Сказ о пути

заснеженный мир (часть 2)

Весь следующий день они шли. Так же молча. Периодически промир брал девочку на руки, но, когда уставал и опускал ее наземь, она не выказывала недовольства, лишь кусала, кривясь, тонкие губы, взбираясь на очередной сугроб.

   - Отчего у вас нет дорог? – хмуро спросил ее Дийк на одном из привалов. – Или хотя бы тропинок?

   - Они есть. Занесло снегом, - коротко ответила Наки.

   - А ходить по ним и утаптывать снег, видимо, некому, - заключил промир.

   Девочка промолчала.

   - Буду называть про себя ваш мир – миром занесенных путей.

   Она и это проигнорировала, лишь едва заметно дернула верхней губой.

   К вечеру они вышли, наконец,  на утоптанную тропинку. Она вывела их к лесу и вилась сквозь деревья и кусты, становясь все более широкой, превращаясь в дорогу. Впервые за трое суток Дийк разжег огонь, и они поужинали - чем-то вроде рябчика, добытым шустрым Гохом.

   Они сидели напротив друг друга, одинаково улыбаясь теплу пляшущего между ними костра.

   - Почему ты так мало съел? - поинтересовалась Наки, обгладывая последнюю косточку. - Мужчина должен есть больше, чем дети. И больше, чем собаки.

   - Я могу и вовсе не есть, - он беспечно пожал плечами.

   - Врешь.

   - Зачем мне врать? Рисоваться перед маленькой девочкой?

   Она слегка смутилась.

   - И не пить тоже?

   - И не пить. Но голод и жажду чувствую. И если долго не ем и не пью, нападает отчего-то тоска – такая странная, вязкая.

   Наки примолкла, поглядывая на него с опасливым уважением. Но молчание надоело Дийку за время пути. Когда он был один, тишина не напрягала. Иное дело с кем-то: хотелось нарушить ее - хоть самым пустым разговором.

   - Ты сказала, что знаешь, кто я. Что я такой же, как твоя сестра. Может, расскажешь мне о ней?

   Девочка помолчала, сделав значительное лицо. Словно размышляла, достоин ли он ее откровений. Затем неторопливо заговорила:

   - Моя сестра была замечательной. Мне кажется, она любила меня - играла и разговаривала со мной, когда была дома, в отличие от всех прочих. Хотя и боялась, что это кто-нибудь заметит. Еще она была очень красивой, и все парни в нашем селении заглядывались на нее. Не то что я. Красивых девушек забирают слуги лорда Ротрима для своего господина.  Сестра этого очень боялась. Первый раз она ушла в другой мир случайно, от страха - не знала, куда спрятаться, когда всадники лорда рыскали по селению, заглядывая в каждую избу, в каждый хлев и сарай. Потом уже уходила просто так, от скуки или от любопытства. Но всегда возвращалась, потому что здесь был ее дом и родные. А ты куда возвращаешься?

   Наки замолчала, ожидая ответа. Блики пламени в распахнутых глазах придавали лицу лукавое выражение.

   Дийк не удивился, что она раскусила его. Она была странная, шальная, а такие видят глубже других. А то, чего не могут увидеть, ловят на лету пресловутым шестым чувством.

   - Мне некуда возвращаться, я всегда иду только вперед. У меня нет дома.

   - Только вперед? А может, по кругу? Дорога, которая никуда не ведет, не может быть прямой.

   - И в кого ты такая умная и глубокомысленная? - язвительно поинтересовался промир.

   - Трудно сказать... - Наки задумалась, прилежно наморщив лоб. - В сестру, наверное.

   - Но даже от очень умных младенцев терпеть нотации я не намерен.

   - Я не младенец - этой весной мне исполнится двенадцать, - в голосе ее прозвучала горделивая нотка.

   Забавно: выглядела она намного младше - видимо, из-за худобы и маленького роста. Говорила же столь нравоучительно, словно была старше его на полвека.

   - И еще я «звено». Потому много знаю.

   - Какое «звено»? – не понял промир.

   - В цепи хранящих знания. А в том мире, откуда ты родом, разве не принято хранить и передавать знания?

   - Я не помню целиком мира, откуда я родом. Но что-то сохранилось в памяти. Знания там хранят и передают книги. Как и во многих иных мирах, где я был. У вас не так? Когда ты с первой секунды нашей встречи стала сыпать умными словечками, я подумал, что ты книжная девочка.

   - Книги у нас тоже были. Но давно. Лет шестьсот назад правитель Линц повелел их сжечь. Все – и на ткани, и на дереве, и на бумаге. Если у кого-то находили хоть одну книжку, его казнили с позором: вешали вниз головой над ямой с нечистотами. Но знания нужны – без них не построишь дом, не выкуешь меч, не напишешь ультиматум врагу. Поэтому люди с хорошей памятью образовали цепь хранителей. Меня взяли в «звенья», потому моя память лучше всех в нашем селении.

   - Почетная должность, - пробормотал промир.

- Вовсе нет, - Наки помотала головой. – Просто я не годна ни на что иное: слаба, чтобы от зари до зари работать в поле, а пальцы слишком неуклюжи, чтобы вышивать жемчугом или бисером. И некрасива. Быть наложницей лорда намного почетнее. Сестре, попади она к лорду Ротриму – все бы завидовали. Но ей претила такая участь.    

   - Ты сказала, что сестра любила тебя, но боялась показывать свою любовь, - припомнил Дийк. - А почему? Разве в любви старшей сестры к младшей есть что-то постыдное?

   Наки смерила его взглядом, каким встречают несусветную глупость.

   - Но ведь это болезнь! Ее могли отправить на лечение, а хуже этого вряд ли что может быть. Впрочем, я забыла, что ты не наш. В твоем родном мире все может быть иначе.

   - Свой родной мир, как уже не раз говорил, я помню смутно, но очень надеюсь, что там иначе. Какую болезнь ты имеешь в виду? Есть болезни, называемые по имени богини любви, но любовь сестер уж никак к ним не относится. Или я чего-то не понимаю?

   - Ты многого не понимаешь, как выясняется, - Наки назидательно вздохнула. - Болезнь - когда один человек не может жить без другого. Или относится к нему с повышенным волнением и заботой. У нас это считается очень плохим и стыдным. Каждый, кто заметит такое у своих родственников или соседей, должен доложить в специальную службу. На первый раз просто предупреждают, а уж если человек не справляется со своей болезнью самостоятельно и его уличают снова - отправляют на лечение.

   - Интересно... И как же такое лечится?

   - Очень просто: разлучают с тем, из-за кого он болеет, и заставляют работать. Изо дня в день, без отдыха делать что-нибудь скучное и монотонное: пахать землю, давить виноград на вино, скоблить посуду... Человек и вправду излечивается - лет через восемь-десять.

   - Брр, - промир поежился. - Ну и мирок! Нарочно не придумаешь. Пожалуй, я поменяю его название: вместо «занесенных путей» пусть будет «безлюбый».

   - Да пожалуйста. Неужели тебе не встречались хуже? Что-то не верится.

   - Встречались, врать не буду. Но я старался в таких не задерживаться подолгу. А как у вас женятся? По расчету?

   - Чаще всего по соседству - так удобнее, можно объединить два хозяйства в одно. И еще это надежнее: чтобы не заподозрили, что по любви, не дай бог, или большой симпатии.

 - Мне трудно представить, говоря по правде, каково это: жить без единой привязанности в сердце.

- Ты неправ, одна привязанность есть. Даже две: к своему правителю и своему лорду. Каждый должен быть предан только этим двум людям. Всё иное – болезнь.

Дийк промолчал, но лицо его, обычно малоподвижное, выразило крайнюю степень отвращения.  

  - Кстати, ты забыл представиться. Как тебя величать? – поинтересовалась девочка, поняв, что самое время сменить тему.

   - Называй меня Дийк. Правда, это не мое имя.

   - Свое истинное имя скрываешь? - усмехнулась она. - Ну-ну.

   - Да нет, - усмехнулся он в ответ, отзеркалив. - Просто не знаю. Забыл. Дийком меня называли в самом первом из миров, где обнаружились разумные существа. На их языке это означало "чужой". Я привык: точно и коротко.

   - Что ж, приятно познакомиться, Чужой. Но я не закончила свой рассказ о сестре. Так вот, однажды она не вернулась. Но до этого рассказала мне, что нашла мир, прекраснее которого нет во вселенной. Он называется Алуно. Там водятся дивные животные, не злые и не кровожадные. Людей мало, и они никогда не враждуют друг с другом. Любовь там не болезнь, а норма. Поначалу мне было дико слышать такое, но постепенно я стала думать по-иному. То, что прежде казалось пугающим и стыдным, стало тем, о чем грезишь. Любовь в порядке вещей, а болезнью считаются злость, клевета или зависть. Но вылечиваются они просто: от всех болезней там исцеляются, нюхая цветы. Жители Алуно радуются каждому пришлому - ведь он несет в себе целый неизведанный мир, а с собой - массу интересных историй. А смерть в их мире так же легка, как полуденная дремота.

   - Таких мест не существует, - с усмешкой отозвался промир. - Я видел сотни миров, и везде одно и то же. Декорации разные, а суть одна. Там, где появляется человек или ему подобное существо, якобы наделенное разумом, следом сразу же приходят раздоры, войны и грязь. И если у кого-то любовь и норма, то норма и ненависть, и предательство, и у******о.

   - Я тебе не верю. А ей верю! Сестра говорила, что там летают драконы с крыльями, как у бабочек, лазоревыми и синими. Она звала меня с собой, но тогда я была маленькая и трусливая. И не решилась покинуть дом. Сейчас бы я ушла не задумываясь! Сестра ушла одна и больше не вернулась... А ты можешь попасть в любой мир, какой захочешь?

   - Я никогда не загадываю место, в которое попаду. И никогда не был в одном и том же мире дважды, - Дийк отвечал осторожно: ему не нравилось русло, в которое повернул разговор.

   Он мог бы многое ей рассказать. Хотя он странствовал из мира в мир без определенных задач и целей, но глаза его были зорки, они схватывали и самое зарождение цивилизаций, и их расцвет, и упадок. И всё со стороны, мимо. Дийк редко задерживался где-нибудь дольше месяца-двух, по местным меркам, опасаясь привязанностей, опутывающих рано или поздно липкой паутиной любое живое и разумное существо. Но всё же из каждого нового места ему хотелось взять по максимуму того, что оно могло дать. Именно поэтому и здешний заснеженный и недобрый мир он не покинул сразу, а долго брел наугад под недовольное сопение Гоха, увязая в снегу.

   Дийк мог бы поведать о странном и радостном обстоятельстве: попадая в очередной мир, каким-то необъяснимым образом он начинал понимать местный язык и мог говорить на нем. Правда, акцент оставался - слабый, едва уловимый, и наблюдательный человек мог опознать чужака.

   Но промир прикусил готовящиеся вырваться слова, предчувствуя просьбу девочки.

   Наки озвучила ее, забормотав быстро и умоляюще:

   - Пожалуйста, возьми меня с собой! Это ничего, что ты не знаешь, куда идешь. Мы обязательно найдем с тобой мир, открытый моей сестрой! Я - потому что знаю, каков он, и верю, ты - потому что умеешь открывать двери между мирами.

   Дийк запоздало подумал, что, видимо, следовало оставить ее в селении: судя по упрямству и выдержке, она прекрасно добралась бы до города одна. А еще лучше было бы удрать отсюда сразу же по прибытии. Тем более что он терпеть не мог зиму.

   Он заговорил, стараясь, чтобы голос звучал твердо и убедительно, и в то же время спокойно:

   - Я не могу этого сделать, Наки. Я не знаю, каков будет мой следующий шаг, куда я попаду завтра или через неделю. Быть может, это окажется мир с гигантскими кровожадными чудовищами или эпидемией смертельной болезни. Я не хочу брать на себя ответственность за чужую жизнь. Тем более, столь юную. Также не хочу привязываться к тому, кого могу в любой момент потерять.

   Выслушав его и болезненно дернув щекой, девочка заговорила еще торопливее и горячее:

   - Я дам тебе цель, мечту, и твой путь не будет больше похож на метание белки в колесе! Он станет прямым, как полет стрелы. И потом, я могу оказаться полезной! Я могу молчать - столько, сколько потребуется, и быть практически незаметной. Я умею готовить, стирать и перевязывать раны, и я никогда не устану. Обещаю тебе!

   - Мне не нужна мечта, а с готовкой и стиркой я и сам как-нибудь справлюсь.

   - Послушай! - не сдавалась она. - Я знаю, я некрасивая. Очень некрасивая - и поэтому ты не хочешь брать меня с собой. Но... - Наки замялась. Пересилив себя, выпалила отчаянно-безоглядно: - Но это пройдет! Меня специально растили некрасивой. Отец и мать были уверены, что сестру рано или поздно у них отберут для лорда, и хотели, чтобы хоть кто-то остался, чтобы помогать им в старости. Меня всегда одевали в обноски, плохо кормили и не разрешали растить волосы - стригли коротко и неровно. Но я изменюсь со временем! Через три года мне будет пятнадцать, и тогда...

   - Прекрати! Эти глупости я даже выслушивать не хочу.

   - Так значит... нет?

   - Нет. Как мы и договаривались, я отведу тебя в город, сдам на руки брату, и мы распрощаемся навсегда.

   - Ты трус, - она отвернулась от костра и от сидящего напротив человека. - А еще ты живешь не по-настоящему, а понарошку. Вечно идешь, но никуда не приходишь, внимательно слушаешь, но никого не слышишь. Мне стыдно и противно за тебя!

   - И тебе спокойной ночи, Наки.

   Дийк был рад, что отделался малой кровью и не пришлось успокаивать истерику. Подобные просьбы случались у него и прежде, поэтому он положил за правило не раскрывать случайным знакомцам, кто он и что умеет. Если б не загадочная сестра, он и сейчас бы смолчал.

   Решение было стойким и бесповоротным. Но отчего-то, закрыв глаза и провалившись в сон, промир увидел ультрамариновых драконов и растерянную от счастья девочку, шепчущуюся о чем-то с придорожным цветком…

   На следующий день к полудню они добрались до города. Дийк не любил городов: нечасто среди них попадались красивые, породистые или хотя бы тихие и несуетные. И этот не выделялся из большинства им виденных – грязный, тесный, шумный.

   - Где нам искать твоего родственника?

   Наки, угрюмо молчавшая со вчерашнего вечера, скупо выдавила:

   - Он служит в охране короля.

   - А имя брата тебе известно?

   - Танис.

   - Не густо, но и на том спасибо.

   Промир подошел к кучке служивых, гоготавших у входа в кабак. Слегка приглушив жизнерадостные звуки, они взглянули на незнакомца с подозрением, а на рыша, словно прилипшего к ноге хозяина, с опаской.

   - Эй, ребята, не подскажете, где я могу найти королевского охранника по имени Танис?

   - Ступай на главную площадь - через две улицы и налево, - ответил, ухмыляясь, самый рослый из них. - Его как раз вчера вздернули. Думаю, еще болтается.

   "Ну, ты и вляпался..." Стараясь говорить бесстрастно и деловито, Дийк осведомился:

   - А за что его?

   - За измену королю, вестимо. А ты ему кем приходишься? Друг, сват, брат?.. -   В глазах здоровяка вспыхнул охотничий огонек.

   - Да денег он мне должен был. Теперь, уж видно, не отдаст.

   - Точно, не отдаст! - компания расхохоталась, словно услышав славную шутку. - А много должен был? - В голосе солдата прозвучало вялое сочувствие.

   - Прилично. Еще вопрос: а детей тут у вас куда сдают? Сироты которые?..

   Здоровяк с полминуты соображал, затем облегченно осклабился:

   - Ты, наверно, про "скудный дом", говоришь? Это ж надо - "детей сдают", ну ты и шутник! - Вся группа хором порадовалась новой шутке. - Это на самой окраине. Дойдешь до северных ворот, там спроси. Только просто так твоих детей вряд ли примут. У тебя кто - мальчик, девочка?

   - Девочка.

   - Хорошенькая?

   - Пожалуй, что нет, - честно ответил промир. - А какая разница?

   - Разница в том, что больше платить придется.

   - Что ж, заплачу. Раз у вас так положено. Спасибо за помощь, служивые.

   - Не за что, парень. Собака у тебя занятная - никогда таких не встречал. Что за порода такая?

   - Горный людоед.

   Дийк ответил отходя и уже не глядя. Зато оглянулся Гох и ласково оскалился.

   Когда промир подошел к девочке, застыло ждавшей его на другой стороне улицы, солдат от входа в кабак словно сдуло.

   - Твой брат мертв.

   Наки равнодушно пожала плечами. Ему захотелось затрясти ее, сильно-сильно, и хотя бы таким способом выдавить рыдание, всхлип. У девчонки погибла вся семья, черт возьми, а она так спокойна, так отстраненно безжизненна!  Естественно, он этого не сделал. Чего иного можно ждать от обитателей мира, где за любовь и привязанность сурово наказывают?

   - Пойдем! Я узнал, где находится сиротский приют местного разлива. Там тебе самое место.

   Она не ответила и лишь покорно затопала за ним, низко опустив голову.

   "Скудный дом" (название приюта навевало неприятные ассоциации, но Дийк гнал их от себя) отыскался не сразу. Они долго плутали между одинаково неприглядных зданий, а потом промир до боли в костяшках пальцев стучал в ворота с облезлой краской, пока им не открыла необъятных размеров бабища, закутанная в три теплых рваных платка. Лицо ее было медно-красным, а маленькие заплывшие глазки глядели бессмысленно и сердито. К удивлению Дийка, она оказалась хозяйкой этого заведения.

   Наки после беглого взгляда, брошенного в ее сторону, осталась в неуютном полуподвале, заваленном сломанной мебелью, Гоха не пустили дальше ворот, промир же поднялся с начальницей приюта на второй этаж. К судьбе бедной сиротки бабища осталась безучастной, но массивное кольцо из зеленоватого металла оказалось убедительнее его речей. (Дийк всегда таскал в рюкзаке для подобных случаев безделушки из разных миров. То, что в своем исконном мире представляло собой ничего не стоившую поделку, в ином обретало ценность в силу уникальности.) Тетка растаяла и согласилась принять еще одно несчастное дитя под свое теплое крылышко.

   Спустившись вниз, промир застал девочку в той же позе, в какой ее оставили.

   Он присел перед ней на корточки.

   - С тобой будет все в порядке, малышка. Здесь о тебе позаботятся.

   - В порядке... позаботятся, - бесцветно откликнулась та.

   - Ты не хочешь даже сказать мне "до свидания"?

   - До свидания, - она подняла лицо. Оно ровным счетом ничего не выражало. - Спасибо тебе, Чужой - за то, что возился со мной.

   Гох долго упирался всеми лапами, встопорщив на них шерсть, не желая уходить от ворот "скудного дома". Он скулил и умоляюще заглядывал хозяину в глаза.

   Дийк подумал с раздражением, что зверь становится слишком сентиментальным и любвеобильным. И оттого неуправляемым. С этим надо кончать...

   О том, чтобы двигаться в путь прямо сейчас, не могло быть и речи: он слишком вымотался. Пришлось искать постоялый двор, где его приютили, взяв в оплату еще одну безделицу из другого мира: маленького зверька из кости, похожего на помесь лягушки с мухой.

   Войдя в отведенную ему комнатушку, Дийк остановился перед отполированным диском, висевшим у двери и служившим зеркалом. Кто-то находил его лицо привлекательным и даже красивым, кто-то - наоборот. Светло-серые (стальные, как назвала их Наки), глубоко посаженные глаза. В уголках заметны морщинки, но не густо - значит, еще молод. А может, не молод, а просто вечен - наверняка он не знал, не помнил. Дийк никогда не брился, поскольку борода отчего-то не росла. Пепельные волосы, напротив, росли слишком быстро, и он то и дело подрезал их, оставляя вровень с плечами. Горбинка у переносья в форме ограненного камушка. Непривычные к улыбке губы, которым явно не хватает красок...

   Путь без цели. Блуждания от мира к миру. А зачем, собственно, нужна эта цель, мечта? Дийк щелкнул свое отражение по носу, и металл зазвенел. Ему и так неплохо живется. Память не тяготит его - никаких ран на сердце. Он и Наки забудет скоро, через два или три мира - как забывал всех своих недолгих друзей и временных подружек. Трудно только уходить, делать первый шаг. А потом нужно лишь не оборачиваться, и станет легко. Легко, как всегда...

   "Серый - значит никакой. Не выделяющийся, не живой, не мертвый, вечно гонимый, неясно кем, непонятно зачем и куда". Дийк бросил тело в постель, не раздеваясь. В голове продолжали звучать, не желали стираться обидные и злые слова: "Ты трус. Мне стыдно и противно за тебя".

   "Ну и пусть. Это ж надо выдумать: наказывать за любовь изнурительным монотонным трудом! Должно быть, таким путем хитрые лорды воспитывают в народе покорность. Покорность и пофигизм. Сожгли все книги… режут людей, как кур, в силу любой прихоти… Это мирок явно на последнем издыхании, и туда ему и дорога. Да, он чересчур задержался здесь!"

   Наки уснула прямо в полуподвале: бабища, видимо, забыла про нее, занявшись другими делами. Сдвинула вместе два колченогих стула и свернулась клубочком, накрывшись все тем же неизменным тулупом. Было тихо - остальные томящиеся здесь дети то ли уже спали, то ли были так запуганы, что вели себя неслышней и деликатней мышей.

   На рассвете ее разбудило горячее и влажное прикосновение к щеке. Подняв веки, девочка встретилась с сияющими золотыми глазищами. От радости и нетерпения Гох пританцовывал на задних лапах, передними грозя развалить стулья.  Дийк стоял посередине мелового круга, начерченного на грязных плитах пола. Увидев, что она проснулась, он приложил к губам палец.

   Не дожидаясь приглашения, Наки спрыгнула с неудобного ложа и устремилась к нему.

   - Тулуп не забудь! Там, куда мы попадем, может оказаться холодно.

   Она вернулась за тулупом и снова прошествовала в меловой круг, на этот раз степенно и чинно.

   - А как ты пробрался сюда?

   - Сказал сторожу, что забыл в кармане тулупа кошелек с пятью золотыми, и два обещал дать ему.

   - Ну и удивится же он, когда ни ты, ни Гох не выйдете отсюда!

   - Вряд ли он способен удивляться. Весь в свою хозяйку.

   - А ты не хочешь забрать то, что заплатил за меня? - деловито поинтересовалась девочка.

   Промир покачал головой.

   - На поиски рая нужно отправляться с чистым сердцем и легким кошельком. Так что пусть безделица останется этой достойной женщине на память о нас с тобой.

   - Я не знаю, что такое рай. Но мир, про который мне рассказывала сестра, мы обязательно найдем.

   - Конечно, найдем. А теперь возьми меня за руку и крепко-крепко зажмурься.

   Он свистнул, но Гох и сам давно уже прижался к правой ноге хозяина...

   ..............................

   Эти сны приходили к нему с регулярной настойчивостью. Они были неприятны, но с ними ничего нельзя было поделать. И он смирился с их появлением, с их назойливым присутствием в сознании в ночную пору. В этих странных сновидениях не было света и цвета, но были звуки и запахи. И еще - полная неподвижность и гнетущее ощущение абсолютной беспомощности.

   - Анечка, закрой, будь добра, форточку. Думаю, палата достаточно проветрилась.

   - Конечно, Анатолий Семенович.

   - Если что, я буду во второй операционной.

   - Хорошо.

   Запахи... Неживые, резкие, щекочущие ноздри, раздражающие мозг.

   Как же долго тянутся эти сны, как они тягостны и статичны. Они не ранят, но выматывают и гнетут. И еще отчего-то пугают...