёздный» дуэт всё ещё не имел названия, Андрей Филиппович пенял им на это, требуя немедленного мозгового штурма. А то что за дела, песни есть, певцы — тоже, но нет самого главного, имени.

— Представляю себе… — с мрачной настороженностью изрёк Тёма, и Рост облегчённо засмеялся:

— «Торнадо»!

— Ахуеть! — после паузы провозгласил Тёма, растягивая губы в нерешительной улыбке, а Рост торжественно возразил:

— Нет. Это хорошее название, но моё лучше.

Они всё ещё смеялись, когда в холле отворилась входная дверь, и бодрый голос Андрея Филипповича позвал:

— Ау, вы где там? Я арбуз привёз!

И тогда Рост отпустил Тёмины плечи и отступил на шаг.

— Арбуз — это круто, — громко отозвался Тёма, тоже отступая к дверям, но продолжая смотреть на Роста — непонятно и напряжённо. — А мы тут… название, между прочим, придумали. Для нас.

— «Раздолбаи»? — весело осведомился Андрей Филиппович, проходя в кухню с огромным полосатым кавуном в руках. — С языка сняли. Сам хотел предложить, но надеялся — а вдруг всё-таки додумаетесь?

— Па-па! — привычно возопил Тёма, а Рост расхохотался.

Андрей Филиппович название одобрил, и все втроём они кое-как умяли хрусткий алый арбуз, перемазавшись соком. А потом Тёма повёл Роста в предназначенную для того гостевую спальню.

— Я не понимаю, почему ты не можешь жить тут, — горячо воскликнул он, когда Рост с невольным одобрением оглядел вовсе не шикарную, как думал раньше, а просто очень уютную комнату: с диваном, застеленным полосатым пледом, полосатыми же занавесями на окнах и большим телевизором на стене. — Глупо ютиться в общаге, мы же — одна команда!

— Посмотрим, — неопределённо отозвался Рост. Он всегда так говорил, когда уже принял совершенно противоположное решение, но обижать собеседника не хотел.

— Угу, посмотрим, сказал слепой… — сумрачно проворчал Тёма и, к некоторому удивлению Роста, отступил в коридор без дальнейших возражений. — Спокойно ночи, малыш. Не бойся, я тебя сегодня н********ь не буду. Разочарован?

— Ах, ты-ы… — Рост сделал движение к двери, но Тёма уже отпрянул и, насмешливо зафыркав, растворился в полутьме коридора.

Помывшись и аккуратно развесив свои шмотки на изогнутой спинке венского стула, Рост с удовольствием растянулся на свежих простынях и отрешённо уставился в потолок, украшенный лепниной.

Он не мог не думать о Принце.

О Тёмке.

Когда же тот наконец поймёт, что он, Рост, совсем другой? Что надежды и смысла преследовать его нет?

По Росту и раньше сохли — девчонки. В школе, в общаге у Машки. И с каждой из них в принципе он мог бы и замутить. Но Тёмка-то девчонкой не был! И Рост не знал, как, какими словами объяснить ему такое очевидное! Такое, не требующее объяснений вовсе. Такое… нормальное.

Рост с прежней острой болью вспомнил Тёмкин задыхающийся рассказ.

А ночью к нему пришла песня.

«Девять тысяч церквей

Ждут его, потому что он должен спасти,

Девять тысяч церквей

Ищут его и не могут его найти,

А ночью опять был дождь,

И пожар догорел, нам остался лишь дым,

Но город спасётся,

Пока трое из нас продолжают говорить с ним…

Смотри, Господи, крепость и от крепости страх,

Мы, Господи, дети у тебя в руках,

Научи нас видеть Тебя за каждой бедой,

Прими, Господи, этот хлеб и вино,

Смотри. Господи, вот мы уходим на дно,

Научи нас дышать под водой…»